Харпер кивнул, хищно прищурившись.
– Сукин сын наконец-то промахнулся.
Когда я выезжал с парковки ресторана «Джованниз», часы показывали двадцать минут десятого, было снежно и ветрено. Синоптик на «Рок-98» сообщила, что ситуация на дорогах ухудшается с каждой минутой. Я уже видел несколько проехавших мимо снегоуборщиков, и это поставило здравость моего следующего решения под вопрос. Вместо того чтобы повернуть налево и поехать на запад, домой к Каре, я, повернув два раза направо, оказался на скользком холме на Эджвуд-роуд. Пять минут спустя я остановился на въезде в Тупело-корт, через дорогу от родительского дома, и выключил фары.
Глядя на прямоугольники золотистого света, льющегося из окон цокольного этажа, я представил родителей, сидящих там, в уюте и тепле. Отец, наверное, развалился в мягком кресле со шпионским романом на коленях, по телевизору фоном – детективный сериал; мама уютно угнездилась в собственном кресле, пробегает глазами строчки последнего выпуска «Ридерз Дайджест» или штопает дырку в отцовской рабочей рубахе. Между ними на газетном столике – тарелка с крекерами, сыром или нарезанными яблочками. А может, две пустые чашки из-под мороженого – они ведь оба сладкоежки. В десять, когда сериал закончится, родители выключат телевизор, проверят замки на дверях и отправятся наверх, укладываться спать. Дверь в мою спальню останется открытой, в комнате – тишина и темнота.
Мимо прогрохотала снегоуборочная машина, поливая светом фар клубящуюся тьму, – будто доисторическое чудище промчалось. Я проводил машину взглядом, пока задние габариты не исчезли в снежной пелене за поворотом на Седар-драйв, а мысли мои улетели в тот далекий зимний вечер, когда я, пятнадцатилетний, остался на холме, чтобы еще разик слететь вниз на новеньких санках. Я уже миллион лет не вспоминал про тот вечер, а странно – ведь вершина холма, на котором я остановился, едва увидев в отдалении собственный дом, находилась так близко от площадки, где у основания горки нашли труп Кейси Робинсон.
«В сущности, я был прав, – размышлял я, глядя на дом номер девятьсот двадцать на Хансон-роуд. – Все изменилось после того вечера. Мир изменился – вырос, – и тут ничего не поделаешь. Все мы выросли, разъехались, потеряли связи».
Сидя в одиночестве в машине с болью в сердце и чувствуя, как слезы пощипывают в уголках глаз, я мечтал отдать что угодно, чтобы вернуться во времени и вновь стать беззаботным подростком, пройти по Хансон-роуд с пластиковыми санками под мышкой, в мокрой насквозь одежде. Сердце разрывается, голова кружится, на столе – кружка горячего шоколада. Я переодеваюсь в сухое, и мама тут как тут – обнимет и улыбнется. От отца пахнет лосьоном после бритья, а мозоли у него на руках – как наждачная шкурка, когда он треплет мой загривок, проходя мимо. Отцовский голос звучит мягко и мудро.
На мгновение меня посетило желание подъехать к дому, замолотить кулаками в дверь. Но порыв ветра качнул машину, стряхнул с меня мечтательность, а шквал снега резанул по лобовому стеклу, застилая все вокруг, и я понял, что время ушло.
«В другой раз, – подумал я, включая фары, – скоро».
Задние колеса пошли юзом. Когда резина схватила дорогу, я дал газу, понимая, что колеса снова сорвутся, но, чтобы забраться на холм перед старым домом Андерсонов, была нужна скорость. За пассажирским окном промелькнул родительский дом, и я едва успел подумать: «Кто же завтра утром расчистит дорожку», как пришлось давать по тормозам, катясь вниз с холма.
Через пять минут машина летела на запад по Сороковому шоссе, быстро догоняя снегоуборщик. Я ехал домой, а фонари Эджвуда таяли в зеркале заднего вида.
«Кладбищенский танец», обложка выпуска № 1 (фото предоставлено автором)
Водосток на Хорнбим-роуд, где Мел Фуллертон застрелил Ронни Финли (фото предоставлено автором)
XIV2 апреля 1989 года
«…остались нераскрытыми»
В воскресенье второго апреля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, спустя ровно десять месяцев после той ночи, когда пятнадцатилетняя Наташа Галлахер исчезла из собственной спальни, а потом изувеченное тело девушки обнаружили в лесу за ее домом, детектив Лайл Харпер вышел на ступени харфордского окружного суда и обратился к представителям прессы. Детектив выступал пять с половиной минут и, закончив, на вопросы отвечать не стал.
Новости, которыми он поделился, оказались столь же обескураживающими, сколь и краткими: анализ ДНК пребывал в зачаточном состоянии. Первое дело, где материалы ДНК-анализов использовались как улики и по которому был вынесен приговор, прошло лишь недавно, в июле восемьдесят седьмого года. Естественно, лабораторий, где можно проводить анализы, было раз-два и обчелся. Ждать результатов предстояло в среднем от трех до пяти месяцев. К тому же пока не существовало единой федеральной базы данных генетических материалов.
В марте, после четырех с половиной месяцев ожидания, пришли результаты. У следов крови, которые полиция штата обнаружила на месте убийства Кэссиди Берч, не нашлось никаких совпадений с другими известными ДНК-профилями. Следственная группа, состоявшая из сотрудников Департамента шерифа округа Харфорд, полиции штата Мэриленд и Федерального бюро расследований, обещала и дальше прорабатывать все имеющиеся зацепки; лица, вызывающие подозрения, остались в разработке. Доступной была и горячая линия.
Убийства Наташи Галлахер, Кейси Робинсон, Мадлен Уилкокс и Кэссиди Берч, проживавших некогда в Эджвуде, остались нераскрытыми.
ЗаключениеСентябрь, 2017 год
Стоит ранняя осень, вечер – как картинка: я стригу лужайку на своем тракторе-газонокосилке, стараюсь как можно ближе подобраться к берегу пруда и в то же время туда не свалиться – такое со мной произошло всего раз, но, поверьте, хватило надолго. И вдруг замечаю: в кармане завибрировал мобильник. Вынул, глянул, на экране – «Карли Олбрайт».
Давненько мы уже не общались, по меньшей мере месяц, а то и больше. Останавливаюсь, глушу мотор. С той стороны пруда одобрительно гогочут гуси.
– Да?
Голос Карли звучит как обычно бойко, но я не понимаю, что она говорит – в уши внезапно хлынула тишина, а Карли стрекочет. Пробую еще раз:
– Алло? Карли?
– …мали!
– Скажи еще раз, я на улице и…
– Его поймали!
– Кого?
– Его! – повторяет она, срываясь на крик. – Бугимена поймали!
Я так давно не слышал этого прозвища, что не сразу и доходит. Недавно вышел – без проката, сразу на дисках – низкобюджетный ужастик с таким названием, – я натолкнулся на рекламу и его трейлер, но вообще-то уже сто лет не вспоминал Бугимена.
Трудно поверить: прошло больше тридцати лет с тех пор, как он терроризировал мой родной Эджвуд. Однако календарь не врет, как бы нам ни хотелось верить в обратное.
За три десятка лет так много изменилось!.. Но кое-что осталось прежним.
Мы с Карой по-прежнему неразлучны. У нее доброе сердце и, кажется, нет предела терпению и пониманию. За это время у нас появилось два сына, оба теперь взрослые люди: Билли двадцать один год, мы назвали его в честь отца; Ноа – семнадцать, его мы назвали в честь дорогого друга и любимого пациента Кары, человека прекрасной души. Он участвовал в высадке союзных войск в Нормандии, и благодаря его беспримерной отваге в тот день были спасены жизни многих и многих других замечательных людей.
Осенью и весной Билли учится в Колби-колледже, в Мэне, примерно в часе езды от дома нашего друга Стивена Кинга. Билли изучает английский и писательское мастерство, играет в лакросс. Ноа осталось два года до окончания школы, он у нас математический талант. Закончив учебу, тоже будет гонять мяч в лакросс, только в университете Маркетт. Лето мы проводим вместе, в старой переоборудованной фермерской усадьбе, которую мы недавно купили в Бель-Эйр, в Мэриленде. На нашей земле есть пруд, ручей, открытые поля и лес. Хоть мы и живем здесь всего пару лет, такое чувство, что обитали тут всегда.
Жаль, что мама с отцом не дожили, чтобы увидеть наш дом, они бы влюбились в каждый уголок. Мама часами сидела бы на заднем крыльце, наблюдая, как носятся друг за другом черепашки в пруду, а над головой кружат ястребы. Ей понравились бы наши сады. Отец, я уверен, пришел бы в восторг от двухсотлетней архитектуры дома, особенно от бревен, на которых держится потолок в каменном подвале; каждый вечер нам пришлось бы его за уши оттаскивать от гаража на четыре машины – чтобы поужинал.
Мы-то всегда планировали, что на склоне лет родители будут жить с нами, но вы ведь знаете поговорку о том, как насмешить Бога. Мамы нет с нами с февраля две тысячи первого года. Отец отправился к ней через шесть лет, седьмого июля две тысячи седьмого года. Я скучаю по ним каждый день без исключения.
Отца Кары не стало несколько лет назад, и нам его также очень недостает. Зато с нами в отдельных комнатах для родственников живет моя теща, ей уже девяносто один год. Она такая же сварливая, упрямая и жизнелюбивая, как и ее младшая дочь. Уверен, ей нравится жить здесь с Карой, со мной и внуками. Ну, во всяком случае, надеюсь, что нравится. Каждый день мы радуемся и ценим, что она с нами.
Конечно, не во всем нам так повезло, и за эти годы мы простились со многими родными людьми. Моей старшей сестры Риты не стало незадолго до того, как эта книга впервые увидела свет. Ушел от нас и чудесный весельчак дядя Тед. Не стало Крейга Андерсона, младшего брата моего дружка Брайана. Ушли в лучший мир Берни и Норма Джентилы, Майкл Мередит и мой старый друг детектив Лайл Харпер. Никого из них больше нет, однако никто не забыт.
Я и сам чуть к ним не присоединился: в двадцать девять мне диагностировали рак яичек. Врачи сработали отлично и расправились с проблемой за две успешные операции. Когда все было позади, мне сообщили: девяносто девять процентов, что рак больше не вернется. С такими результатами через месяц после выздоровления я чувствовал себя словно заново родился. Увы, полгода спустя у меня появились страшные боли в желудке и в нижней части спины. Мне сделали кучу рентгеновских снимков и томографий, и те же самые врачи обнаружили, что рак вернулся, да еще как: на сей раз поражены оказались оба легких, печень, желудок, лимфоузлы. Мне тут же назначили двенадцать недель химиотерапии. Шансы были пятьдесят на пятьдесят, при этом врачи не очень-то и скрывали тот факт, что преувеличили вероятность благоприятного исхода – просто чтобы подбодрить борющегося за жизнь пациента.