ни случилось, – до дома оставалось полтора квартала. Мне же, в конце концов, не десять лет. И тут же услышала шаги прямо за спиной, причем громче, чем прежде. Я заставила себя не оборачиваться, зашагала шире, и шаги стихли. Я даже рассмеялась – выходит, я вроде как выиграла. А потом в силу привычки глянула через плечо – и сразу увидела его. Мужчина. Очень высокий. Здоровенный. В темных брюках и рубашке с длинным рукавом. А еще на нем была маска из холщового мешка, прямо как в фильме «Город, который боялся заката», – мы с подружками брали видеокассету в прокате. Маска вроде холщового мешка с дырками для глаз. Я не успела ни побежать, ни закричать, он просто схватил меня за горло и поднял. Я уронила рюкзак, а дальше помню только: он тащит меня к деревьям, спиной вперед. Тип этот был ужасно сильный. Я закричала, попыталась ударить или пнуть, однако дотянуться не получилось – мужчина был сзади. Он зажал мне рот рукой, чтобы не кричала. Рука была в перчатке; какая именно перчатка, я не разглядела. Мне удалось его сильно укусить, на вкус перчатка показалась резиновой, но он, похоже, и не заметил. Хотя укусила я изо всех сил, он и звука не издал. Рука на горле сжалась сильнее, и я поняла, что вот-вот потеряю сознание. И вдруг вспомнила про маленький баллончик перечного газа, который мне дала мама. Он чуть больше тубы с бальзамом для губ, и я, когда переодевалась, положила его в карман кофты. И вот я выхватила баллончик, сунула руку назад и нажала на кнопку – казалось, газ распылялся бесконечно долго. Сперва подумала, что баллончик не работает или что не попала в лицо – мужчина не остановился, не отпустил и не закричал. Ничего не произошло, он так и продолжал тащить меня от дома. Помню, как подумала в тот момент: Я СЕЙЧАС УМРУ. Внезапно моя шея оказалась на свободе, а я сама – на земле. Смотрю вверх, а он головой трясет, как собака, из воды вылезшая; сорвал с себя маску и давай глаза тереть. А потом бросился наутек. Лицо я видела лишь мгновение, и то сбоку, заметила короткие темные волосы и торчащий подбородок. Вскочив, бросилась к ближайшему дому. Когда молотила в дверь, в голове одно только было: он так ни слова и не произнес, даже когда я перцовым газом брызнула. Как этот тип дышит и задыхается, я слышала, но на этом все – ни единого слова. Не пойму, как такое вообще возможно? Думаю, что сейчас больше ничего вспомнить не смогу».
Новость, хлынувшая в народ на следующее утро, пронеслась с мощью цунами. Хотя представитель полиции поспешил заявить, что нападение на Энни Риггз пока официально не связывается с убийствами трех других девушек в Эджвуде, местные не купились. Юная красотка Энни обладала волнистой шевелюрой длинных волос – какие еще нужны доказательства?
К обеду полиция располагала фотороботом нападавшего и фотографией его маски – их изображения передавали по всем местным каналам, и даже по «Си-эн-эн». Через несколько часов телефон доверия плавился от звонков. Один пенсионер узнал на рисунке своего зятя. Учительница музыки из начальной школы уверяла, что это ее гинеколог. Нашлась дама, без колебаний заявившая, что это ее бывший муж. И так продолжалось бесконечно.
Брошенная на месте преступления маска была из грубой мешковины. Рваные прорези для глаз и рта проделали острыми ножницами или лезвием, сзади маска затягивалась коротким шнурком, чтобы держалась на голове. Криминалистическая лаборатория округа Харфорд исследовала маску всеми доступными способами.
В глубине души я чувствовал: это могла, могла быть та самая маска, которую мы с Джимми Кавано видели ночью у Майерс-Хаус! Помню, как она плыла в нашу сторону. А вечером из Южной Каролины позвонил Джимми и сказал, что, хорошенько взглянув на маску по «Си-эн-эн», подумал о том же.
Энни Риггз допрашивали часами и осматривали от макушки до пят: взяли соскобы с ногтей, мазок изо рта; волосы, лицо и одежду прочесали, поскоблили и пропылесосили. Впервые полиция получила живого свидетеля, и на Энни накинулись по полной программе. Прочитав ее письменные показания, следователи жаждали дополнительных мелочей, просили ее припомнить любые детали, убеждая, что в таком деле ни одно наблюдение не может быть менее значимым, чем другое. Тогда она припомнила странный запах, шедший от напавшего. Энни сказала, что ни с чем подобным она раньше не встречалась, и старалась описать запах конкретнее.
– Не то чтобы от тела воняло или пот, – пыталась объяснить она. – Пахло чем-то другим, чем-то… неописуемым.
Следователи продолжили допытываться, и тогда она сказала, что запах был каким-то землистым, и пахло не от одежды, или маски, или перчаток, а именно от него самого.
Тем временем на Секвойя-драйв обследовали каждый клочочек участка почти в полгектара, каждый кустик и сорняк, а также каждый прилегающий двор. На тыльной стороне участка, за развалинами гаража, обнаружилась узкая тропинка меж рядов поднимающегося кустарника. Тропинка вела к Холли-авеню, где, по мнению полиции, преступник оставил машину. Всего в двух кварталах оттуда проходила Уиллоуби-Бич – удобный путь к отступлению.
Детектив Харпер, да и все остальные следователи выглядели просто окрыленными и готовыми горы свернуть, и все благодаря отважным действиям Энни Риггз. После месяцев, которые следователи провели с пустыми руками, у них наконец-то появились свидетель и конкретное материальное доказательство. Другие же полицейские чины, чьи должности зависели от прихоти избирателей, не выказывали энтузиазма. На поиски чудовища потратили тысячи долларов и сотни человеко-часов, а все, что удалось добыть, было получено лишь благодаря девушке ростом метр шестьдесят семь и весом пятьдесят килограммов, игроку в хоккей на траве, которой лишь за четыре месяца до того с зубов сняли брекеты.
Кстати, об Энни Риггз. На следующий день она проснулась знаменитой на всю страну. Газетчики пока не решили, называть ли ее «девушка, которая расправилась с Бугименом» или «единственно уцелевшая», поэтому называли и так и этак. Газета из другого штата вышла с фото Энни из школьного альбома рядом с фотографией маски под заголовком, напечатанным тридцать шестым кеглем: КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ. Одноклассники и друзья прозвали ее «Рипли», в честь чумовой героини Сигурни Уивер из фильмов про Чужих. Многие из этих друзей и знакомых теперь целыми днями в прямом телеэфире рассказывали личные истории из жизни Энни. Ее родителей завалили просьбами о съемках – этого добивалась добрая сотня медийных изданий, из наиболее примечательных стоит упомянуть «Си-эн-эн», «Ассошиэйтед пресс», «Нью-Йорк таймс», «Ньюсуик», «Пипл», «Энтертейнмент Тунайт» и «Тунайт Шоу». Родители отказали всем, заявив, что дочери нужно отдыхать и восстанавливать силы после тяжелого испытания.
С приближением сумерек количество звонков на телефон доверия снова взлетело до небес. На Бейберри-драйв обнаружился мужчина подозрительного поведения. На Перри-авеню сразу несколько жителей приметили зеленый грузовик, ехавший, по их мнению, недопустимо медленно. За каждым деревом и столбом горожане видели человека в маске; он затаился в каждом темном уголке во всех дворах сразу. По городу эхом гремели выстрелы – взвинченные домовладельцы палили по теням. Просто чудом никого не убили.
Я почти час просидел на крыльце дома с отцом, наблюдая, как полицейские машины носятся взад-вперед по Хансон-роуд. Там и сям сверкала фара-искатель, обшаривая дворы и припаркованные автомобили. Ко мне вернулось ощущение, будто я смотрю фильм. Такое же чувство посетило вашего покорного слугу во время патрулирования с сержантом Харпером, и я поделился своим переживанием с отцом. Он привел иную формулировку: мы попали в фильм. Пришлось признать, что это больше похоже на правду.
За ужином даже моя дорогая мамуля чуть было не поддалась всеобщему идиотизму. Ей взбрело в голову, что лицо на полицейском фотороботе – копия лица тридцатилетнего сына ее парикмахерши. Парня звали Винсом, и у него уже были нелады с законом. Невесть почему мама втемяшила себе в голову, что это он, хотя всего-то и видела Винса несколько раз случайно в салоне красоты. Она не помнила, что я тоже раз встречался с Винсом, и ничего общего с изображением на экране телевизора у него не было. К нашему с отцом общему облегчению, мы сумели ее несколько успокоить.
После ужина зазвонил телефон. Я сначала и внимания не обратил. Телефонный пранкер не звонил с того вечера, как родители отправились к Карлосу и Присси Варгас – в тот раз Бугимен заговорил со мной. Однако я увидел выражение лица на лице мамы, когда она подняла трубку и произнесла:
– Алло?
И сразу понял: что-то не так. Мама швырнула трубку на телефон. Мы с отцом стояли и молча смотрели на нее. Мама ответила нам взглядом – в ее глазах бурлила ярость.
– Ваш мелкий шутник сегодня, видать, в хорошем настроении, – наконец, сказала она. – Все хохотал и хохотал, не мог остановиться. Интересно, с чего бы?
Мы и ответить не успели, как она яростно протопала наверх, оставив нас мыть посуду.
Новости в дневных выпусках были одна хлеще другой – от злоключений горожан, пережитых ими прошлой ночью, просто челюсть отваливалась. Очевидно, опергруппе детектива Харпера скучать не пришлось.
В первой истории некий старожил с Саншайн-авеню, что у реки, швырнул на свой задний двор горсть петард, надеясь отпугнуть шумных гусей. Его соседу почудилось, что на улице палят из автомата, и, выхватив из ящика стола свой верный ствол сорок пятого калибра, он ринулся посмотреть, что творится. По дороге любознательный горожанин споткнулся о шезлонг в темноте и случайно прострелил себе ногу. Борец с надоедливыми гусями услышал выстрел и вопли с соседского двора, сиганул через забор и собственной рубашкой наложил жгут на ногу подстреленного, а потом вызвал «Скорую». По-моему, так просто герой.
Персонажи второго повествования – трое местных подростков. Выпив краденого «Джек Дэниелс», гении разродились идеей смастерить собственную маску – как у убийцы – и побродить по соседним домам, заглядывая в окна. Результатом их отважного трюка стали полдюжины звонков в службу спасения, причем один из напуганных домовладельцев вызвал спасателей для себя – решил, что сердце вот-вот выскочит, – а в другом случае жертва проделки оказалась не столь пугливой: мужик схватил мачете, ринулся во двор и чуть не искромсал незадачливого шутника в лохмотья. Три идиота – позже я выяснил, что предводителем у них был младший брат моего не то чтобы и друга Курта Рейнолдса – провели долгую ночь в одиночных камерах, пока за ними не явились родители и дурней не отпустили под залог.