— Да я… Да я думал, попаду! — Растерянно оправдывался Нарыв. — Там же все чисто было!
— Слава! Ну елки зеленые! — Кричал ему Малюга.
— Братцы… Да че-то я…
— Отставить перепалки, — сказал я строго, — нам теперь надо забить еще один мяч. Об этом думайте. Мяч будет наш. Значит, смотри, как мы сделаем. Синицын!
— Я!
— Ты поведешь мяч первым. От тебя ждут, что ты будешь бить по воротам, но мы поступим хитрее. Сделаем вид, что тебя выведут из игры. Тебе нужно стать невидимым для них. Потом дуй к воротам справа или слева. Куда лучше — сам думай.
— Есть!
— Сагдиев!
— Я!
— В атаке пойдешь. Держись неподалеку от Синицына, но старайся не светиться им на глаза. Он тебе отпасует. Потом доведешь мяч до ворот. Ты у нас в обводках лучше других соображаешь. Постарайся пройти их защиту. Дальше — пас Синицыну. Если не выйдет, ориентируемся по ситуации.
— Есть!
— Мы с Нарывом сделаем, вид, что идем вместе с тобой в основную атаку.
— Тогда у нас дома никого не останется, Саш, — покачал головой Нарыв.
— Значит, надо не дать им отобрать мяч, — сказал я строго.
Когда Малюга отдал мячик Синицыну, наша атака началась.
Мы действовали по схеме. Когда Синицин повел мяч в атаку, танкисты выдвинулись на встречу, стараясь отобрать мячик. Как я и предполагал, забрать его попытается именно Симонов.
Вся игра танкистов строилась от него. Старший сержант старался просто самоутверждаться за счет всех на поле. Однако, если с нами у него выходило не очень, со своими танкистами все было как надо. Сергей постоянно, в любой ситуации, тянул одеяло на себя. Так вышло и здесь.
Не успел Симонов налететь на Синицына, как тот отдал пас Сагдиеву. Остальные танкисты этого не ожидали. Они опекали меня и Нарыва, думая, что мы вдвоем попытаемся пойти вперед, и подстраховать Синицына в атаке.
Тем временем, как только Сагдиев получил мяч, то тут же помчался к воротам по бровке площадки. Удивленные танкисты кинулись за ним. Мы побежали следом.
Сагдиев легко прошел Симонова, который догнал его и пытался выбить мяч из-под ног, а потом, когда перед ним вырос Смольный, оставшийся в защите, отдал ловкий пас Синицыну, ждавшему у правого угла, за спиной их защитника.
Синицын влупил по воротам почти сразу, как получил мячик.
Игорь Фистенко отбил. Он просто весь сжался и принял мяч корпусом. Тот отскочил, хлопнул о землю, и я думал, он вот-вот уйдет. Думал, улетит за пределы вертолетной площадки, к пограничникам, что смотрели матч.
Мячик не ушел. Нарыв появился как раз там, куда он должен был прилететь в следующий момент.
— Саня! — Крикнул старший сержант, хорошо просчитав, что я — это самый удачный вариант для паса.
Нарыв принял мяч на грудь, ударил. Он помчался по земле, и Фролов растянулся чуть не в шпагате, стараясь его остановить. Не смог.
Мячик был на подходе, и я принял его: подставил ногу внутренней частью стопы. Мяч подпрыгнул мне до пояса и упал на землю. Неловко стараясь его выравнять и прицелиться для удара, я развернулся. Занес ногу, чтобы пробить по воротам. Там растерявшийся от нашей игры Фистенко открыл для атаки правый угол.
В следующее мгновение я почувствовал толчок в больную руку. Заживающую рану прострелило. Боковым зрением я увидел Симонова, решившегося на грубую игру.
Не успел я ударить, как он подставил мне подножку под опорную ногу. Я почувствовал, что теряю равновесие и схватил его за одежду. Вместе мы повалились на землю. Мячик выкатился за пределы поля.
— Ушел! Уше-е-е-е-л! — Закричал Смольный.
Когда мы упали, я оказался сверху, схватил Симонова за грудки, встряхнул. Да так, что тот грохнулся затылком о землю. Зажмурился от боли.
— Не спортивно, Сережа, — холодно сказал я и отпустил его. Принялся подниматься
Я поднялся на колено. Глянул на Симонова. Тот лежал на втоптанном, окаменевшем гравии и держался за локоть. Притворно кривил лицо в, изображая, что ему больно.
— Сука… — Локоть… — Проговорил Симонов.
Когда к нам подоспели Таран с Жуковым, Симонов, усевшись на земле, сказал:
— Селихов, ты какого хрена меня за шиворот хватаешь⁈ Товарищ старший лейтенант! Селихов меня схватил за одежду, вот мы и упали! Нарушение!
— Кончай врать, Сережа, — глянул я на него свысока. — Ты сыграл толчком.
— Я никакого толчка не видел, — сказал Жуков сурово. — Зато видел, Селихов, как вы боролись со старшим сержантом Симоновым. Это нарушение. Нужен штрафной удар.
— Вы что, товарищ капитан⁈ — Подоспел к нам Нарыв, — он же Сашку пихнул! Это Симанов нарушил!
Наши погранцы вторили Нарыву:
— Да! Симонов!
— Он сыграл грубо!
— Даешь штрафной!
Офицеры-танкисты вместе со своим прапорщиком, кричали другое:
— Штрафной!
— Селихов грубо сыграл!
— Селихов нарушил!
— Я там не наблюдал никакого толчка, — сказал Жуков, — Сергей только сопротивлялся, когда Селихов схватил его за одежду.
— Да нет же, нет, товарищ капитан! — Распалялся Нарыв.
— Тихо, товарищи! — Крикнул Таран, — тихо всем!
Когда это не сработало, и всеобщий галдеж только набрал обороты, начальник заставы свистнул в свисток. Его раздражающая протяжная трель вмиг затмила все человеческие голоса. Спорщики стихли.
— М-да… — Вздохнул начзаставы, — без штрафного, тут, видать, не обойтись.
Глава 7
— Совершенно с вами согласен, — сказал Жуков, глядя на Симонова.
Сергей же принялся подниматься, и Смольный помог ему встать на ноги.
Симонов играл роль травмированного прямо-таки мастерски. Он держался за локоть и кривился от боли.
Жуков глянул на меня, сказал:
— Я знал, товарищ сержант, что вы отличаетесь довольно суровым нравом, но не думал, что проявите его еще и в товарищеской игре.
— Мне кажется, капитан, — начал я холодно, — вы, при всем к вам уважении, смотрели куда-то не в ту сторону.
— Объяснитесь, — надменно и даже немного чванливо приподнял подбородок капитан Жуков.
— Симонов толкнул меня, стараясь не дать мне ударить по мячу. Причем он знал, куда толкать. Знал, что у меня заживает ранение после недавнего инцидента у речки Угры.
— Капитан, да он врет все! — Раскричался Симонов, — врет, как дышит!
— Помолчи, — бросил я на Симонова ледяной взгляд.
Вокруг снова поднялся галдеж. Пограничники, взволнованные словами Симонова, стали кричать ему о том, что он бесстыдно брешет. Танкисты заорали на погранцов, заступаясь за своего.
— Тихо всем! — Крикнул Таран, — тихо, говорю вам!
Голоса немного стихли, но не замолкли окончательно. Команды все еще продолжали спорить, и мне даже на какое-то мгновение показалось, что щас в дело пойдут кулаки.
— Тихо! — Задавил наконец Таран всеобщий гомон. Потом, вздохнув, продолжил: — Я видел момент удара. Селихова действительно столкнули.
— Видели? — Сузил глаза Жуков, — или вы просто предвзяты? Ведь победа ваших людей в ваших же интересах, товарищ старший лейтенант. Я вот, например, не могу похвастаться тем, что все рассмотрел. Слишком быстро это произошло. Да и мы были с вами рядом. И наблюдали под таким углом, что рассмотреть все было просто невозможно.
— Но я рассмотрел, товарищ капитан, — Таран, не сводя взгляда с Жукова, сузил глаза.
— Да что вы говорите? — С сомнением протянул Жуков, — а вот мне кажется, что вы все же предвзяты. Хотя помнится мне, обвиняли в предвзятости меня.
Таран молча поджал губы. Успокоившиеся бойцы все превратились вслух и просто уставились на офицеров, внимательно наблюдая за их перепалкой.
— Так докажите всем, товарищ старший лейтенант, — продолжил капитан Жуков, — что вы не чета мне и останетесь справедливым судьей даже в такой ситуации. Передадите штрафной мяч моей команде.
— А почему вы думаете, товарищ капитан, — вклинился я, — что передать штрафной танкистам — это справедливый шаг.
— Потому что вы, товарищ сержант, — нахмурился Жуков, — стали бороться со старшим сержантом Симоновым, когда он попытался отобрать у вас мяч. Это неспортивно.
— И вы видели это собственными глазами?
— Я видел, как вы схватили его за одежду и упали. Мне этого вполне достаточно.
Слова капитана снова возбудили всеобщий гомон. Команды принялись спорить и кричать друг на друга. Погранцы, кто следил за игрой, стали бесстыдно освистывать Симонова.
И снова все это прекратил Таран. Он просто засвистел в свисток, заставив всех замолчать.
— Все же, я остаюсь судьей, товарищ капитан, — сказал он Жукову. — Напомню вам, что получил это право в ходе жребия. Потому и решение за мной.
— Если это решение будет несправедливым и нечестным, — сказал Жуков спокойно, — я, пожалуй, закончу весь этот балаган. Если вы будете подсуживать своим бойцам, зачем мне соблюдать хоть какие-то договоренности с вами?
— Тогда я начинаю сомневаться в том, что вы будете соблюдать их даже после победы моих парней, — помрачнел Таран.
— Ну… — Задумчиво потянул Жуков, но я его перебил.
— Товарищи офицеры. Я вижу, что у нас тут с вами небольшая патовая ситуация. Что вы, товарищ капитан, не доверяете словам пограничников, видавших, как все было. Словам товарища старшего лейтенанта тоже. Ну а что, если я скажу, что тут есть человек, который все видел и которого нельзя будет обвинить в предвзятости?
— Что вы имеете в виду? — Спросил Жуков, сведя свои светловатые брови к переносице.
Я кивнул на Игоря Фистенко, наблюдавшего за всей перебранкой, не выходя из ворот. Фистенко растерянно таращился на нашу группу и забавно моргал глазами.
Он совершенно точно видел, как все было. Я это знал. Знал, потому что перед моим неудачным ударом, мы с ним остались лицом к лицу. Он внимательно смотрел на меня, стараясь уловить любое мое движение, чтобы отразить мяч.
Игорь просто не мог не увидеть фортеля Симонова. Кроме того, с начала спора он молчал и не выражал никакого мнения. Не решался, как ему поступить и стоит ли сказать правду. Игорь может ответить на вопрос, кто виноват. Главное — только правильно спросить, и надеяться, что он не решится солгать.