– Понятно, – согласился я.
– Там все так же Мел заправляет?
– А как ты думаешь? – Я многозначительно посмотрел на него. Мел Фуллертон был злобным чудовищем – не человек, а медведь гризли: метр девяносто, сто двадцать кило, неряшливая поросль по всей физиономии, на бейсболке – флаг Конфедерации, из кармана джинсов торчит упаковка жевательного табака «Ред Мен». А еще он был говнюк первостатейный.
– Он нас, мелких, всегда обсчитывал! – припомнил Джимми.
– Пока мистер Андерсон не пригрозил надрать ему задницу.
– Я бы хорошо заплатил, чтобы взглянуть на такое.
– А я бы доплатил, – поддержал я и свернул на узенькую парковку у Первого национального банка. Припарковавшись, выключил фары.
Я заметил, что Джимми уставился куда-то на ту сторону Эджвуд-роуд, притих, а потом широко распахнул глаза:
– Господи, Майерс-Хаус…
– Ты ведь не ожидал, что он исчезнет?
– Не то чтобы, – ответил Джимми потускневшим голосом. – Сказать по правде, я про него почти забыл.
Я присмотрелся к дружку – не врет ли, и понял, что тот серьезен. У меня даже сердце закололо от мысли, что он или кто угодно из нас мог забыть о такой важной части нашего детства. На мгновение мне показалось, что я сейчас расплачусь.
– Мне о нем кошмары снились, – прервал молчание Джимми.
Я хотел ответить, что мне до сих пор об этом доме кошмары снятся, но решил не показывать слабости. Внезапно мне подумалось: нельзя делиться с ним такой мыслью.
– Отец говорит, прежние владельцы продали дом пару лет назад, и теперь там кто-то живет.
– Господи. Представляешь, каково это – жить там?
– Не-а. Как можно там хоть ночь провести?
– Помнишь, Брайан и Крейг развели нас на слабо, чтобы мы переночевали на заднем дворе: «Ставлю двадцать баксов, что до утра не дотянете!» Сколько мы протянули, час?
– И того меньше, – ответил я, – скорее, полчаса. Ты так напугался, что удрал домой без спальника.
– Это потому, что я видел призрака! – заносчиво ответил Джимми. – Я чуть штаны не обмочил той ночью.
Тут мы расхохотались, и смех вернул меня в счастливый мир. Как здорово вспоминать времена, когда все было проще. Словно прочитав мои мысли, Джимми спросил:
– Странные, должно быть, ощущения: вернуться и снова здесь жить?
– И да и нет. – Я пожал плечами. – В комнате детства спать чудно, это точно. И город стал… какой-то другой, что ли… Впрочем, неудивительно, учитывая последние события.
Джимми внимательно посмотрел на меня.
– Вижу, ты за этими делами пристально следишь.
– С чего ты взял?
– Не знаю. – Он поерзал. – Тебе всегда нравились тайны… расследования.
– Эту тайну даже полиция расследовать не в силах. То и дело они кого-то арестовать собираются, но ничего не происходит. Весь город на нервах.
– А ты?
– Немного, – признался я. Хотел было рассказать ему о странных телефонных звонках, однако не стал – сам не знаю почему. – Решил тут пробежаться прошлой ночью – до конца Хансон-роуд и обратно. Все кончилось тем, что сам себя напугал: постоянно слышались шаги за спиной, а в тенях, казалось, кто-то двигается.
– Жу-у-утко… – он изобразил страшный голос.
– Ну домой я летел сломя голову.
Джимми посмеялся и еще хлебнул пивка.
– Эй, ты туда посмотри! – Я указал на другую сторону улицы.
Он посмотрел, куда я ткнул пальцем, но промолчал.
– Вон там, сбоку от дома. – Неясная тень двигалась в темноте, мерцал огонек, указывая путь.
– Там кто-то с керосиновым фонарем?
– Похоже на то, – прошептал я, чувствуя себя снова десятилетним. – А может, это электрический фонарик, просто батарейки садятся.
– Что он там делает?
– Понятия не имею.
– Наверное, труп перетаскивает? Или хоронит!
Я внимательно следил, пока свет не исчез за домом.
– Не прочь пройтись туда и посмотреть?
Джимми сглотнул.
– А сам?
Ухмыляясь, я глянул на друга детства.
– Ты хоть понимаешь, что мы так и остались парой идиотов?
– За себя говори, Чиз.
– Жрать хочешь?
– Помираю с голоду.
Я завел двигатель и выехал с парковки. Пять минут спустя мы сидели в баре в «Лафлинс» и искали мелочь для музыкального автомата. Заказали бургеры с сыром и стейком да кувшин пива.
Джимми пукнул и захихикал.
– Господи, – простонал я, – если нас не услышат, то унюхают точно.
– Извиняюсь, – шепнул он. – А я тебе что говорил? Не давай мне заказывать луковые колечки.
– Не надо было заказывать три кружки пива.
– И их тоже. – Он с трудом сдерживал смех.
Было около полуночи, и мы вопреки здравому смыслу вернулись к Майерс-Хаус, на сей раз пешком. Джимми надрался так, что едва стоял на ногах. Я был почти трезв, поэтому начал раскаиваться: стояла поздняя ночь, холодало, да и дождик накрапывал.
В детстве Джимми обладал уникальным талантом: он мог развести меня на любую глупость. Невероятную глупость. Несмотря на то что однажды я заплатил девять долларов и пятьдесят центов за волшебное перышко, я не считал себя наивным и излишне доверчивым ребенком. Скажу больше, во всех наших злоключениях именно я брал на себя задачу: уговорить нас совершить глупость, объяснить, зачем нам это надо. А Джимми был чем-то вроде криптонита для меня. В этом состояла его суперспособность: он стирал мою память о пережитом кошмаре и внушал мне, что его предложение – наикрутейшее приключение, самая здравая в мире мысль.
– Эй, Рич, – говаривал он мне, – окажи любезность, подержи вот эту шишку, я в нее из духовушки жахну. Да не волнуйся, пальцы будут целы.
Или:
– Эй, Чиз! Слабо влезть вон на то дерево и повиснуть, как Тарзан?
Или:
– Будь добр, Рич, вот тебе палка, потыкай-ка ты ей вон то гнездо шершней. Я совершенно уверен: оно пустое.
Складывалось впечатление, что слабоумный волшебник накладывал на меня заклятие для собственного развлечения. И вот годы спустя он взялся за старое.
Прямо по курсу на нас надвигался Майерс-Хаус, его остроконечная крыша исчезала в беззвездном небе. На фронтоне не светилось ни одного окна, и даже на крыльце не горел свет. Там, на ступеньках, могла сидеть целая банда кровожадных головорезов, точить ножи и поджидать именно нас, а мы бы ничего и не разглядели. Слушая отчетливый хруст гравия под ногами, я мог уверенно сказать: о нашем приближении проведали уже давно.
– Погоди-ка, – пробормотал Джимми, – мне отлить надо.
– Что, опять?
Он промолчал в ответ. Было так темно, что в метре перед носом я уже ничего не видел, зато услышал, как Джимми отошел куда-то в сторонку, потом вжикнула молния, раздался вздох облегчения, и по гравию ударила непрерывная струя.
– Да боже ж ты мой, ты хотя бы в траву!.. – возмутился я.
Из тьмы рядом со мной послышалось:
– Поздняк.
Затем снова вжикнула молния, раскатисто рыгнули и звучно пукнули.
– Извините. Простите.
И снова захихикали.
– Эй, – позвал Джимми тихонько откуда-то передо мной, – окажи любезность…
– Не-а. Даже не проси. Что бы ты ни предложил, ответом будет «нет».
– Да я всего-то хотел попросить, чтобы ты говорил что-нибудь, а я нашел тебя по голосу. Тут одному до усрачки страшно.
– Вон что.
– А что ты думал, я предложу?
– Наверняка что-нибудь невероятно тупое.
– Говори, говори… Я уже почти тут…
– А знаешь, я сейчас отсюда свалю. Вот оставлю тебя здесь одного… Ах ты ж!
Из темноты прямо перед моим лицом выплыла рука Джимми, и палец ткнул мне в глаз. Через мгновение раздалось оглушительное «шлеп!» – это ладонь другой его руки врезала мне по уху.
– О, вот ты где, – шепнул он, даже не догадываясь о том, как мне больно. Я видел только одним глазом, однако разглядеть его не мог, хоть и стоял Джимми так близко, что кисло воняло луком и мочой, – видимо, он попал себе на ботинки.
– Если ты это нарочно, то домой пойдешь пешком, – простонал я.
– Что «нарочно»?
– Забудь. Пойдем в машину.
– Что это?
– Где?
– Да вон там.
– Если ты пальцем показываешь, то бесполезно – такая темень.
– Да вон там, слева, за домом Балико.
Я изо всей силы прищурился во мрак, но разглядел только тусклый нимб света, пробивающийся из-за дома, да контур сарая в углу двора.
– Ничего не вижу.
– Смотри лучше.
Я вгляделся еще и, когда совсем уже решил, что Джимми вновь взялся за старые проделки, увидел что-то маленькое, бледное и круглое, движущееся над подъездной дорожкой метрах в тридцати перед нами.
– Видишь? – спросил Джимми неожиданно трезвым голосом.
– Что за черт?
Что бы это ни было, оно плыло над землей прямо к нам, подсвеченное сзади огнями окрестных дворов. Мгновение спустя мы услышали шаги, шуршащие в высокой траве у дорожки.
– Это лицо, – раздался шепот Джимми.
Мы уносили ноги, как и сотни раз до того – будто все черти ада кинулись за нами в погоню.
В машине мы врубили печку.
– Я мало что в жизни страшнее видал. – Джимми тер руки и никак не мог согреться. – Может, в полицию позвонить?
– И что мы скажем?
– Что видели жуткого чувака-альбиноса, который шнырял в темноте. А вдруг это он – убийца?
– Ну не знаю, – ответил я, – мы оба выпили, вряд ли нас сочтут надежными свидетелями.
– А не ты ли говорил, что у них есть телефон доверия?
Я поразился, что он вспомнил такую деталь.
– Хорошо, только звони сам, – ты теперь нездешний, твой голос не узнают.
Остановившись на обочине перед аптекой «Плаза Драгс», я пошарил на полочке в центре приборной панели, дал ему четвертак для телефона-автомата и свои зимние перчатки.
– А это зачем? – удивился Джимми.
– Чтобы отпечатки не оставить.
Он щелкнул пальцами.
– Умно.
Джимми вылезал из автомобиля, когда я бросил ему вслед:
– Знаешь, тот, кого мы видели, может, совсем и не альбинос.
Дружок недоуменно уставился на меня.