– Я, между прочим, не один ее виню. Слыхал, она получает письма с угрозами.
Один из парней помоложе рассказал, что его мама работает с миссис Берч, и та держится молодцом, старается, ведь нужны силы на младшую сестренку Кэссиди. Несколько мамашек объединились и кормят Берчей по расписанию, чтобы тем не нужно было заботиться о готовке.
Все тело ныло, и я изнемогал от жажды, когда по дороге домой тормознул у «Севен-илевен». Как всегда, свободных мест у задней стенки, там, где стоят кофе-машины, не было. Я кивнул мистеру Андерсону и Ларри Ноэлю, извинился перед остальными – пришлось протискиваться, проделывая себе путь к аппарату с газировкой на дальнем конце прилавка. Какой-то рыжий шкет, весь в веснушках и со здоровенной козявкой, торчащей из левой ноздри, обставил меня и уже наливал себе большой стакан черничной.
Пока я ждал очереди – изо всех сил стараясь не смотреть на зеленую соплищу, болтающуюся в опасной близости от верхней губы парня; когда он вдыхал, коза исчезала в ноздре, выдыхая же, мальчишка извлекал соплю на всеобщее обозрение, – я не мог не прислушаться к обрывкам разговоров за соседним столиком:
– В этом своем дурацком мешке на голове…
– …а прошлым вечером опять был там же. Я-то их видел…
– …сукину сыну лень убить кого-то.
– …у пожарного депо…
– Я все равно ставлю на Стэна. У него ведь…
– …что, трудно посмотреть? Да за ним хвост тянется длинней моей руки.
– …а если копы не желают, то возьмемся мы…
– Четыре трупа белых девочек и черный коп… Что-то в этой картинке не сходится.
Один из говоривших за столиком внезапно громко откашлялся.
– Ты налить себе пришел или так и будешь стоять, подслушивать все утро?
Я моргнул и понял, что обращается он ко мне. Рыжего с козявкой в носу и след простыл.
– Я не подслушивал. Просто замечтался. Простите.
Не обращая внимания на их ворчание, я взял стакан и принялся наливать. Закончив, взял соломинку из коробки на прилавке и перевел дыхание. Дорога к кассе была лишь одна. Бочком, чтобы стать совсем незаметным, я пробирался между стульев, когда мне в руку ткнулось крепкое плечо, пригвоздив к месту.
– Смотри, куда прешь, – предупредила незнакомая мне крепкая лысина.
– Отвали от него, – раздался голос сзади.
Повернувшись, я наткнулся на мистера Андерсона. От него пахло кофе и сигаретами.
– Как поживаешь, Рич?
Я облегченно сглотнул.
– Неплохо. А вы?
– Замечательно. Пожелай родителям от меня счастливого Дня благодарения.
– Обязательно. И вы передайте миссис Джойс мои поздравления.
Он кивнул, а я пошел к выходу, мечтая только об одном: поскорее отсюда убраться. Уже вырвавшись на свободу из стариковского угла, я услышал спокойный голос за спиной:
– Вот так и попадают в переплет, парень.
Я шел не оглядываясь.
Вторая половина ноября оказалась особенно напряженной для опергруппы, ловившей Бугимена. В предвкушении праздников все только и ждали выходных – сначала закупать продукты на все долгие праздники под День благодарения, а потом подарки и украшения на Рождество. Но нервы у людей были измотаны до предела. Снова рекордными темпами сыпались звонки как в службу спасения, так и на линию доверия.
Один мужчина, который жил через дорогу от начальной школы, среди ночи услышал топот шагов на крыше своего дома.
Жительница Секвойя-драйв услышала шум на улице, пока мыла посуду. В кухонное окно женщина увидела темную фигуру, сиганувшую через забор на заднем дворе.
Работница почтамта позвонила на линию доверия и сообщила о загадочной горке сигаретных окурков, которые она обнаружила за сараем. Через час с извинениями перезвонил ее смущенный муж. Выяснилось, что курил он и в последний месяц по несколько раз за день выскальзывал из дома, чтобы покурить, хоть и поклялся жене, что бросит.
Преподаватель бухгалтерии из общинного колледжа Харфорда позвонила в службу спасения и, разрыдавшись, сообщила всякое слыхавшему оператору, что на поле за домом кричит женщина.
Некий мужчина заявил, что его калитка на заднем дворе почему-то стоит незапертой; рассерженная женщина пожаловалась, что ей разбили лампочку над входом; девятилетняя девочка сообщила, что ее корги Элвис пропал с огороженного двора.
Детективу Харперу и его опергруппе пришлось расследовать каждый из этих телефонных звонков.
За пару суток до Дня благодарения Тринадцатый канал прервал очередной показ сериала «Чертова служба в госпитале МЭШ» в семь тридцать вечера новостями о том, что в департамент шерифа округа Харфорд только что вошел мужчина и признался в недавних убийствах четырех девочек в Эджвуде. Телевизионщики не располагали ни фото, ни именем этого человека, однако, как заявил их репортер, побывавший у шерифа, мужчине за тридцать, он высок и крепок сложением, темноволос и с усами. Той ночью весь город – включая и меня с родителями – лег спать в надежде, что кошмар закончился.
К несчастью, мы рано радовались.
На следующее же утро было во всеуслышание объявлено, что признание фальшивое: в то время, когда убили двух первых девочек, явившийся к шерифу мужчина отбывал срок за взлом и проникновение в тюрьме в Пенсильвании. Теперь этот неизвестный был задержан полицией и проходил психиатрическое обследование.
Наутро после Дня благодарения, когда я сидел за обеденным столом – в халате и пижаме, объевшийся, сонный и с газетой в руках, – в комнату вплыла Карли.
– Ты откуда взялась? И как ты попала в дом? – удивился я.
Она уселась в кресло напротив.
– Твоя мама открыла дверь.
– Я не слышал звонка.
– А я и не звонила. Она подметала тротуар перед домом, когда я пришла.
– Мне кажется, было лучше, пока вы не познакомились.
Карли улыбнулась.
– Эта женщина – святая.
С этим я поспорить не мог.
– Ну и что ты здесь делаешь?
– Хотела тебе кое-что показать. – Перегнувшись через стол, она достала из своей сумки а-ля «Лоис Лейн, жена Супермена»[22], которую стала в последнее время носить, конверт из грубой бумаги. Открыв конверт, достала из него четыре глянцевые фотографии и подтолкнула их мне.
– Ну и что это? – спросил я, зевая.
– А на что похоже?
Я присмотрелся.
– Похоже, что ты сфотографировала те импровизированные мемориалы, которые строили в память о девушках. Жутковато.
– Это не я, это наш штатный фотограф.
– Ладно, ну и?..
– Присмотрись! Они расположены по порядку. Что-нибудь замечаешь?
Я долго изучал первую фотографию и уже было собрался сказать ей, что и понятия не имею, о чем она говорит, а потом увидел – в правом нижнем углу фотографии. Я тут же взялся за второе фото. На этот раз времени ушло немного больше, но я в конце концов увидел – на сей раз в верхнем левом углу.
– Черт побери… – Я поднял изумленный взгляд на Карли.
– Прикольно, да?
«Севен-илевен» на Эджвуд-роуд (фото предоставлено автором)
Команда местных репортеров беседует с подругой Кэссиди Берч, Линдси Поллард (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
XIМемориалы
«Картинка была выполнена грубо, но изображение передано совершенно отчетливо…»
Я собрал фотографии в аккуратную стопку.
– Ты сама до всего этого додумалась?
– А что, трудно поверить? – Карли посмотрела на меня с вызовом. – Ты, конечно, считаешь, что мне не додуматься без блистательного мужчины вроде тебя или Роберта Невилла, да?
– Гмм, нет. Просто подумалось, что в газете тоже кто-нибудь заметил? Типа фотограф?
– А, вон ты о чем, – успокоилась Карли. – Нет, кроме тебя, никто не знает.
– И все это время оно было у нас перед самым носом, – вздохнул я. – Ты ведь понимаешь, что нужно позвонить детективу Харперу.
Она нахмурилась.
– Я знала, что ты так скажешь.
– Хочешь заграбастать всю славу или мне позвонить?
– Мечтаешь приписать себе мои заслуги? Фигушки! Сама позвоню.
Пока Карли звонила детективу Харперу с дополнительного на кухне, я опять разложил все четыре фотографии на обеденном столе и осмотрел их. Это были полноцветные кадры двадцать на двадцать пять, предельно четкие, на глянцевой бумаге. Первое фото было сделано во дворе Галлахеров сразу после похорон Наташи. Когда красная ленточка, повязанная вокруг дуба перед домом Галлахеров, исчезла, ее вскоре заменили чем-то более изощренным. Кто-то – вероятно, подружка – написала: НАВСЕГДА В НАШИХ СЕРДЦАХ, НАТАША, в центре огромного листа, и обвела слова большим красным сердцем. Вокруг сердца приклеили несколько фотографий, а остальное пространство листа исписали от руки: ПОКОЙСЯ С МИРОМ! МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ТЕБЯ! ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ! А еще здесь оставили много рисунков: сердечки, молитвенно сложенные руки, птички, радуги, залитые слезами лица. Плакат то ли прибили, то ли прикрепили скрепками к основанию дерева. Прямо над ним с гвоздя свисал большой деревянный крест, весь в цветах. Под постером на лужайке расположились бессчетные толпы плюшевых мишек, жирафов, слонов и динозавров, а также целый каскад стеклянных вазочек с увядшими букетами срезанных цветов и огарками дюжины свечей.
Мои глаза переместились в нижний правый угол плаката и замерли на маленьком рисуночке, притулившемся между разбитым по центру неровной трещиной надвое сердечком и грустным-прегрустным лицом. Картинка была выполнена грубо, но изображение передано совершенно отчетливо: маленькая разметка для игры в классики. И в каждом квадратике стояла цифра «три».
Я сглотнул и перешел ко второму снимку: «алтарь», посвященный Кейси Робинсон, который воздвигли у основания горки на площадке у школы. Вместо одного большого постера мемориал Кейси состоял из трех самодельных табличек поменьше. Я пристально всмотрелся в прямоугольник в центре. В верхнем левом углу, прямо под фото Кейси – она катит на велосипеде без рук, зато с улыбкой от уха до уха – кто-то нарисовал маленькую копию (сантиметров в десять высотой) объявления, висевшего на телефонном столбе напротив дома Робинсонов. Слова «Вы видели эту собаку?» едва уместились сверху над нацарапанным внизу «Позвоните 4444». А между подписями – мультяшный пес с огромной зубастой ухмылкой на морде.