Уже второй раз за это утро меня, фигурально выражаясь, отвели в сторонку и оттаскали за уши.
– Я чувствовала, что от тебя одни неприятности! – рычала миссис Олбрайт, размахивая пальцем у меня перед носом. – Карли так старается, работает, чтобы выстроить карьеру!.. Не нужен ей рядом никакой шизанутый любитель ужастиков! Не смей втягивать мою дочку во всякую дрянь! И потом, у тебя же невеста есть… не ошивайся около моей дочери!
Карли ответила шикарно, я ею просто горжусь. Хотя утром моя подруга едва стояла на ногах, теперь она отлично держала удар и отдувалась за обоих, да так, что дым стоял.
Сначала она накинулась на детектива Харпера:
– Это я получила информацию по расследованию от своих конфиденциальных источников, Ричард не имеет к ней никакого отношения.
Когда же детектив Харпер попытался надавить на Карли, чтобы та выдала своих информаторов, она отказалась, объяснив ему, что значит «неразглашение конфиденциальной информации». А как уверенно Карли заявила, что мы имеем полное право проводить свое собственное журналистское расследование, если оно никоим образом не мешает работе полиции!..
Потом досталось и ее маме:
– Нельзя разговаривать подобным тоном с моим другом! Я взрослая женщина и совершенно самостоятельно решаю, с кем работать и проводить время. А что касается его невесты, так ее имя – Кара, и я ее обожаю. И Ричард всегда ведет себя как настоящий джентльмен.
Я не забыл упомянуть, как я ею горжусь?
Когда пыль осела, нас ожидали удивительные новости. Карли не нашла утром под окном ничего примечательного, зато полицейские, конечно же, нашли. Вдоль всей левой стены одноэтажного дома Олбрайтов шла узенькая клумба с бордюром из небольших камней. Земля на ней перекопана, а летние дожди смыли много почвы. На таком обнаженном участке, прямо под окном Карли, полицейские обнаружили почти идеальный отпечаток ботинка.
Один из экспертов сразу же принялся за работу – сфотографировал отпечаток со всех возможных углов. Другой эксперт выяснил у Карли и ее родителей, что ни у кого в семье нет обуви с таким рисунком подошвы, а потом при помощи ведерка с водой, пакета зуботехнического гипса и фиксирующего спрея сделал слепок отпечатка обуви. Я раньше видел, как это делается, по телевизору – в исполнении профессиональных охотников на снежного человека, в глухих чащах тихоокеанского северо-запада, – но никогда доселе не видел живьем. Процедура меня впечатлила, и, несмотря на то, что в остальном день выдался хмурым, я пожалел, что отца здесь не было.
По дороге домой я вдруг осознал, что домой не тороплюсь, тяну время, кружу по кварталу. Умом-то я понимал: я уже не в том возрасте, чтобы меня заперли в комнате, не выпускали на улицу… Господи боже, да я ведь женюсь через несколько месяцев! Однако сердце чуяло, что так может случиться. А еще я боялся, что мама отлучит меня от своей готовки до конца моих дней. К счастью, и этого не случилось. Да и потом, когда все пошло от плохого к еще худшему, а от худшего к совсем кошмарному, она не бросила меня кормить.
Что же касается Карли, ее жизнь изменилась весьма круто. Детектив Харпер выделил сменные наряды полиции для дежурства у дома Олбрайтов на три недели, а также круглосуточное наблюдение за самой Карли. Ни обо мне, ни о рисунке мелом на крыльце в газетах не сообщалось, но вот Карли повезло не так сильно. Она попала в самое перекрестье новостей, стала новой звездой шоу ужасов Бугимена, актрисой в кровавом представлении театра Гран-Гуньоль, и каждому газетчику хотелось от нее хоть кусочек да урвать.
– Как же гадостно, – рассказывала она мне потом, – быть по ту сторону микрофонов и фотовспышек. И все эти мерзкие стервятники караулят у двери дома и на работе.
Скоро Карли совсем перестала отвечать на вопросы журналистов.
Радовало одно: в «Иджис», преисполнившись жадности и мудро увидев конъюнктуру, осознали, что у них на зарплате сидит журналистка, которая лично связана с первостатейной темой, с Бугименом. Так что пока-пока, некрологи и новости нашего двора; привет тебе, первая полоса и повышение оклада.
В последующие дни меня так и подмывало спросить у детектива Харпера, следил ли он за мной тем вечером в торговом центре. А может, кто-то из его подручных водит серебристый седан с тонированными стеклами? Однако я так и не набрался храбрости задать эти вопросы. Мне и так было неловко: он стал называть нас с Карли «Нэнси Дрю и Джо Харди» (имея в виду серию детективов о братьях Харди, которую я так любил в детстве). Зато я не сдержался и все ему рассказал о телефонных звонках. Он спросил, не поступало ли мне или членам семьи угроз от шутника, и, когда я ответил отрицательно, по-моему, тут же выбросил мой рассказ из головы.
А вот Кара не так невнимательно отнеслась к рассказу о телефонных звонках, особенно учитывая события, происшедшие дома у Карли. Мы сидели в сумерках на все еще теплой траве под плакучей ивой и смотрели, как светлячки танцуют во дворе у дома, когда она вновь подняла эту тему:
– Не понимаю, почему они просто не поставят твой телефон на прослушку! Звонки начались сразу, как ты вернулся домой. Это не случайное совпадение. Да ведь он, черт возьми, назвал тебя по имени!
– И на этом его преступления заканчиваются. Ни мне, ни родителям не угрожали.
– То есть ты не сознаешь, что он тебя провоцирует?
Я неуверенно пожал плечами. Я изрядно утомился, голова раскалывалась, и очень хотелось сменить тему.
– Ну а послание, которое он оставил на крыльце у Карли? В этом ты угрозу видишь?
– Я тебя понимаю, правда понимаю, я только не понимаю, что ты хочешь. Что я могу сделать?
– Для начала скажи детективу Харперу, чтобы оторвал зад от стула и занялся своей работой.
– Это я уже пробовал. – Я украдкой бросил на нее взгляд в темноте. – Ты и правда думаешь, что это Бугимен звонит нам домой, а не просто кто-то дурака валяет?
– Не сомневаюсь. Он просто дразнит тебя.
– Зачем ему? И почему из всех он выбрал меня?
Кара скрестила ноги, повернулась ко мне и взяла мою руку в свои.
– Зачем? Затем, что он – психопат, которому нравится пугать и истязать людей. Почему тебя? Не знаю, может, потому, что ты пишешь в жанре «хоррор». А может быть, он лично с тобой знаком.
– Даже не говори такого.
– Он выбрал тебя не без причины, Рич. – Кара сжала мою руку. – А теперь еще и Карли. Я ужасно боюсь.
– Не надо, не бойся, – успокоил я, – все будет хорошо.
Не то чтобы я был в этом уверен, но что еще сказать, просто не знал.
Несколько дней спустя я открыл дверь и обнаружил, что на пороге стоит и улыбается Карли Олбрайт. Строго говоря, она не стояла, а приплясывала, словно вот-вот описается.
– Это не он! – объявила Карли.
– Кто – не он?
– Тот, кто приходил к моему дому… тот, кто рисовал на крыльце… Это не Бугимен!
Я шагнул на улицу.
– Поясни.
– Я только что проводила детектива Харпера. Он рассказал, что камера наблюдения одного из наших соседей записала, как через их двор той ночью прошел человек. Сосед его узнал: это один из парней, что занимаются у них ландшафтным дизайном. К нему сразу же отправились следователи, и он во всем сознался.
– А почему они решили, что он не связан с убийствами?
– У него бронебойные алиби на время двух из трех убийств. К тому же он вообще не подходит под описание, которое есть у полиции, – совсем не высокий, тощенький и уши проколоты. Парень признался, что все это была просто глупая шутка: он кондовый металлюга, обожает сатанинский рок – Оззи, Данциг, «Блэк Саббат», «Дарктрон» и всякое такое. Парень обиделся, когда «Иджис» выпустила статью о сатанинских культах, решил, что мы их осмеяли. Узнав, что кое-кто из соседей работает в газете, подумал: вот весело будет накуриться до чертиков и нарисовать три шестерки у меня на крыльце. Он еще хотел пентаграмму на дорожке нарисовать, но потом струсил. А полиции сказал, что просто хотел меня напугать.
– Господи, – только и вымолвил я, – значит, синий мел и цифры – дурацкое совпадение?
– Да!
– В такое трудно поверить.
– И тем не менее. Парень говорит, хотел краской из баллончика нарисовать, но баллончик под руку не подвернулся, поэтому взял мел у соседа по комнате. Он даже сводил следователей в комнату соседа и показал там коробку с синим мелом в выдвижном ящике стола.
– А соседа проверили?
– Да, он тоже не имеет никакого отношения к убийствам.
– С ума сойти, – ответил я. – Так что же, больше никакого полицейского дозора перед домом? И никаких качков-телохранителей?
Ее улыбка померкла.
– Тут не все просто.
– А что такое?
– Размер ноги у мелкого сатаниста – двенадцать с половиной.
Я недоуменно воззрился на нее.
– Ну и что с того?
Она печально вздохнула, словно объясняла идиоту:
– У этого парня размер обуви – двенадцать с половиной, а след ботинка под окном – десятый.
– Ого, – понимающе заметил я, – значит, той ночью приходили два человека.
– Так считает полиция. Металлюга клянется, что к окну вообще не приближался, и следователи не нашли у него подходящей под слепок обуви… Поэтому будут следить за домом – и за мной – еще с неделю. Так, на всякий случай.
– То есть нет уверенности, что в тот вечер убийца не рыскал вокруг твоего дома?
– Все может быть, хотя шансы, что в одну и ту же ночь вокруг моего дома шныряли сразу два шизика…
– А каковы шансы того, что совершенно случайный парень выберет для своей шутки синий мел и цифру шесть?
– Туше, – ответила Карли, склонив голову набок.
– Если под твоим окном был не Бугимен, то кто?
– Детишки развлекались. Похотливый Призрак приходил. Черт, может, я просто бессонницей измотана. Может, мне все привиделось.
– Карли, тебе ведь не привиделся отпечаток ботинка?
Она кивнула.
– Наверное, дети дурачились.
– Надеюсь, ты права.
– Да, – ответила она, устремляясь взглядом куда-то вдаль. – Я тоже на это надеюсь.