Ясиру было странно от этого, однако, он не чувствовал особой душевной боли от того, что отец, человек, которого парень так сильно уважал, будучи ребенком, в обиде на него. Ясиру, просто было все равно.
Беспокоило его совершенно другое обстоятельство. Сегодня ночью, когда вся семья улеглась спать, Ясир слышал, как странный человек разговаривал во сне.
Если днем, будучи в полубессознательном состоянии, он словно бы бредил и нес какую-то чушь вперемешку с тарабарщиной, то ночью, слова его, казалось, стали осмысленными. По крайней мере те, что Ясир мог понять.
Мужчина звал Амину, свою дочь. Звал свою супругу, имя которой парень не запомнил. Уверял этих женщин, что с ним все будет хорошо. Что он скоро вернется домой и позаботиться о них.
И все бы ничего… Обычно дело. Просто предсмертные бредни умирающего человека. Если бы ни одно но.
Ночью Ясиру показалось, что мужчина заговорил на русском. Вот это уже по-настоящему насторожило парня.
Да, он говорил на разных языках, на Пушту и других, названия которым Ясир не знал. Но парень неплохо улавливал на слух речь шурави, а потому был почти уверен, что несчастный говорил именно на их языке.
«Кто этот человек? — Крутилось в голове у Ясира, — друг он, или же враг? Откуда он знает язык безбожников?»
Вопросы эти мучили парня. Более того, они просто не выходили у него из головы.
— Привет, Ясир! — Услышал он за спиной веселый голос. Обернулся.
Фарух — парень, рожденный с Ясиром в одно и то же лето, торопливо взбирался вверх по холму.
— Коров пасешь? — Спросил он, поправляя свой грязноватый пакль.
— Отец не велел мне с тобой говорить.
Мальчишки на миг затихли, глядя друг на друга. Удивленное лицо Фаруха вдруг изменило выражение, и парень рассмеялся. Вслед за ним хохотнул и Ясир.
— Не уж-то ты будешь слушаться своего отца? Этого труса?
— Нет, конечно, нет, — сквозь смех проговорил Ясир.
Мальчишки вместе погнали коров к пастбищу.
— Как твои дела? — Спросил Ясир, — как все прошло? Тебя не было три дня. Твоя мать приходила к нам, чтобы спросить, не видел ли я тебя.
— И что ты ответил?
— Конечно, что не видел.
— Это хорошо, — улыбнулся Фарух, глядя на синее небо, — я еще не был дома и не видел матери. Видать, она вся извелась уже.
Парень снова хохотнул, и они замолчали. Пошли дальше.
У Ясира на языке крутился вопрос, который он, сам не зная почему, все не решался задать другу. Фарух же, ожидал этого вопроса, но сам не зная почему, не решался признаться первым.
— Ну, ты ходил к ним? Эти три дня ты был в горах? — Спросил, наконец, Ясир.
Фарух улыбнулся, дождавшись, наконец, заветного вопроса.
— Был, — с улыбкой сказал он. — И скоро они возьмут меня к себе.
Потом Фарух погрустнел. Вздохнул.
— Совсем скоро я ухожу из кишлака, Ясир. Я заберу отцовскую винтовку и уйду в горы, воевать с шурави.
Ясир молчал. Горько ему было прощаться с другом. Однако в то же самое время, он испытывал гордость за него. За то, что ему хватило духу уйти на войну.
— Пойдем со мной? — Вдруг спросил Фарух изменившимся, хрипловатым голосом.
— Я не могу, — торопливо проговорил Ясир, — отец один не справится с хозяйством. Летом много работы.
Под осуждающим взглядом Фаруха Ясиру вдруг стало стыдно за свои слова.
— Отец не справится один, Фарух. Я не хочу, чтобы этой зимой Тахмира голодала…
— Если шурави не остановить, Тахмира может не дожить до зимы. — Фарух вздохнул. — Ну что ж. Видит Бог, я не стану принуждать тебя к такому шагу. Попрошу лишь молчать. Все же, не каждый может быть воином. Я вот могу. И стану им.
Лицо Фаруха просияло.
— Вот увидишь, через год, когда мы победим Шурави, а я отомщу за смерть брата, я вернусь домой уважаемым и богатым воином. Я привезу много добычи, и мать больше никогда в жизни не будет нищенствовать. Вот увидишь, Ясир.
— Это я-то не могу быть воином? — Пропустив слова Фаруха мимо ушей, мрачно спросил Ясир.
— Ну-у-у-у… Хитровато глянул на него Фарух, — ты же не решился отправиться со мной к Камран-Хану и его людям. А ведь я звал тебя.
— Отцу нужна была помощь с коровой. У нее стало гноиться копыто, — неубедительно попытался оправдаться Фарух, — мы с дядей Гулямом ездили в город, за фельдшером.
— Об этом я и говорю, Ясир, — пожал плечами Фарух, — корова для тебя важнее освобождения нашей земли от захватчиков.
Ясир не нашелся что ответить. Некоторое время они шли в молчании.
До вершины холма оставалось не так много, и Ясир вдруг заметил черный столб дыма, появившийся над холмом. Где-то в долине что-то горело. Рановато для летних пожаров сухого, после зимы, бурьяна.
— Когда ты уходишь? — Спросил вдруг Ясир.
— А что? — Фарух изобразил удивление.
— Просто скажи, когда ты уходишь.
— Через два дня. А что? Все же решишься пойти со мной?
Ясир поджал губы. Отвел взгляд.
— Мне тоже не нравится, что нашу землю топчут чужаки. Четыре дня назад я видел колонну шурави. Там были грузовики, а еще БТРы с множеством солдат на них. У меня сердце разрывалось, когда я думал о том, что они едут убивать простых людей.
Фарух хмыкнул. Ничего не ответил.
Когда они взобрались на холм, Ясир достал из-за пояса колышек. Камнем вбил его в землю и привязал корову.
Встал на вершине, откуда открывался вид на серебряную ленту Пянджа и дальше, на землю шурави, откуда лезли к ним проклятые Аллахом враги.
Восточный ветер, приятно обдувая разгоряченную солнцем кожу, принес с собой запах гари.
Ясир обернулся. От разговора с Фарухом он так распереживался, что почти забыл о пожаре. Но теперь увидел, как вдали что-то горит.
— Там пожар? — Спросил он, — горит что-то.
— Пастушья стоянка старого Мирана, — пожал плечами Фарух.
— Что? — Удивился Ясир, — Мирина? А где же он сам⁈ Нужно кого-то позвать! Сказать, что у него дома пожар!
— Думаю, для этого уже поздно, — ухмыльнулся Фарух.
И правда, было поздно. Небольшой дом, напоминавший больше шалаш, где жил наемный пастух Миран, был полностью объят пламенем. Отсюда огонь казался совсем крошечным, не больше огонька лучины, но черный дым от него тянулся высоко, почти к самому солнцу.
Как такое могло случиться?
Ясир знал этого старика чуть не с рождения. Отец нередко обращался к нему за услугами, когда у него были свои овцы. Тогда отец шел работать на поле… Когда у него было поле… А Миран пас его овец.
Ясир часто оставался у старика, слушая, вместе с другими ребятишками, удивительные истории о далеких странах, которые рассказывал им Миран.
Злоба вдруг переполнила душу Ясира.
«Это шурави… Наверняка шурави сожгли его дом, — подумал он, — чем им помешал старик? Чем он мог им угрожать⁈ Нет… Шурави сделали это, чтобы мы боялись. Но мы не будем. Я не буду».
— Я пойду с тобой, — проговорил Ясир холодно, — пойду с тобой в горы, Фарух.
— Правда? — Фарух изобразил удивление. — Ты хочешь пойти на службу к Камран-Хану?
— Да.
Фарух расплылся в улыбке.
— Я горд за тебя, Ясир. Возможно, с тобой не все еще потеряно. Возможно, мы оба станем знатными воинами, — Фарух заговорщически понизил голос, положил руку на плечо другу, — но ты должен знать, что Камран-Хан не берет к себе кого попало. Право стать его моджахеддин нужно заслужить. Заслужить делом или словом.
— И как его заслужил ты? — Не сразу спросил Ясир.
Фарух кивнул вдаль, на горящий домик старика Мирана.
— Старый пес оказался предателем. Я был у него, когда колонна шурави шла на восток. Дед подсказал им дорогу к ближайшему колодцу. Я рассказал об этом Камран-Хану, и сегодня его люди прикончили эту собаку и сожгли его дом.
Ясир в изумлении уставился на Фаруха. Даже открыл рот, не зная, что сказать.
— Это война, Ясир, — проговорил Фарух холодно, — либо ты убиваешь шурави, либо гибнешь сам. Третьего не дано. Мой брат, Махмуд, хорошо понимал это. И я тоже понимаю.
Фарух замолчал, взгляд его потяжелел.
— А ты, Ясир… Ты это понимаешь?
— Застава, равняйсь! Смирно! — Скомандовал Таран, когда начал очередной боевой расчет.
Начальник заставы привычным делом вытянулся перед строем пограничников. По правую его руку стояли Пуганьков и Черепанов. По левую выстроился «Каскад».
— Вольно, — скомандовал Таран и принялся распределять нас по участкам несения службы на новые пограничные сутки. Когда закончил и довел до нас оперативную информацию на нашем участке Границы, заговорил, наконец о том, что интересовало всех больше всего: — Как вы уже заметили, сегодня утром к нам прибыли новые люди.
— Да уж не заметишь тут, — недовольно шепнул мне Малюга, стоявший рядом.
— Это бойцы из группы «Север», спецназа «Каскад», — проговорил Таран, — они выполняют свою боевую задачу, а Шамабад будут использовать как базу. Вот, — он указал на командира спецназа, — Это Капитан Роман Александрович Наливкин, командир группы. В его подчинении старший лейтенант Сергей Матвеевич Глушко, лейтенанты Андрей и Ефим Масловы, а также сержанты Вадим Малинин и Виталий Звада. Как говорится, прошу любить и жаловать.
Таран замолчал, недовольно поджал губы:
— Конечно, я удручен тем, как личный состав заставы встретил вновь прибывших. Однако рад, что недопонимание было устранено быстро и обоюдно. Тем не менее товарищ капитан хотел бы нам кое-что сказать. Пожалуйста.
Наливкин поблагодарил Тарана кивком и шагнул вперед.
— Здравствуйте, бойцы, — поздоровался он первым делом.
Шамабадцы ответили ему хором. Наливник ухмыльнулся.
— Ну что могу сказать? Встретили вы нас, как надо. С ходу проявили свой характер. Показали, что вы не пальцем деланные ребята. Ну что ж. Могу вас заверить, что пребывание моей группы, по большей части никак не отразиться на выполнения вами, дорогие товарищи, вашего главного приказа по охране Государственной Границы Союза ССР. За редким исключением, когда нам понадобится ваша помощь, конечно, — капитан повел по нашему строю взглядом, — но знаете что? После сегодняшнего происшествия, когда вы показали нам свой норов, мне стало интересно, на что вы способны.