Абрамов – мелкая боязливая душонка! – захныкал, низверг на голову Надин бессильные проклятия и переполз в средний отсек. Вытащил из-под сиденья парашютный ранец, примерился, чтобы надеть, но бросил и перелез в хвост.
– Все к черту… к черту!
Он извлек из галифе маленький ключик, отстегнул от левой руки Вадима браслет, подтянул к себе освободившуюся торбу, запустил в нее пригоршни, вынул россыпь золотых монет и стал истово набивать ими карманы. Вадим смотрел на него с уничижением. Шакал, трусливый выродок… Чтоб ты подавился этими кругляшами!
Та-та-та-та-та! Загремели в унисон «Виккерсы», над головой зажужжало. Абрамов рассыпал деньги, согнулся крюком, из-под руки взглянул назад. Из темноты, в пятнышках навигационных светляков, вывалился «И-2». Как нашел? Абрамову невдомек было, что за штурвальным колесом истребителя – летун с многолетним стажем, герой двух войн. И этот герой пришел к однозначному выводу, что посадить сбежавший бомбардировщик не выйдет – придется сбивать.
– Ур-р-рою! – зарычал Абрамов и схватился за гашетку.
Та-та-та-та-та! – сыпанула ответная очередь. Огненные трассы пропороли небо. Абрамов, хоть и находился в состоянии аффекта, меткости не утратил. Мотор истребителя запылал и заглох, огонь, мгновенно раздутый потоком воздуха, перекинулся на крылья. Затрещала фанера, стали лопаться расчалки. Пилот прекратил стрелять и выкарабкался из кабины.
– На-ка, выкуси! – торжествовал Абрамов, скидывая опорожненные диски и ставя новые. – Сейчас я из тебя всю требуху выпущу! «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…»
Пилот, окутанный клубами дыма, встал на капот и согнул колени, готовясь к прыжку. За плечами у него висел парашютный короб из тонкого металла, – старая, но надежная конструкция, придуманная изобретателем Котельниковым в предвоенные годы.
Истребитель, лишенный тяги, вошел в крутое пике.
Абрамов опустил дула сдвоенных пулеметов вниз.
– Катись колбасой, красноперый!
Еще секунда – и заслуженный пилот был бы настигнут смертоносным прочерком. Но над фуражкой Абрамова взвилось нечто объемное… шмяк! – и он, оглушенный, отлип от гашетки. Кудрин соскочил с горящего истребителя и полетел к земле. Над ним забелело облачко, которое разрослось и преобразилось в купол парашюта.
– Удачного приземления, браток!
Вадим стоял позади обвисшего на турели Абрамова, держа двумя руками прикованную к правому запястью торбу. Неплохое из нее оружие получилось! Не насмерть ли прихлопнул гадину? Он склонился, посмотрел в заведенные под лоб абрамовские мигалки. Вроде жив… Вадим отыскал у него ключик от наручников, высвободился, с блаженным выдохом помассировал натертую кожу. Позаимствовав у поверженного врага наган, он почувствовал себя снова сильным и уверенным.
Снизу грянул взрыв – истребитель врезался в землю. По счастью, произошло это вдали от жилых кварталов, на каком-то пустырьке. Поодаль от догоравших обломков плавно опустился парашютист. Он отвязал стропы и помчался к ближайшим домам.
Надин не оборачивалась, только глянула через борт. Увидев крушение аэроплана-преследователя, решила, видно, что Абрамов справился и опасности больше нет. Она вновь погасила свет в кабине. Кремль уже различался впереди, до него, даже на малой скорости, было не больше пяти минут лету. А там никто не ожидает нападения, зениток на Красной площади не выставили.
В висок Надин, изуродованный, как и вся голова, рваными зигзагами, уперлось дуло револьвера.
– Покатались, и хватит, – сказал Вадим. – Сворачивай к Ходынке. Сядем там, откуда взлетели.
Она вытянулась и повернула к нему свои хамелеоновые глаза. Да, меньше всего в этот момент она походила на человека. Скорее, гостья с другой планеты, марсианка, но не прекрасная Аэлита, как у Толстого, а богомерзкое чудище.
– Отворачивай, сказал! Слышишь?
Не произнеся ни слова, Надин дернула штурвал. Вадим, полный профан по части управления аэропланами, не сразу вник в суть предпринятого ею маневра, а когда сообразил, было поздно. Бомбардировщик свечой устремился вверх. Надин, сжимавшая штурвал, удержалась в кресле, а Вадима резко повлекло назад. Он опрокинулся в центральный отсек. Все еще стискивая наган, он не успел ни за что ухватиться. «АНТ» выровнялся и качнулся вправо – Надин как будто стряхивала бывшего любовника в бездну. Вадим обронил оружие, выкатился из отсека и очутился на крыле – обледенелом, чертовски скользком. Совсем близко перемалывал воздух пропеллер. Вадима сдуло с консоли, его ноги повисли над пропастью. В последний миг он увидел, что край плоскости слегка взрезан попавшими в него пулями с истребителя, сумел просунуть в дырья пальцы и кое-как зафиксировался в неудобнейшей позе. Под свисавшей с крыла нижней частью туловища проносились строения, мелькнула полоска Москвы-реки. Бомбардировщик, ведомый помешавшейся Надин, приближался к цели.
Вадим попытался подтянуться и влезть на консоль. Сил достало на то, чтобы согнуть локти и опереться подбородком на вылезшую из-под обшивки нервюру. А дальше? Попробовал закинуть ногу – не получилось, обвис. Это конец… Долго так не проболтаешься, пальцы уже закоченели. Один рывок аэроплана – и прости-прощай. А под низом уже Сивцев Вражек.
Но что это наверху? Никак Абрамов оклемался?
Так и есть. Восстал, водит вокруг шальными глазенапами, что твой голем из старого немецкого фильма. Висящего под крылом Вадима он не видел, зато перед ним открывался вид на приближающийся Кремль, где об утреннюю пору уже теплились окна правительственных кабинетов.
Абрамов схватился за пулеметную гашетку, развернул «Льюисы» на сто восемьдесят градусов и примостился на фюзеляже позади них. Это было опасно, – сапоги оскальзывались, норовили съехать с покатого взлобка. Но Абрамов, похоже, очумел после сильного удара. Главным сейчас для него было расправиться с Надин, так бессовестно впутавшей его в свои игрища.
«Льюисы» выхаркнули две короткие очереди. Пули угодили в сгорбившуюся над приборной панелью женщину. Вадим, напрягая мускулы, приподнял голову над крылом, чтобы полюбоваться драматической сценой. Надин кульком свалилась набок, выпустила штурвал. Абрамов победно взревел, шагнул с фюзеляжа в отсек, но аэроплан, лишенный управления, стрижом пошел вниз. Абрамов искривился, словно канатоходец, пытающийся из последних сил удержать равновесие, но сорвался и камнем полетел к земле. Вадим провожал глазами барахтавшуюся в воздухе фигурку до тех пор, пока она не ударилась о крышу новостройки. Будто пакостную сколопендру кто-то башмаком размазал…
– Так тебе, так! – кричал Вадим, хлебая морозный ветер.
Он обращался одновременно и к Абрамову, и к Надин, и его нисколько не волновало, что никто не слышит. Упоительное остервенение рвалось наружу, нужно было дать ему волю.
Накричавшись, Вадим оценил свое положение и нашел, что оно, как говорят в народе, во сто крат плоше губернаторского. Он по-прежнему висел на консоли, как мотыль на рыбацкой удочке. «АНТ» стремился по наклонной, Вадим видел под собой неукротимо близившийся Арбат. Еще минута-другая – и крылатый Левиафан врежется в усеянный вековыми памятниками район, произведет там разрушения, сопоставимые со взрывом нескольких бомб…
Вадим предпринял еще одно усилие, чтобы вскарабкаться на крыло. Безрезультатно. Локти разогнулись, он зателепался, как привязанный к шпагату бумажный шарик, которым дразнят котенка.
Надин не поднималась – очевидно, Абрамов убил ее. Взять на себя управление больше некому.
А земля несется навстречу. И нет спасения.
Сразу после звонка Аннеке Барченко взял такси и заехал за ней на Дубовую улицу. Оттуда они вместе отправились в Главнауку. Там, у себя в кабинете, шефу особой группы лучше размышлялось. По дороге он получил от спутницы исчерпывающие сведения относительно того, что она знала о намерениях Вадима. Выслушав ее, Александр Васильевич вошел в кабинет решительной поступью, придвинул к себе телефонный аппарат и через автоматическую станцию сделал два коротких звонка. Ему ведомо было, что линия прослушивается людьми Ягоды, но ситуация требовала немедленных действий. От своих источников, приближенных к руководству политуправления, он получил удручающие новости.
Аннеке не спускала с него глаз и, увидев, как потемнело его лицо, поняла: с Вадимом в самом деле несчастье.
– Где он? Его убить?
Александр Васильевич взял паузу, начал протирать и без того чистые стекла очков.
– Житие Вадима Сергеевича подвергнуто серьезнейшей опасности. Он замечен в стане сквернавцев, и верхи нашего ведомства разумение имеют, что вошел он в потаенный комплот…
– Нет! – Аннеке подскочила, точно укушенная.
Она впервые слышала слово «комплот», однако контекст был настолько прозрачен, что уяснить смысл не представляло трудности.
– Они взять его в плен, он не сам… Его надо спасать!
– Мне бы тоже чаялось верить, что любезный моему сердцу Вадим Сергеевич полонен в принудительном порядке и в неволе обретается. В противном случае лучше нам его и не спасать – все одно на земле нещадное воздаяние ожидает.
– На земле? Где же он сейчас?
– Не поверите: на воздусях.
Барченко поделился с Аннеке тем, что узнал от своих информаторов об угоне бомбардировщика, и докончил:
– Последние сводки гласят, что сия крылатая колесница, направленье сменив, подлетает к центру. Значение оного пируэта, признаться, от меня сокрыто. С чего бы вдруг негодники, на запад навострившись, эдакий вираж совершили?
– Может, им Вадим помешать? – с надеждой предположила Аннеке.
– Сей логос мне тако ж на ум пришел, однако, ежели б Вадиму Сергеевичу посчастливилось похитников своих усмирить, он бы на землю радиограмму передал. На аэроплане есть установка, а он в радиоделе, насколько мне известно, разбирается… И что еще важно: поступило известие, что пулеметным огнем с бомбардировщика изничтожен истребитель. Словом, все покамест о том глаголет, что Вадим Сергеевич своим притеснителям противоборствовать не может…