– Доктор Уодсворт потребовал, чтобы вы немедленно явились в Скотленд-Ярд, мисс. – Когда мы с Томасом переглянулись, он поправился: – Вы оба.
Мне было все равно, как я выгляжу в глазах мужчин, стоящих вокруг письменного стола суперинтенданта Блэкберна. Я прикрывала рот тыльной стороной руки в кружевной перчатке.
Вонь, поразившая мое обоняние, была ничем не лучше вида того, что лежало в свертке. А возможно, даже хуже. Я могла справиться почти с любым отвратительным и кровавым предметом; однако боюсь, что к гниющему мясу я никогда не смогу привыкнуть. Сколько бы раз мне ни приходилось контактировать с этим ужасным веществом.
– Почти наверняка это половина человеческой почки, – подтвердил дядя, хотя никто у него не спрашивал. – Невозможно определить это точно, но мы должны принять во внимание то письмо, которое принесли вместе с ней. У мисс Эддоуз отсутствовала почка. Это – человеческая почка. Судя по степени разложения, она была изъята примерно в то же время, что и ее почка, и это левая почка. Такая же, как почка нашей жертвы. Мне надо будет подробнее исследовать ее у себя в лаборатории, но по внешнему виду есть некоторое… сходство.
Я проглотила свое отвращение. Джек, кажется, совсем свихнулся. Томас передал мне последнее письмо от убийцы, отводя глаза в сторону. Интересно, расскажет ли он полицейским о моем отце? Интересно, поступила бы я так же на его месте? Где-то глубоко внутри шевельнулось чувство вины. Неужели я позволяю сентиментальности встать на пути правосудия? Тогда я ничем не лучше Потрошителя.
Только… что, если полицейские уже выяснили, кто он? Я украдкой бросила взгляд на суперинтенданта Блэкберна. Я совсем ничего о нем не знала и вела себя настороженно в его присутствии. Возможно, он уже видел этот орган в ту ночь, когда его изъяли у жертвы. Он стоял с каменным лицом, несмотря на то что говорил дядя. И это заставляло меня гадать, совершил ли отец эти преступления сам, или они с Блэкберном занимались своими темными делами вместе. Было ли его отвращение при виде двойного убийства фальшивым?
Я встряхнулась, прогоняя от себя стремительно бегущие мысли и чувствуя облегчение от того, что никто не обращает на меня внимания. Письмо было написано такими же вызывающе красными чернилами, как и два других письма, присланных Джеком. Я бы узнала этот наклонный почерк даже во сне – столько раз я читала его, пытаясь обнаружить сходство с почерком моего отца.
«Мистер Ласк.
Сэр
Я посылаю вам половину почке которую взял у одной женщины и сахранил для вас др. кусочек я зажарил и съел он был очень фкусный. Я могу прислать вам окровавленный нош которым вырезал ее если вы чутка падаждете
Подписано
Поймайте меня когда сможете мисстер Ласк»
Джордж Ласк был другом моего брата и тоже являлся одним из самых громогласных членов той группы добровольных ночных патрульных, к которой принадлежал Натаниэль, «Рыцари Уайтчепела». Если отец действительно Джек-потрошитель, посылать улику человеку, близкому к нашей семье, было очень рискованно. С другой стороны, утверждение, что он съел другую половину человеческой почки, наводило на мысль, что его совсем поглотило безумие.
Каннибализм – это новая степень падения уайтчепелского убийцы.
Я положила письмо обратно на заваленный бумагами письменный стол Блэкберна. Почерк был не похож на почерк отца, но это не означало, что он не постарался замаскировать его. Возможно, то зло, которое обитало в нем, имело свой собственный почерк.
– Интересно, – вслух произнесла я, сама того не желая.
Томас сделал мне знак говорить, но я еще не была к этому готова. Разные мысли и гипотезы возникали и обретали форму в моей голове. Возможно, высказав предположение, я могла бы изучить реакцию Блэкберна и выявить обман. Через несколько секунд я заговорила снова.
– Это кажется несколько странным, вы так не думаете?
– Нет, Уодсворт, – решительно возразил Томас, – послать почку по почте – вполне обычный поступок. Я делаю это по крайней мере три раза в неделю, чтобы не отставать от моды. Вам следует попробовать. Это производит большое впечатление на девушек во время вечернего чаепития.
Я скорчила ему рожицу.
– Я вот что имею в виду. Скажем, он убивал женщин и пытался выполнить пересадку органа, но зачем ему есть почку? Разве это не напрасный расход добытого органа?
Лицо Блэкберна побледнело так, будто его вот-вот стошнит. Его реакция выглядела достаточно искренней, но он уже раньше вводил меня в заблуждение.
Он запустил пальцы в волосы.
– Еще только два часа, а я уже мог бы выпить пинту пива, клянусь. Вы тоже так думаете, доктор Уодсворт? Джек использует человеческие органы для трансплантации или на продажу?
Дядя посмотрел на коробку и рассеянно кивнул.
– Не могу отделаться от одного подозрения. – Дядя снял очки, протер их полой своего сюртука, потом снова надел на нос. – Боюсь, он мог взять запасную почку, но понял, что она ему не нужна, и тогда решил использовать, чтобы она не пропала зря.
Я вздрогнула всем телом. Если отец – это Джек– потрошитель, то где он хранит эти органы? Их ведь нельзя держать в банках в нашем леднике так, чтобы кухарка и служанки не заметили. Не по этой ли причине он не увольнял нашу кухарку, Марту? Была ли она посвящена в его чудовищные тайны? Мысль о том, что я ночевала в доме, где подобный ужас происходил через несколько комнат от моей собственной, была слишком ужасной.
Блэкберн обогнул свой стол, упал в кресло за ним и потер глаза.
– Возможно, управлять имением, как хотел мой отец, не такая уж плохая идея. Я могу справиться со многими вещами, но это уже чересчур. Насколько ужасны могут быть праздная жизнь или занятие политикой?
Томас не обращал внимания на суперинтенданта, он опять хотел услышать мнение дяди. Тот прищурил глаза и сосредоточенно размышлял, даже черты его лица заострились.
– Значит, вы хотите сказать, что он покончил с убийствами?
Дядя покачал головой, и от волнения я вся покрылась мурашками. Его глаза смотрели мрачно, и это говорило о том, что дальше будет еще хуже. Когда он начал теребить свои усы, меня уже не удивили его следующие слова.
– Я считаю, ему нужна еще одна, последняя вещь, а потом, возможно, убийства прекратятся.
К суперинтенданту Блэкберну подошел полицейский и вручил ему папку, что-то прошептав при этом на ухо, а потом ушел так же быстро, как пришел. Переданное послание не могло быть слишком важным, так как Блэкберн бросил бумаги на стол и снова уставился на дядю.
– Не уверен, что хочу еще что-то слышать об этом, доктор Уодсворт, но, боюсь, я не могу позволить себе роскошь оставаться в неведении. Просветите нас.
Не знаю, каким образом, но я вдруг осознала – с большей уверенностью, чем ожидала от себя, – чего именно недостает Джеку-потрошителю. Это должен быть самый важный для пересадки орган, и его предстояло похитить. Слова чуть не застряли у меня в горле, но все же я их произнесла.
– Сердце. Ему понадобится сердце, прежде чем он прекратит убивать женщин.
Я чувствовала, что Томас пристально смотрит на меня, его взгляд прожигал дыру в моей решимости молчать, но я не решалась встретиться с ним взглядом, я боялась, что признаюсь во всех своих подозрениях полицейским тут же, немедленно. И к черту последствия.
Но у меня оставалась одна ниточка надежды, за которую я крепко держалась: дядя тоже не сказал полицейским ни слова об отце. Я рассказала ему о своих подозрениях вчера ночью в лаборатории, и, хотя он отнесся к ним еще более скептично, чем я, его лицо побледнело.
Дядя велел мне не беспокоиться, сказал, что мы скоро узнаем правду. Что отец просто болен и все улики против него – всего лишь совпадение.
Видеть правду всегда нелегко, особенно когда она заключается в том, что самые близкие нам люди могут быть чудовищами, скрывающимися у всех на виду. Если дядя мог держаться на этой единственной ниточке надежды и пытаться как можно быстрее доказать, что отец невиновен, то и я смогу.
Пока что.
Глава 25Фиалка с могилы матери[5]
Жилище доктора Джонатана Уодсворта, Хайгейт
8 ноября 1888 г.
Я натянула потрепанное темно-синее платье из сундука, стоявшего у дяди на чердаке; оно расползалось по швам, затхлый запах заполнил воздух, когда я встряхнула его при лунном свете.
Нечего было и надеяться отчистить его – слишком много времени оно пролежало без должного ухода с тех пор, как его носила мисс Эмма Элизабет.
Дядя забрал почти все ее вещи у семьи, которая больше не хотела иметь с ней ничего общего, и старался изо всех сил оставить все, как было при ней, застывшим во времени, как на фотографии. Только толстый слой пыли и слишком много голодных личинок моли хорошо потрудились над платьем в последние несколько лет.
Оно было слишком старым, слишком потрепанным и чуть-чуть великоватым.
Если бы я вышла в этом ужасном платье из дома, я бы походила на обитательницу Ист-Энда, выпрашивающую работу, чтобы добыть денег для своих порочных пристрастий, и тетушка Амелия наверняка умерла бы на месте. Сомневаюсь, что даже Лиза смогла бы сделать это платье красивым.
Идеальный наряд.
Томас прислонился к дверному проему, скрестив руки на груди, и молча смотрел тем оценивающим взглядом, который приводил меня в ярость.
– Не вижу смысла в том, что вы делаете, Уодсворт. Почему не выяснить все с вашим отцом и не покончить с этим? Шнырять по городу в облике проститутки – это самая плохая идея, которая когда-либо приходила вам в голову. Поздравляю, – сказал он, расцепил руки и медленно захлопал в ладоши. – Вы придумали нечто запоминающееся, пускай даже и смехотворное.
– Я почти вычеркнула вас из моего списка подозреваемых, – я встряхнула еще одно унылое платье. Пыль защекотала в носу, и я его положила обратно. – Это большое достижение.