Выбраться будет непросто, но Вадим об этом еще не думал – он не разрешил ни одной загадки, пробравшись наверх. Досадно уходить с пустыми руками.
За дверью номера Ласкера слышалось шевеление. Вадим встал на колени и приник ухом к замку, надеясь, что экстраординарный слух поможет понять, что происходит в комнате.
– Любезнейший, а вам не говорили, что подслушивать нехорошо? Цвырк!
Вадим вскочил, как подброшенный, и развернулся.
Федько! Он стоял на пороге номера, расположенного напротив, покачивал в руке штуковину, напоминавшую средневековый пистоль из книжек про корсаров, и держал палец на изогнутой скобке. Конусообразное дуло смотрело Вадиму в лоб.
Он озлился на себя: так глупо попасться! В то же время эта встреча наполняла вылазку смыслом. Федько определили в люкс в непосредственной близости от двух чемпионов. Зачем? И, что не менее важно, по чьему распоряжению? Ответы на эти вопросы позволили бы многое прояснить.
– Папаша? – Федько узнал в растрепанном страшилище давешнего старика, у которого просил спички. – Ты здесь откуда?
Он говорил, не повышая голоса, – не хотел, чтобы его услышали в номерах. Что ж, великолепно. Значит, стрелять не станет, иначе переполошится вся гостиница.
Ничто не мешало Вадиму дать тягу. Прорваться внизу мимо часовых, все еще бранившихся между собой, выбежать на улицу, исчезнуть в снежном мороке…
Но можно поступить по-другому. Он, не нарушая молчания, устремил взгляд на противника и попытался влезть к нему в голову, как к тюремщику Довгобородскому.
Федько поежился.
– Не нравишься ты мне… цвырк!..
Он надавил на скобу, и Вадим испытал то же самое, что в подвале «Метрополя»: к глотке подступила тошнота, мозг наполнился расплавленным оловом, а уши словно залепило мокрым песком. И что за притча – он не слышал никаких звуков, кроме тихого басовитого гудения, но при этом барабанные перепонки трещали, как от рева сотни авиамоторов.
– Иди сюда! – Это он не столько расслышал, сколько угадал.
О бегстве теперь и помыслить было невозможно, по телу распространилась жаркая гриппозная ломота, оно ослабело. Вадима мотнуло вперед, Федько левой рукой сгреб его за шиворот, потеснившись, протолкнул в свой номер, захлопнул дверь и запер ее на два оборота торчавшего изнутри ключа.
Вадим по инерции сделал три-четыре мелких шажка, потерял равновесие и упал, ударившись о батарею парового отопления. Она была горячей, он отодвинулся от нее, но не встал, чувствуя, что ноги не удержат. Однако в мыслях появилась некоторая ясность, он заставил себя сконцентрироваться: посмотрел на лощеный интерьер, отметил выходившее на Моховую окно, громоздкие стулья из темной древесины, круглый столик, на котором стояла начатая бутылка кальвадоса. И бутылка, и стулья могли послужить средствами обороны.
Вспомнив про оборону, он спохватился. Есть же револьвер! Вадим запустил руку в необъятный карман зипуна, но сделал это чересчур поспешно.
– Что там у тебя? – Федько напрягся и вновь нажал скобу на своем пистоле.
Силы вытекли из Вадима, как вода из прохудившегося кувшина. Он лежал, пригвожденный к полу болючей истомой, а Федько безо всяких помех рылся у него в карманах. Он извлек револьвер, пропуск, – больше ничего не было.
– А ну, дед Мазай, сними свой маскарад… цвырк!..
Люмпен… И как ему не противно ходить по захарканным коврам?
Федько сбил с Вадима армяк и одним рывком отодрал бороду вместе с усами.
– Вот ты кто! А я-то думаю: что мне в тебе такое знакомое видится…
– Счастлив? – прохрипел Вадим, сочтя, что молчанка теперь не принесет ему пользы.
– Еще как! Тебя и по Москве, и по всей губернии ищут… цвырк!..
– А ты и р-рад стараться. На тридцать сребреников позарился?
– Сребреников у меня и так в достатке. – Федько отвел в сторону раструб пистоля, и Вадиму немного полегчало. – Давай-ка с чувством, с толком… Что тебе известно?
– О чем?
– Обо мне, например. Ты ведь сюда не просто так приперся… цвырк!.. Я твой драндулет еще на Театральном засек. Только не знал, что это ты. Оч-чень любопытственно было, кто это меня пасет.
Латыш, латыш… Все-таки подставился. Но что требовать с дилетанта, когда по другую сторону барьера матерые зубры?
– Значит, ты меня ждал?
– Тебя, не тебя… Было предчувствие, что тот, кого по моему следу пустили, рано или поздно объявится.
– А мужик из «Олдсмобиля», с подзорной трубой… он тоже из вашей братии?
– Какой мужик? – Федько неожиданно занервничал. – Где ты его видел?
Скрывать Вадиму было нечего – он все рассказал. Судя по реакции, Федько ничего не знал о манипуляциях со светящейся линзой, хотя человек в сюртуке был ему несомненно знаком.
Вадим в меру своего актерского умения разыгрывал слабость, пластался на полу, как дождевой червь на столе у лаборанта. Шансов выйти отсюда живым нет, если не удастся нейтрализовать Федько. Только б он опять не пустил в действие свою пушку. Отлежаться, подкопить силенок, улучить момент и…
– Ты если бежать надумал, то брось… цвырк!.. Я тебя не выпущу.
– Убьешь?
– Убью. Но у тебя есть выбор: получить пулю или умереть в таких муках, что и святым угодникам не снились. – Федько переложил пистоль из одной руки в другую. – Знаешь, что это?
– Нет.
– Тебе и не надо знать. Главное, почувствовал… цвырк!..
Приводить в исполнение озвученные угрозы он не спешил, из чего можно было вывести, что допрос пленника еще не окончен. Вадим не протестовал: пусть спрашивает.
– Где ты прячешься, кто тебе помогает?
Дудки! Аннеке я тебе не выдам и Серафима тоже.
– Живу за городом. Нашел избу брошенную в Опалихе, там и приткнулся. Никто мне не помогает.
Федько цвыркнул громче обычного, не поверив, и навел на Вадима зрачок пистоля.
– За брехню наказывают. Без обид.
Вадим сжался в ожидании потока злой энергии, но тут в дверь номера постучали. Тук, тук-тук-тук, тук. Горничные так не стучат. Федько сделал резкое движение – глянул через плечо и замешкался.
Если не сейчас, то когда же? Вадим оттолкнулся ногами от батареи и, не поднимаясь, снизу вверх кинулся на вражину. Он рассчитывал свалить его, хряпнуть баклушкой об ножку стола и, оглушенного, разоружить. Не тут-то было! Верткий Федько избежал удара, а Вадим сам приложился обо что-то жесткое, да так, что перед глазами радуга засияла. И вдогон сызнова накатила дурнота, дыхалку сдавило спазмом. Это выведенный из себя Федько врезал из пистоля.
Тук, тук-тук-тук, тук. Стук в дверь сделался слабее, но это потому, что Вадим уже почти лишился чувств, мало что слышал и еще меньше соображал. Секунд пять-десять, и обещанная мучительная погибель не заставила бы себя ждать. Но Федько либо сознательно отложил казнь, либо не имел права долее игнорировать того, кто к нему пришел. Он пнул Вадима и, решив, что в ближайшие минуты тот не будет способен ни на какие действия, ушел в коридорчик.
Вадим лежал ничком, зарывшись носом в ковровый ворс, и дышал с перерывами. Слух мало-помалу возвращался к нему. Щелк! – это Федько отворил дверь. Сейчас он заговорит с пришедшим, надо внимательно слушать…
Однако вместо слов из коридорчика прянул резкий хлопок, а потом тяжко шумнуло – так падает человек. Шаги, шуршание… Кого-то волоком втащили в комнату. На короткое время повисла тишина. Вадим ощутил прикосновение к спине. Проклятущая слабость! Полжизни бы отдал за возможность перевернуться, открыть глаза и посмотреть, кто это там, над ним.
В пальцы его правой руки вложили рифленую сталь. Топ-топ-топ – шаги отдалились. Щелк! – закрылась дверь номера. Лишь тогда Вадим смог разодрать слипшиеся веки. Кто это лежит рядом? Федько. Излом бледных губ, остекленелые белки выкачены, над мясистым носом – дыра. Мертв… Пистоля при нем нет.
Вадим перевел взгляд на вещь, которую безотчетно стискивал в руке. Пятизарядный бельгийский «Баярд» с навинченным на дуло цилиндриком. Как же, читали!.. Прибор для бесшумной и беспламенной стрельбы, разработка, кажется, инженера Максима, того, что изобрел станковый пулемет. Вот почему выстрел прозвучал так, будто всего лишь прокололи детский резиновый шарик.
Дурман в голове развеивался. Перед Вадимом, как наяву, вырисовывалась картина произошедшего. Кто-то застрелил Федько из пистолета с глушителем. Скорее всего, убить предполагали тайно, а труп оставить в номере. Нашла бы его горничная на следующее утро. Но присутствие Вадима переменило планы. Появилась возможность свалить вину на него – потому и подсунули «Баярд». Из этого проистекает, что убийца сейчас поднимет тревогу, прибежит охрана, и поди докажи, что не верблюд. Историю о том, что заслуженный Федько стакнулся с террористами, даже слушать не станут. После всего, что произошло с Вадимом прежде – поимки с тротилом, побега из Таганки, – кто в нее поверит? Предъявить в свое оправдание нечего.
Вадим встал, проковылял в коридорчик. Уши, слава небесам, прочистились, слух привычно обострился, и до него донеслись голоса с первого этажа:
– Где?.. А самого не видели?.. Щас глянем… Сашок, за мной!
И топот по ступенькам.
Есть полминуты на то, чтобы исчезнуть из номера. Если арестуют второй раз, уже не вырвешься. Абрамов из штанов выпрыгнет, но под цугундер подведет. И причин найдется более чем достаточно.
Жила еще слабенькая надежда найти пистоль, пускающий губительное излучение. Нет, его нигде не видно. Убийца забрал с собой.
Где-то еще должен быть наган тюремщика Довгобородского. Вадим протянул руку к трупу Федько, но не прикоснулся – помешала нахлынувшая гадливость. Показалось, будто не человек это, а слизень из выгребной ямы.
Обойдемся без нагана. Вадим сунул в карман зипуна нежданно доставшийся «Баярд», схватил стул и с размаха шваркнул им в окно. Двойное стекло рассыпалось вдребезги. Он выглянул наружу, где не унималась метелица. На Моховой – парочка прохожих, одинокая кибитка, больше никого.
Прыгать с третьего этажа? Внизу намело, но не до такой степени, чтобы совершить гарантированно мягкую посадку. А с переломанными ногами далеко не ухромаешь…