Вадим, конечно, не рассчитывал, что его поместили сюда на пансион в качестве почетного сидельца. Абрамов, несомненно, придумает какую-нибудь пакость, поэтому ухо следует держать востро и быть готовым к любым каверзам.
Пакость оказалась до обидного примитивной. Вадима втолкнули в карцер, в котором сидели пятеро заключенных. Они окружили вычерченный на полу и разграфленный на клетки квадрат и играли в шахматы, слепленные из хлебного мякиша. Шахматная эпидемия, охватившая страну, проникла даже в пенитенциарные заведения.
Все пятеро на вид были махровыми уголовниками. Выделялись двое: цыганистый здоровяк, смахивающий на мясника, и прыщавый блондинчик в пенсне, скорее всего, из породы прожженных махинаторов. В ту же компанию затесался чумазый оборванный мальчишка. Именно он первым вскинул на Вадима лупастые глазенки и вскрикнул:
– Братцы, да это ж мильтон!
Японский городовой… Вадиму представилась недавняя сцена: он присутствует в угро на допросе задержанных членов банды Жоржа, тех, что порезали англичанина Ломбертса. И надо ж такому случиться, что двое из них – этот малолетний шалопут и боров-цыган (следствие установило, что он и впрямь когда-то работал на базаре мясником) – очутились с ним в одном каменном мешке. Абрамов подгадал, сволочь…
Цыган встал с корточек, косолапо подвалил к новичку и ожег его кислотно-зелеными буркалами.
– За что сел? Легавые с легавыми не поладили?
– Ни за что, – откровенно ответил Вадим. – Ошибка вышла.
– Э, ромалэ, ты нам арапа не заправляй, мы тут все тертые. – Ломовик своей мохнатой корягой начал скручивать Вадимов ворот. – Я таких филеров, как ты, еще при Николашке, как червей, давил… Колись: за каким… тебя к нам подсадили? Что вынюхать хочешь?
Ворот жгутом обхватил кадык, сбил дыхание. Вадим не стал дожидаться, пока потемнеет в глазах, – приемом, освоенным еще в контрразведывательном отделении Главного управления Генштаба Его Величества, саданул в солнечное сплетение громилы. Цыган-мясник охнул, но хватку не ослабил. Пришлось поддать коленом между ног. Это сработало, но не стопроцентно.
– А-а, сявка!.. Ну, все… теперь ты покойник!
Из-за отвислого голенища в руку цыгана прыгнула заточка, сделанная из ножовочного полотна. Вадим попятился к двери и надавил на нее, она была закрыта намертво. Тюремные сторожа предпочитали до поры не вмешиваться в разборки заключенных, а тут еще наверняка имелось указание начальства не соваться и посмотреть, что будет.
Вадим не рассчитывал на подмогу. Куда важнее видеть перед собой всех сокамерников и быть уверенным, что никто не обойдет сзади.
Цыган надвигался черной взъерошенной тучей. Заточка сидела в его руке как влитая. Вадим точно рассчитал расстояние, выждал (самое трудное в любой схватке) и исполнил трюк, который наставник по рукопашному бою называл «поршнем»: чуть присел, подскочил и, оттолкнувшись лопатками от двери, выбросил перед собой обе ступни. Одна пришлась мяснику в переносицу, а вторая – в подбородок. Здоровенная туша опрокинулась, заточка взлетела, и Вадим цирковым манером поймал ее на лету.
– Кто следующий?
Дружки поверженного Голиафа недобро зароптали и, как по команде, полезли кто в сапог, кто за пазуху. Но прыщавый блондинчик не дал свершиться возмездию.
– Отставить! Убрали перья. Конвергенцию отменяю.
Дохляк, а властвует! Вадима изумило не столько то, что отъявленные бандюганы не стали спорить с этим хлюстом, сколько употребленное им заумное слово «конвергенция». Вспомнить бы, что оно обозначает.
– Молодец, эмансипе, уважаю! – продолжал тем временем прыщавый, поблескивая стеклышками пенсне. – Знатно Михая коагулировал!
До Вадима дошло: выделывается. Нахватался где-то ученых терминов и теперь строит из себя всезнайку. В уркаганской среде на этом тоже можно подняться, если правильно себя подать.
Гориллообразный Михай, очухавшись, согнулся в пояснице, подгреб под себя ножищи-оглобли и встал. Его вело из стороны в сторону, он хлюпнул разбитой сопаткой, выпятил нижнюю челюсть и вновь двинулся на Вадима.
– Отбой, Мишаня, – тормознул его тощий умник. – Переведем конфронтацию в когнитивную плоскость. – И бросил Вадиму: – В шахматы играешь?
Чего он не ждал сейчас, так это вопроса о шахматах. Ограничился дипломатичной репликой:
– Поигрываю.
– «Играть» и «поигрывать» – это, братан, дифференциально… В общем, абсорбируй сюда. Сыграем партию. Выиграешь – продлишь свой жизненный праксис. Проиграешь – мои хлопцы тебе вивисекцию устроят. – И не дожидаясь согласия, блондин повелел вассалам: – Расставляйте фигуры, задрыги!
Монолог не отличался дружелюбием, однако Вадим испытал некоторое облегчение. Убивать его сию минуту никто не собирается, партия – это отсрочка и шанс на благополучный исход. Пускай прыщавый сыплет вокабулами, в которых ни бельмеса не смыслит – на этот дешевый фокус попадаются только остолопы, такие как те, что расчищают сейчас плацдарм возле процарапанной на полу доски. Едва ли ему по плечу тягаться с почти состоявшимся первокатегорником.
Если и были на этот счет опасения, то они развеялись после первых же ходов. Хлыщ (он назвался Германном и оговорил особо, что через двойное «н», – не иначе обезьянничал с небезызвестного пушкинского игромана) не блистал ни глубиной стратегических расчетов, ни тактическим мышлением. Он по всем правилам разыграл скандинавскую защиту, но потом запутался и стал, как говорят бильярдисты, киксовать. Он расправился бы с ним в два счета, но Вадим поступил благоразумно – придержал упряжку и подолгу нависал над доской, показывая, что озабочен создавшейся позицией. На деле же мысли его блуждали далеко отсюда и не имели связи с тем, что происходило перед глазами.
Пользуясь передышкой, он еще раз прошелся по ключевым пунктам несчастного сегодняшнего дня. Сам угодил в западню – это еще полбеды. Хуже, что из-за него пострадают другие. Кто стоит за Абрамовым – Ягода? Менжинский? Кто бы ни был, они на достигнутом не остановятся, – дожмут и Барченко и всех, кто за ним. И над ним. Но Александра Васильевича с кондачка не взять, он – чиновник высокопоставленный, ни за что ни про что повязать его и сунуть к уркам не выйдет. Его хорошо знают в Совнаркоме, так что в ближайшие дни опасность ареста ему не грозит.
Но как быть с настоящими заговорщиками? Они-то на свободе! И цели их по-прежнему не ясны. Если только все это – не многоходовая комбинация, задуманная тем же Ягодой. Убийство Ломбертса, шифровка, кладбищенский расстрел, мина в подвале, исчезновение Бюхнера… Нет, слишком сложно. Перебор и с ходами, и с жертвами. Вернее всего, заговор таки есть, и противостояние группировок в недрах ОГПУ – лишь фон, накладывающийся на расследование. Так называемое разоблачение Вадима спланировано преступниками, чтобы навести сыщиков на ложный след и посеять в их рядах смуту. Истинная же акция заключается не в подрыве Дома Советов, – не дегенераты же они, чтобы нашпиговывать здание пудами тротила под носом у тайных и явных церберов. В чем же тогда? Выяснять это необходимо там, в залах и переходах «Метрополя», а не в пропахшей крысами конуре. Сумеют ли что-то выяснить абрамовские фараоны? Ой, сомнительно! Заговорщики боятся Вадима, потому и упекли его за решетку. А если так, то, видимо, у него, в отличие от других, есть некий ориентир, бечевка, которая поможет найти выход из лабиринта…
В неменьшей степени волновала его и судьба Аннеке. Ей невдомек, что он в кутузке. Договорились, что вечером она придет с пожитками на квартиру в Нагатино, а там что? Правильно, чекистская засада. Заметут ни в чем не повинную девчонку, посадят к эдаким шакалам… Даже представить жутко!
Вадим опустил взгляд на шахматное поле. Белые, которыми руководил знаток тарабарских словечек, были прижаты к первым двум горизонталям, король забился в угол, пешки бестолково сгрудились, уперевшись в черные бастионы, а фигуры потеряли всякую координацию и столбенели вразброс тут и там.
Вадим засек движение сзади. Оглядываться не понадобилось – он и так сообразил, что чернявый детина подкрадывается, изготовясь для удара. Сейчас отыграется и за распухшую ряшку, и за прочие унижения.
Вадим напружинился, повел про себя отсчет: «Раз, два…» На счет «три» должен был кувырнуться вбок, подсечь брюхана голенью… а дальше как повезет.
Но обошлось без акробатических этюдов. Германн зыркнул на цыгана, процедил хрипло:
– Слиняй. Не надо нам инсинуаций.
Бугай притих. Вадим передвинул своего короля с цэ-восемь на дэ-семь – ход ненужный, оттягивающий неизбежную концовку. Умник в пенсне моргнул плутовато – разгадал, нет? – и снова по-воробьиному нахохлился над хлебной ратью. Думай, родной, думай. Я тоже подумаю, у меня такой переплет, что тебе и не снилось…
Бежать! Любыми способами, сегодня же. Успеть предупредить Аннеке, чтоб никуда из Таракановки не высовывалась. Передать весточку Барченко, схорониться и в условно спокойной обстановке наметить план: что и как делать дальше.
Смешок. Что такое? Вадим окинул полководческим взором поле интеллектуальной брани и оцепенел. Прижатое к краю белое воинство внезапно задышало, развернулось и пошло в контрнаступление, как Красная армия против казавшегося непобедимым Колчака. Задумавшийся Вадим зевнул этот выпад, а вслед за ним еще и на вилку напоролся, – остался с двумя слонами против коня и ладьи. На шахматном сленге это называется «потеря качества». И никакой позиционной компенсации за впустую отданный материал…
Германн, ловчила, так ты меня провел? Усыпил бдительность, а потом взял и вмазал с разворота. Бомба в подвале, арест, Аннеке, побег – все выветрилось из головы Вадима. Какой к лешему побег? Одолеет прыщавый – и каюк. Сброд, который он держит в повиновении, враз накинется, пошинкует, как капусту. Они уже и так дотумкали, что пахан вот-вот отпразднует победу – сползлись, сомкнулись, посапывают. А цыган причмокивает, заточку гладит – представляет, как она вопьется в чрево обидчика.
Партию нужно выиграть во что бы то ни стало. Или, в крайнем случае, потянуть время – вдруг заглянут вертухаи? В голове Вадима заработала счетная машина. Он наметил плохонький вариант спасения: пожертвовать пешку, застопорить тем самым белый навал и по левому флангу бросить в прорыв ошметки разбитой пехоты.