Во время одной из моих нечастых пробежек я натолкнулся на группу парней с великами и скейтами. Двое валтузили друг дружку в центре неровного круга. Драчунам было не больше одиннадцати. Я бросился к ним и разнял бузотеров.
– Я знаю, кто ваши родители! – соврал я. – А ну-ка, пожмите руки, помиритесь, и тогда я им ничего не скажу.
– Не стану я с этим козлом мириться! – тявкнул младший из задир.
– Это еще почему?
– Он всем болтает, что мой папка – Бугимен!
Потом ввели комендантский час. Начиная с понедельника, пятнадцатого августа, по распоряжению Департамента шерифа округа Харфорд гражданам Эджвуда запрещалось находиться на улице позже десяти вечера. Под этот закон не попадали рабочие ночной смены, работники здравоохранения и сотрудники охранных агентств. Заправки, рестораны и бары закрывались рано. Удивительно, но жалоб от их владельцев почти не поступало.
Когда тело Мадлен вернули семье после медэкспертизы, семья Уилкокс решила провести захоронение на восточном побережье, в небольшой церквушке и в кругу лишь своих людей, за что лично я был им только благодарен и испытал облегчение. Поговорив с друзьями и соседями, я выяснил, что многие разделяют мое мнение – Эджвуд устал от похорон.
Невзирая на потрясения, прокатившиеся по всему городу, дом номер девятьсот двадцать по Хансон-роуд оставался островком спокойствия. Хоть мама и отреагировала на гибель Мэдди предсказуемыми всплесками горя и рассуждением о случившемся, она на удивление спокойно восприняла всю ситуацию. Однажды вечером после ужина мама сказала, что изо всех сил старается хранить веру и оптимизм, отправляя полные противни с выпечкой в полицейский участок, чтобы накормить офицеров, работающих сверхурочно, и молясь – усердно и непрестанно. Она была совершенно уверена: теперь все в руках божьих, и, хоть и не говорила об этом во всеуслышание, свято верила, что череда убийств закончилась.
А вот отец был полон сомнениями. В субботу он поднял меня ранним утром и тихонько позвал врезать новые замки в двери подвала и задней двери гаража.
Тем не менее по вечерам мы втроем хохотали за обеденным столом, а когда я шел спать, непрестанно воздавал хвалы всевышнему, что два таких замечательных человека встретились и выпустили в мир меня.
К концу месяца я заметил, что длительная работа и нервотрепка в конце концов сказались и на Карли. Всю неделю она ходила как в воду опущенная, а по телефону отвечала коротко. Наконец, я спросил, не устала ли она от наших с ней телефонных разговоров, да и вообще от всей этой заварухи с Бугименом. Тут подруга удивила меня, пустив слезу, и облегчила душу, выдав мне такую историю:
Работая в спальне над статьей, Карли услышала за окном какой-то шум. Она поднялась, выглянула на улицу – и заметила темную фигуру, убегающую в темноту. На следующий день, выйдя в город по работе, Карли смутно волновалась, чувствуя, что за ней следят. В тот же вечер начались кошмары, жуткие кошмары. Всю неделю она не могла уснуть, стресс и утомление отразились на здоровье. Карли принялась было извиняться, но я запротестовал, заверив, что хорошо ее понимаю. Не сказал я о другом: у меня и самого появилось такое же параноидальное чувство.
Вечером в пятницу, девятнадцатого августа, детектив Лайл Харпер и майор Бак Флемингс из харфордского окружного департамента шерифа провели совместную пресс-конференцию на ступенях здания суда. На встрече присутствовали журналисты из более чем трех с половиной десятков телеканалов со всей страны. Первым выступил майор Флемингс. Он проинформировал участников о создании новой следственной группы, состоящей из представителей департамента шерифа, полиции штата и ФБР. Возглавит группу детектив Харпер. Когда тот ступил на площадку перед камерами, сразу бросилось в глаза, как он утомлен и исхудал. Мне вдруг подумалось, что дома его ждет жена, а где-то по всему штату живут его взрослые дети, и еще мне хотелось, чтобы они поддержали его в это трудное время.
Харпер говорил недолго и закончил свою речь, мрачно пообещав, что новая опергруппа «будет работать круглосуточно и положит конец бессмысленным убийствам в Эджвуде».
Когда он замолчал, я взглянул на маму, устроившуюся на диване, и приготовился выслушать очередную тираду в адрес Харпера.
Однако мама сидела, склонив голову и закрыв глаза; ее губы беззвучно двигались, а пальцы сжимали четки.
Мадлен Уилкокс (фото предоставлено Фрэнни Кил)
Подъездная дорожка дома Мадлен Уилкокс, место преступления (фото предоставлено Логаном Рейнолдсом)
Объявление о пропаже «Вы видели эту девушку?» (фото предоставлено автором)
Мадлен Уилкокс (фото предоставлено Фрэнни Кил)
Полиция и местные жители осматривают поле неподалеку от Хансон-роуд (фото предоставлено «Иджис»)
Полиция и местные жители обыскивают лесопосадки (фото предоставлено «Иджис»)
Следователи осматривают место преступления под мостом Рикерс-Бридж (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
VIIIБугимен
«Если под твоим окном был не Бугимен, то кто?»
Сгорая от любопытства и не найдя достаточно информации в энциклопедии «Британника», я отправился на неделе в библиотеку – поискать информацию о Бугимене.
Хотя во многих книгах и журнальных статьях на тему фольклора и сверхъестественного было полно ценных сведений, основную часть своего конспекта я записал из одного тома: «Монстры и мифы» Роберта Карратерса-младшего, издательство «Лемминг-пабликейшенз», Нью-Йорк, 1974.
Вот мой краткий конспект.
Бугимен – в разных источниках это слово по-английски писалось по-разному: boogeyman, bogeyman, bogyman или bogieman, – мистическое существо, которым обычно взрослые запугивают детишек, требуя от них хорошего поведения. Первое упоминание относится к описанию гоблинов в Англии в шестнадцатом веке. Слово «боги» образовано от среднеанглийского bogge или bugge, и оба они обозначают нечто страшное, пугало. Возможно, оно произошло от древнеанглийского bugbear: bug – «гоблин», «пугало», bear – злой демон в обличье медведя (bear), поедающий маленьких детишек. Описания внешности Бугимена разнятся в разных культурах, но некоторые элементы описания повторяются, например, лапы, когти, красные глаза, острые клыки. Встречаются твари рогатые и с копытами. Создания, подобные Бугимену, фигурируют в фольклоре самых разных стран: Человек-с – мешком, Эль-Коко, Бабай, Бука – вот лишь некоторые из имен, под которыми он известен.
В пятницу, девятого сентября, полиция, наконец, получила долгожданную передышку.
Семнадцатилетняя Энни Риггз ходила в самых блистательных ученицах средней школы Эджвуда. Круглая отличница и президент старшего класса, она была капитаном команд по хоккею с мячом и лакроссу. Обладательницу заразительной, широкой улыбки и такой же широкой души, скромную от природы и способную к самоиронии, ее любили все – и одноклассники, и учителя.
В ту пятницу закончилась первая неделя учебы – короткая четырехдневная неделя, скажем спасибо Дню труда, который праздновали в понедельник, – а также первая полная неделя тренировок по хоккею с мячом. Энни задержалась допоздна после пятничной тренировки, чтобы обсудить с тренерами новый расклад в нападении и предстоящую в следующий понедельник игру.
Энни вышла из школы примерно в семь пятнадцать вечера и отправилась домой. На участке пути по Секвойя-драйв на девушку напал сзади преступник в маске. Последовала схватка, школьнице удалось вырваться и добежать до ближайшего дома за помощью.
Город был битком набит репортерами, однако новости о неудавшемся нападении не попали в эфир до утра. Впервые те немногие местные жители, что оказались вовлечены в события, держали рот на замке.
В понедельник, двенадцатого сентября, Карли Олбрайт раздобыла копию заявления, которое Энни Риггз написала в полиции. Здесь впервые приводится полный перепечатанный текст этого заявления:
«В раздевалке после тренировки я осталась последней – припозднилась. До дому меня обычно подвозят друзья или родители, но вся команда уже разъехалась, а родители задержались на деловом обеде. Я надела кофту, часы и бусы, взяла рюкзак из шкафчика. Тогда-то я и обратила внимание, что уже очень поздно. Из школы вышла через боковые двери спортзала. На выходе стоял мистер Харрис, и мы попрощались до понедельника. Я знала, что собирается дождь, и слышала раскаты грома, но тьма на улице все-таки меня обескуражила: за дверьми лежал город-призрак. На парковке почти не осталось машин, никого вообще не было видно на Уиллоуби-Бич-роуд, только дальше по улице пожилая пара садилась в машину возле церкви. Когда я добралась до Секвойя-драйв, уже вовсю гремел гром и сверкали молнии. Где-то впереди из-за угла выехал и притормозил белый «джип», и я уже было подумала, что это подруга, Лори Андерсон, тормознула и подберет меня. Однако джип поехал дальше. И вот тогда-то навалилось странное ощущение, будто за мной следят. Я все смотрела и смотрела через плечо, но там никого не было. Затем мне еще и слышаться что-то стало. Шаги за спиной на тротуаре. Где-то ветка хрустнула. И каждый раз, как я оглядывалась, никого не видела. Я уже решила, что просто психую, и от этого чувствовала себя дура дурой, тем не менее зашагала пободрее.
Потом меня спрашивал ваш следователь – высокий такой, не помню, как зовут, – не замечала ли я чего-нибудь странного и необычного за последние два месяца, и я сказала, нет, не замечала. Но теперь мне кажется, что сказала не совсем правду. На днях, как раз перед началом учебы, мы с подругами гоняли мячик в школе, и у меня появилось то же странное чувство, как и теперь, по дороге домой. Словно за мной следит кто-то. Только это было солнечным днем, поэтому я даже и не испугалась и опасности никакой не почувствовала. В общем-то, я только сейчас об этом и вспомнила.
Ну так вот, ко времени, как я добралась до той части Секвойя-драйв, где нет домов и фонарей, а стоит только давным-давно развалившийся гараж и кругом заросли деревьев и кустов, я ускорила шаг. Ветер усилился, быстро холодало. Опять послышались шаги, и я снова обернулась. Все было как прежде – никого. Почувствовав себя полной идиоткой, я велела себе больше не оборачиваться, что бы