— Нужно проверить, товарищ капитан, — решительно сказал я, обернувшись к Наливкину.
— Лазать там — только тратить время, — сказал Шарипов. Ты, Селихов, убедил меня поучаствовать в этом твоем трюке с расстрелом, но если я согласился, это не значит, что мое доверие к тебе восстановлено.
— А я и не прошу вас мне доверять, товарищ капитан, — я зыркнул на особиста, а потом обратился к Наливкину: — Разрешите спуститься. Я думаю, тут все не так просто.
— Спуститься? Зачем?
— Взяв след с попоны, мы рассчитывали пойти по запаху душманских лошадей. Но Альфа уловила какой-то другой запах. Я считаю, нужно проверить. Посудите сами: попона новая. Такая на базаре будет стоить немало. Зачем же ее просто выбрасывать? Возможно, ее оставили не просто так. Возможно, это след.
— Как тогда, в тот раз? — Разулыбался Нарыв, — когда ты пошел в плен душманью, что б наших отпустили, а потом навел нас на банду своими портянками?
— Вроде того, — криво улыбнулся я.
— Портянками? — Хохотнул Наливкин.
— Долгая история, товарищ капитан. Как будет время, можете спросить у Славы Нарыва. Он вам расскажет.
— Так точно, — Нарыв тоже рассмеялся, — обязательно расскажу. Но такое лучше за водочкой…
— Нам сейчас не до водочки, — вклинился особист. — И не до историй. Времени тратить нельзя. У нас есть относительно свежие конские яблоки. Их вдоволь у дороги валяется. Давайте попробуем взять след по ним.
— Сколько времени тебе нужно, Саша? — Спросил Наливкин, проигнорировав Шарипова.
— Я туда и обратно. Минут пять.
Наливкин кивнул.
— Хорошо. Спускайся. Старший сержант Нарыв.
— Я!
— Оставайся тут. Прикрой Селихова, если что. А я пока организую наблюдение за дорогой. Все же, нам надо поторапливаться. Аисты могут преследовать нас. Сильно рисковать мы не можем.
Шершавая от ржавчины, стальная цепь, неприятно царапала ладони. Казалось, даже ветошь, которой я обмотал кисти рук, от этого не спасала.
Я глянул вверх. В нешироком отверстии колодца ярко голубело небо. А еще темнела тыква Нарыва, заглядывавшего в колодец.
— Ты зря оружие не взял, Саша! Мож давай, я тебе скину, как спустишься?
— Посмотрим, — проговорил я, упираясь ногами в давно сухие камни, — с автоматом спускаться неудобно.
Гремя цепью и держа равновесие, я медленно, но упорно продвигался вниз. Кяриз оказался не сильно глубоким. Навскидку метров семь, восемь. От каждого движения моих ноги и цепи, за которую я держался, вниз, к воде, сыпалась пыль. Летели мелкие камушки.
С каждым метром, блюдце чистого неба над головой все уменьшалось. Мельчала голова Нарыва. Казалось, еще метр другой, и горловина вовсе захлопнется, оставив меня навсегда во тьме и сырости.
Тем не менее я упорно продолжал свой спуск.
Цепь обрывалась примерно метра за полтора от воды. Тогда пришлось спрыгнуть. С громким всплеском, эхом, отразившимся от стенок колодца, я спрыгнул вниз и оказался на дне кяриза. Воды тут было едва ли по щиколотку. Затхлый, сырой воздух, неприятно раздражал обоняние. Пахло стухшей водой.
Перекрутив подсумок со сделанным фонарем на живот, я достал фонарь оттуда и зажег свет. Желтоватый луч тут же осветил все вокруг: проявил мутную воду, а еще ход низковатого туннеля, уходивший так далеко, что фонарь туда не доставал.
— Чего-чего⁈ — Вдруг раздался крик Нарыва сверху.
Я поднял голову, чтобы посмотреть, что там происходит.
— Конники⁈ — Крикнул Нарыв удивленно. Потом стал орать в колодец: — Саша! Конники приближаются к кишлаку! Наливкин приказывает укрыть коней и занимать оборонительные позиции!
Я тихо выматерился себе под нос.
— Понял. Я проверю быстро и поднимусь!
— А⁈ Что⁈ — Закричал Нарыв кому-то на поверхности. — Есть, товарищ капитан!
Потом он снова обратился ко мне: — Капитан приказывает в бой не вступать! Наблюдать только! Ну все, я пошел!
Я ничего не ответил Нарыву. Только глянул, как голова его скрылась куда-то за край ярко-голубого блюдца.
Ну что ж. Ситуация неприятная. Я остался тут без поддержки, да еще и наши заметили каких-то всадников. Если это «Аисты», то возникла настоящая проблема.
Тем не менее я невозмутимо зашел в туннель. Каждый шаг мой сопровождался всплеском, звук которого тут же отдавался эхом по всему сводчатому проходу.
Меня вел луч фонаря. Он пронизывал тьму, скакал по стенам, отбрасывал блики в мутноватой воде.
Когда я преодолел примерно треть туннеля, луч смог дотянуться до его конца. Судя по гладкой, округлой стене из природного камня, ход вел меня в какой-то другой колодец. Этот кяриз был закрыт сверху. Свет туда не попадал.
Я замер, пошарил фонарем по видимой мне стене второго колодца. А в следующий момент, справа, почти на периферии зрения, что-то мелькнуло. Затем послышался ряд громких всплесков.
«Шаги.» — Тут же догадался я.
Я вынул из ножен штык-нож. Медленно и аккуратно, держа его наготове, пошел дальше.
Когда оказался у входа во второй колодец, то резко ринулся вперед, подсвечивая себе путь фонарем. На ходу сориентировался и поймал боковым зрением другой проход, что оказался немного вкось, на юго-западной части скважины.
Мой луч мелькнул туда и на одно-единственное мгновение, вырвал из темноты лицо. Человеческое лицо. Которое, впрочем, тут же исчезло за аркой прохода в новый туннель. Некто спрятался где-то справа.
Послышался резкий всплеск. А потом кто-то пискнул.
К этому моменту я догадался, в чем тут дело. Спрятал нож. Как можно спокойнее начал говорить, не надеясь, впрочем, что меня поймут. Полагался я только на доброжелательный тон:
— Все хорошо. Выходи. Я тебя не обижу.
Я немного подождал. Ни ответа, ни движения. Только гнетущая тишина, разрываемая, время от времени, эхом, падавших с потолков капель воды.
— Я друг. Тебе не стоит меня бояться.
С этими словами я медленно двинулся вперед. Вошел во второй туннель и осветил незнакомца, что прятался там. Вернее, незнакомку.
— Привет, — улыбнулся я.
Это была девочка. Возрастом, не больше десяти лет, она захныкала, когда я приблизился. Спиной, сползла по стене и осела в воду, прикрывая лицо руками от яркого света фонаря. Я поспешил отвести луч.
«Я ее уже где-то видел», — промелькнула в голове мысль.
Несколько секунд мне потребовалось, чтобы вспомнить это знакомое лицо.
Я видел ее не так давно. Тогда на мосту, когда мы передавали заблудившегося теленка местным. Она была там. Была с отцом и братом.
— Тихо. Все хорошо.
Я было потянулся к ней, но забившаяся в угол девочка вздрогнула, пискнула и вжалась в стену еще сильнее. Тогда я замер.
Я стал быстро соображать.
Перед вылазкой в Афганистан я вспомнил рассказ Наливкина о том, что душманы, забравшие Искандарова, прихватили с собой еще и девочку с ее матерью, прятавших разведчика. А еще убили ее отца и брата.
Сидящая в воде девчонка обхватила сбитые в кровь коленки руками. Спрятала от меня лицо.
— Я тебя знаю, — тихо и очень доброжелательно проговорил я. — Не бойся меня.
Девчонка почти беззвучно плакала. Я видел, как содрогались ее плечи. А потом она все же решилась. Подняла на меня большие, красные от слез глаза. Утерла лицо обратной стороной ладони.
Я ей улыбнулся.
Девочка непонимающе округлила глаза. Казалось, она не знала, что ей испытывать: страх или удивление.
— Тихо, — сказал я и сделал примирительный жест.
Потом медленно полез в карман и достал маленький газетный сверточек. М-да. Кажется, Огоньку придется остаться без гостинца, что я для него припас.
Развернув сверточек, я показал девочке маленький кусочек сахара. Неспешно протянул ей ладонь, на которой он покоился.
Свободной рукой я коснулся губ, ешь, мол. Возьми.
Девчонка уставилась на сахар. Потом на меня и снова на сахар. Протянула руку и быстро схватила кусочек. Тут же отправила его в рот. Захрустела им, торопливо пережевывая.
С доброй улыбкой я рассмеялся.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал я и протянул ей руку. — Прошу, пойдем. Я помогу тебе выбраться отсюда.
— Так, давай. Держу!
Когда я выбрался по цепи из колодца, Нарыв снял девочку у меня со спины. Вытянув ее, посадил на землю. Потом протянул мне руку и помог покинуть зев кяриза.
— Так вот кто там прятался? Девчонка? — Нарыв удивленно уставился на девочку, прижавшуюся к стене колодца. Потом добродушно сказал: — ну привет…
Старший сержант опустился к ней, но слишком резко. Девчонка испугалась, пискнула и кинулась ко мне. Вцепилась в ногу и прижалась, словно приблудившийся кутенок.
— Не пугай ее, — сказал я, — она и так натерпелась.
— Это что? — Нарыв нахмурился, — та самая девчушка, о которой говорил нам Наливкин? Ее духи увели?
Лицо Нарыва сделалось скорбным, когда он рассмотрел, что девочка осталась в одной только длинной рубахе. Ее намокший подол был порван в нескольких местах. Застарелые пятнышки крови остались на некогда белой, но теперь посеревшей ткани.
— У нее даже обувки нет, — сказал грустно Нарыв — босоногая ходит.
При виде бедной девчонки лицо старшего сержанта сделалось темное, словно грозовая туча.
Нарыв стянул вещмешок со спины. Принялся в нем рыться. А потом достал свежую пару портянок. Протянул девочке
— Обувка, — сказал он, — давай, хоть это тебе дам. А то ж ноги об колючку поколешь.
Девчушка со страхом и непониманием посмотрела на Нарыва. Когда я тронул ее за плечо, она вздрогнула. Подняла на меня взгляд.
Я медленно и деликатно усадил ее на краюшек колодца. Указал сначала на портянки, потом ей на ножку.
Она ничего не ответила. Только отвернулась.
— Давай. Вяжи, — сказал я Нарыву тогда.
Наливкин с Особистом пришли через несколько минут после того, как Нарыв закончил с портянками, и мы накормили девчонку.
К слову, с портянками поначалу получалось у него крайне неказисто. Тогда он взял только одну портянку, распорол ее ножом на две и намотал девочке на ноги. На всякий случай, чтобы не развязались, аккуратно закрепил их бечевкой на голеностопных суставах.