В последних числах месяца к нам в гости приехали мои родители. Отец ввалился в квартиру, держа под мышками два огромных бумажных пакета, из которых чуть не сыпались покупки – «Прихватил кое-что в продуктовой лавке». Мама привезла подшивку «Иджис» за последний месяц, а также последний выпуск «Ридерз Дайджест», где «отметила все интересные статьи» для сыночка. Мы вчетвером уселись за поздний обед – суп и бутерброды – на маленькой кухоньке и поделились последними новостями.
Дэвид Гуд, мой сосед с Тупело-корт, обручился с девушкой, с которой познакомился в колледже. Тэл Тейлор, старый школьный друг, недавно перешел на новую работу в «Ю-Пи-Эс». Норма Джентил слегла в больницу – снова грыжа беспокоит, но вроде бы пообещали хорошо подлатать. Мама радостно сообщила, что странных телефонных звонков больше нет, и тут же перекрестилась – чтоб так оно и было. О Бугимене родители не сказали ни слова – не знаю, договорились ли они об этом или просто так получилось. Я чуть было не сболтнул, что подумываю написать книгу об убийствах, однако вовремя прикрыл рот – не хотелось портить всем настроение.
Перед отъездом тем же вечером мама чмокнула меня в щеку и сунула в карман рубашки конверт с пятьюдесятью долларами – «как-нибудь сходите с Карой пообедать». Я попытался вернуть деньги, но она и слышать об этом не пожелала. Отец неуклюже попытался обнять меня, когда я проводил их до машины, и сел за руль. Пять минут спустя, когда они уехали, я все еще чувствовал его лосьон после бритья на своей рубашке. И уже безумно по ним скучал.
А вечером позвонила Карли и рассказала, что водитель автобуса эджвудской средней школы снова под подозрением. Его звали Ллойд Беннет. Выяснилось, что его алиби на те ночи, когда произошли убийства, оказались не столь непогрешимы. Он уверял, что провел все четыре ночи с одной женщиной; а теперь она призналась полиции, что он лжет, она и понятия не имеет, где Беннет провел те ночи – точно не с ней.
По сведениям Карли, подозреваемый и его адвокат сейчас на допросе в полицейском участке, а следователи собирают документы на проведение обыска в машине и доме Беннета.
Несколько дней спустя Карли позвонила снова и огорошила: есть задание – написать о семьях жертв Бугимена. Материал пойдет на первую полосу. Она знала, что я с первого дня собираю газетные вырезки и веду собственные записи об убийствах – что-то вроде не очень связного дневника или бортжурнала, – и интересовалась, не хочу ли я написать такую статью с ней в соавторстве. С редактором она все уже утрясла.
Я ответил, что утро вечера мудренее: подумаю и скажу. Вечером обсудил эту идею с Карой, потом отправился на пробежку и снова задумался. С одной стороны, я видел в этом задании интересный вызов, да и опыт будет полезный. С другой стороны, возьмусь я за книгу или нет, у меня пока не было желания вести беседы со скорбящими членами семей погибших и их друзьями, бередить незажившие раны. Ложась спать тем вечером, я так и не принял решения, однако утром проснулся без тени сомнений. Я твердо знал: рассказать истории тех, кто остался в живых – мой долг. Позвонив Карли сразу после завтрака, я дал согласие.
Большую часть следующей недели мы провели в безмолвных комнатах, ставших прибежищем горя. Мы говорили с родственниками убитых девочек, со всеми, кроме мистера и миссис Уилкокс – в начале января они продали дом и переехали на восточное побережье – и мистера Галлахера, который вежливо отказался от предложения пообщаться.
Беседы эти проходили достаточно мрачно, иногда со слезами, но всегда на удивление вдохновляли. Люди, с которыми я разговаривал, оказались особенными и научили меня видеть мир иначе – научили своей огромной любовью и отвагой. Лучше у меня сказать не получится, да и понять это до конца очень трудно.
– По-моему, я стала другим человеком, – призналась мне Карли как-то вечером по дороге в редакцию.
Нам потребовалось три дня на доведение статьи до ума. Я ничего раньше не писал в соавторстве и ожидал споры и головную боль, но, как ни странно, обошлось. В пятницу, семнадцатого февраля, на два дня раньше срока, мы сдали пять тысяч слов – предельный лимит, который нам выделили.
Двадцать второго февраля статья вышла в «Иджис» под заголовком:
СЕМЬИ СКОРБЯТ И ВСПОМИНАЮТ
Позвонила заплаканная мама, похвалила за замечательную работу, и все три семьи прислали нам благодарность за человечное и заботливое посвящение. Отец заказал рамки и подарил нам с Карли по обрамленной передовице. Моя по сей день висит над столом как напоминание о мужестве оставшихся в живых членах семей.
Права на публикацию статьи принадлежат «Иджис», поэтому целиком я ее здесь опубликовать не могу, но наш редактор Карен Локвуд любезно разрешила перепечатать избранные отрывки из наших записей.
Миссис Кэтрин Галлахер
ОЛБРАЙТ: Как вы и ваша семья справляетесь с горем?
МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: Справляемся, как умеем: проживая минуту за минутой, час за часом, день за днем. Прошло уже восемь месяцев, но каждый день – как первый.
ЧИЗМАР: Легче не стало?
МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: И да и нет. Мы с мужем шесть месяцев ходим на консультации к психоаналитику, лечим раны. Помогает. У нас теперь больше средств и инструментов, чтобы справиться, пережить потерю Наташи. И мы научились помогать и поддерживать друг друга. Это очень важно. Боже, как было трудно поначалу! Не осталось ничего, кроме пустоты и злости.
ЧИЗМАР: Осталась ли злость теперь?
МИССИС КЭТРИН ГАЛЛАХЕР: День на день не приходится. Иногда четыре, пять дней подряд бодришься и держишься за счастливые воспоминания, а потом вдруг – бац! – ни с того ни с сего взрываешься. Да вот пару недель назад загружала я тарелки со стола в посудомойку и вспомнила, как Нат однажды пересыпала порошка и залила всю кухню пеной. Сначала рассмеялась, а потом разрыдалась. Я и понять не успела, что делаю, как схватила две тарелки и хрясь их об стену! Муж прибежал, перепугался…
ОЛБРАЙТ: А как ваш сын переносит потерю сестры?
ЧИЗМАР: Джош не любит об этом говорить. Хотя к доктору он с нами не пошел, знаю: ему так же больно, как и нам. Мы получили от него самый дорогой рождественский подарок – фотоальбом с фото Наташи, от рождения до самой смерти… до убийства.
Мистер Роберт Робинсон и миссис Ивлин Робинсон
ОЛБРАЙТ: Что было труднее всего перенести, потеряв дочь?
МИСТЕР РОБИНСОН: Все. Не слышать больше ее голоса. Ее смеха. Осознавать, что ее убили в двухстах метрах от дома, а ты не мог ее спасти…
МИССИС РОБИНСОН: Для меня труднее всего оказалось помочь младшим сестренкам Кейси понять, что произошло. Они и сейчас не в состоянии осознать, как и почему может происходить нечто подобное. Хоть с кем. Труднее всего укладывать спать.
ЧИЗМАР: Как ваша семья и друзья помогают вам перенести утрату?
МИССИС РОБИНСОН: Все очень помогли. Даже не знаю, как мы пережили бы похороны и первый месяц без общей поддержки. Я, честно сказать, все очень смутно помню. А вот друзья девочек и Дэвида – они оказались просто спасение.
ОЛБРАЙТ: Как вы думаете, поймает ли когда-нибудь полиция преступника?
МИСТЕР РОБИНСОН: Да уж надеюсь, черт побери. Но уже не жду затаив дыхание. Полагаю, полиция сейчас знает столько же об убийстве Кейси, сколько знала в ту проклятую ночь.
Миссис Кэндис Берч
ЧИЗМАР: Все говорят – все, с кем я успел пообщаться, – что вы невероятная женщина. Несколько лет назад потеряв мужа, теперь вы лишились и дочери и все же остаетесь сильной, несгибаемой.
МИССИС БЕРЧ: Что ж, спасибо за такие слова. Не могу похвастаться, что сил хватает каждый день. Когда их не хватает, стараюсь не попадаться никому на глаза. У меня есть и вторая дочь, прекрасная малышка, у которой вся жизнь впереди, и я не позволю ей страдать больше, чем уже пришлось. Мы с Мэгги – одна команда и собираемся каждый день чтить память Кэссиди тем, что будем держаться вместе и стараться делать этот мир лучше.
ОЛБРАЙТ: Вы не общались с полицией в последнее время? Есть ли какие-нибудь новые сведения?
МИССИС БЕРЧ: Мне иногда звонит кто-нибудь из следователей, мол, знала ли Кэссиди того или иного человека. Или бывала ли она там-то или там-то. Я каждый раз спрашиваю их, продвинулось ли расследование, и каждый раз слышу один ответ: они прорабатывают версии, за кем-то следят…
ЧИЗМАР: Семья Уилкокс недавно уехала из Эджвуда. И перед вашим домом тоже стоит табличка «Продается». Куда вы планируете уехать?
МИССИС БЕРЧ: Совсем недалеко. Чуть дальше по Сороковому шоссе, в Гавр-де-Грейс. Я хочу, чтобы, просыпаясь каждый день, мы видели не этот вид за окном. Мы хотим начать заново, но осенью Мэгги пойдет в ту же школу. Нам удалось договориться с управлением образования, за что я им очень благодарна.
Мисс Вэлери Уотсон, учительница английского в старших классах, школа Эджвуда
ОЛБРАЙТ: Вы обучали и Наташу Галлахер, и Кейси Робинсон, не так ли?
МИСС УОТСОН: Верно. Наташа посещала занятия на первом году обучения, а Кейси – на втором из четырех.
ОЛБРАЙТ: Какими они были ученицами?
МИСС УОТСОН: О, они обе были необыкновенными девочками, хотя каждая по-своему. Наташа просто бурлила энергией, были дни, когда она не могла усидеть на месте. Я ее порой даже упрекала, но Наташа только смеялась в ответ, говорила, что я прямо как ее мама. Она была замечательной ученицей, всегда внимательной к одноклассникам. Она старалась, чтобы все вокруг были счастливы… вот, пожалуй, что я могла бы сказать о ней. Кейси была лучшей ученицей по английскому. Брала самые сложные темы и спокойно писала, а уж писать она умела! Ее сочинения и в университете получили бы высший балл. Знаю, что Кейси твердо решила стать ветеринаром, но могла бы стать прекрасной учительницей или даже профессиональным писателем. Талантливая девочка, она никогда не задирала нос, и потому все ее любили.
Мистер Карл Рэтклифф, сосед семьи Галлахер