Собственно говоря, так даже лучше. Мне казалось правильным то, что именно я самостоятельно брошу вызов Джеку-потрошителю.
Царство террора, созданное отцом, закончит существование еще до наступления нового дня.
В этом я была уверена.
Глава 27Портрет, заслуживающий внимания
Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер
9 ноября 1888 г.
Я стояла в нерешительности у двери в нашу столовую, в ту самую комнату, в которой всегда завтракала, обедала и ужинала, не подозревая о том, что сажусь за стол вместе с чудовищем.
Сколько раз отец вонзал нож в мясо, воображая, что режет человеческую плоть? Какой бы разгоряченной я ни чувствовала себя по дороге сюда, сейчас я начинала осознавать реальность того, что намеревалась сделать. Мои нервы натянулись до предела, я вздрагивала от малейшего шума. Даже биение моего собственного сердца вызывало во мне тревогу.
Я понятия не имела о том, что скажет отец в свое оправдание или что он может сделать, если я его разгневаю. Меня немного успокаивало только то, что мой брат будет присутствовать при этом и он не позволит, чтобы со мной что-то случилось.
Жаль, что я не была так же уверена в отце. Скорее всего, он уже перешел границу здравого смысла. Вероятно, никакие доводы не заставят его сдаться полицейским детективам. Вероятно, мне следовало прийти вместе с Томасом и взять с собой констебля. Я слышала звяканье приборов о тарелки, которое доносилось приглушенно с той стороны двери.
Теперь было уже слишком поздно бежать за помощью.
Я взялась за дверную ручку и помедлила несколько мгновений, чтобы справиться с чувствами. Нельзя сломаться даже раньше, чем я брошу ему вызов. Если дам волю своему страху, он его почувствует и доберется до моей сонной артерии, можно не сомневаться.
Я сняла руку с дверной ручки и взялась за свое горло. Он вполне способен меня убить, как и утверждал Роберт Джеймс Лиз. Я несколько раз моргнула, собираясь с духом.
Как глупо с моей стороны не захватить с собой оружие! Почему я решила, что он пощадит собственную дочь?
Благодарение небу, Томаса нет рядом, а то бы он не преминул указать мне на все то, что я делала совершенно неправильно. Может быть, мне следует тихонько пройти обратно по коридору и выбежать в ночную тьму. У меня нет никакой поддержки и нет никакого средства для защиты.
Перед моим внутренним взором промелькнула милая мамина улыбка. Отец нечаянно погубил ее. Есть у меня оружие или нет, я не позволю ему сделать то же самое со мной.
Я расправила плечи, собирая волю для битвы, которая мне предстоит. Сейчас или никогда – я и так слишком долго мешкала. Я повернула ручку, распахнула дверь и шагнула в комнату, подобно темному ангелу, слетевшему, чтобы свершить правосудие, ярость жгла мне глаза. Распахнутая дверь с грохотом ударилась о стену.
– Здравствуй, отец… – осеклась, когда лакей уронил тарелку, и ее бело-голубые осколки разлетелись по пустому столу. Я сжала руки в кулаки, будто именно этот испуганный лакей был в ответе за все проблемы на свете, но была слишком разгневана, чтобы почувствовать себя виноватой, когда он отпрянул от моего агрессивного вида. – Где отец и брат?
– Уехали, мисс, – он с трудом сглотнул. – Сказали, что не вернутся до самого ужина.
Какое чудовищное невезение! Я потерла переносицу. Конечно, в ту ночь, когда я решила бросить вызов зверю, он должен был собраться и уехать. Вероятно, он почувствовал, что петля затягивается на его шее. Я осознала, что лакей по-прежнему смотрит на меня, открыв рот, и знаком велела ему продолжать уборку.
Вероятно, он больше испугался моего костюма, в котором можно было бы изображать на маскараде смерть. Он еще не видел меня в черных бриджах и в костюме для верховой езды, а в сочетании с моими черными как вороново крыло локонами я, вероятно, выглядела настоящим олицетворением тьмы.
– Они не сказали, когда собираются вернуться?
Он покачал головой.
– Нет, мисс, но у меня возникло впечатление, что их не будет весь вечер. Лорд Уодсворт велел оставить входную дверь открытой и приглушить свет, когда мы отправимся спать.
Я крепче сжала кулаки. Если отец причинит какой-то вред Натаниэлю, я разорву его на части раньше, чем у королевы будет возможность отдать такой приказ. Потом я немного разжала пальцы. Нет нужды пугать нашего лакея еще больше.
– Я буду в кабинете отца ждать его возвращения, – сказала я чужим, незнакомым даже мне самой голосом. – Хочу, чтобы меня не беспокоили ни при каких обстоятельствах. Вообще-то вам всем было бы лучше рано лечь спать. Вы меня хорошо поняли?
– Д-да, м-мисс. Я передам ваши пожелания другим слугам.
Я быстро вышла из комнаты и побежала по коридору, чтобы никто не видел, как сильно я дрожу. Мне очень не хотелось быть грубой, но это гораздо лучше, чем потом чувствовать себя виноватой в их гибели. Если они все запрутся в своих комнатах, им ничего не будет угрожать.
Я попробовала открыть дверь кабинета отца. Она оказалась незапертой.
На этот раз я не стала прятаться, отец пройдет прямо сюда, как делает каждый вечер, поэтому я распахнула дверь и зажгла несколько ламп в этом мрачном помещении. Я обежала взглядом запретную комнату; теперь она показалась мне не такой пугающей, как несколько недель назад. Его стол больше не казался громадным чудовищем, как в тот раз, – теперь он походил просто на большой старый письменный стол, который был свидетелем многих страшных событий.
Знакомый аромат сандалового дерева и сигар, сопровождающий отца, также не вызвал у меня судорожного сердцебиения. Я даже обрадовалась ему и бросила ему вызов: пускай он призовет для меня сейчас дух отца. Я по очереди смотрела на различные предметы, которые передавались в нашей семье из поколения в поколение, и мой взгляд остановился на толстом открытом томе. Вспомнив загадочное послание матери, переданное мне спиритуалистом, я с любопытством подошла к нему.
Там лежал медальон с фотографии, точно так, как он говорил.
Я сглотнула, борясь с недоверием. Оказывается, Роберт Джеймс Лиз не был мошенником. Какая трагедия, что Скотленд-Ярд не послушал его. Возможно, они уже давно сумели бы остановить отца. Я наклонилась ближе, читая страницы, на которых была открыта книга, пытаясь понять значение этого отрывка.
Этот том был «Потерянным раем» Джона Мильтона.
Сомнение и ужас потрясают
Смятенный дух. Со дна души его
Встает пред ним неумолимый Ад,
Который он с собою носит вечно
Внутри себя, вокруг себя. Не может
Он убежать от Ада ни на шаг,
Как от себя укрыться он не властен.
Отчаянье в нем пробудила Совесть:
Он думает о том, чем прежде был,
Чем ныне стал и чем в грядущем будет,
Когда, свои умножа злодеянья,
Он горшие страданья испытает.[6]
Мой взгляд остановился на подчеркнутом слове «Ад», и я ясно вспомнила заголовок письма Потрошителя «Из ада».
Подчеркивающие это слово линии были похожи на раны, резкие и мучительные.
Если у меня еще оставались сомнения относительно виновности отца, то они исчезли.
Он сравнивал себя с Сатаной из «Потерянного рая». Что за извращенный манифест! Значение этого отрывка сразу же поразило меня. Именно в нем Сатана усомнился в своем мятеже; в тот момент он осознал, что ад всегда будет с ним, потому что он не смог спастись от ада в своих собственных мыслях.
Сатана никогда не обретет покой и рай, как бы близко ни подошел к нему в физическом смысле, потому что прощение всегда останется недосягаемым. Он никогда не сможет изменить свои мысли, и, следовательно, ад будет вечным. Признавая это, он превращает зло в добро, совершая самые худшие деяния во имя своей версии «добра».
Я смотрела на медальон в форме сердца, когда-то принадлежавший маме. Значит, это все было ради нее? Я осторожно сняла стеклянный футляр, защищающий книгу и подвеску. Я больше не позволю отцу использовать ее как предлог для злодеяний. Я надела медальон на шею, и меня охватило приятное чувство, когда он оказался на моей груди у сердца.
Я не могла находиться возле книги; я подошла к огромному портрету, висящему на стене. Мне всегда очень не нравился этот маниакального вида мужчина в позе горделивого убийцы и лежащий у его ног убитый медведь.
Я посмотрела на медную табличку внизу картины. Она была испачкана грязью, и я протянула руку, чтобы протереть ее рукавом. Но в этот момент картина сдвинулась внутрь стены.
Я отдернула руку, чуть не выпрыгнув из собственной кожи от страха.
– Во имя Господа, что это… – Когда сердце перестало бешено стучать о ребра, я подошла на шаг ближе. Этот портрет скрывал потайной ход.
Ледяной ветер дул с темной лестницы, и выбившиеся волосы шевелились вокруг моего лица, словно змеи на голове Медузы. Я поверить не могла в то, что видела. Вниз вела изогнутая каменная лестница, которая ждала своего исследователя. Или кричала, чтобы я повернула обратно. Трудно было понять, чего требует эта разверстая пасть.
Я стояла, одной ногой перешагнув порог неизвестности, а другой – в относительной безопасности знакомой комнаты. Кошмарное ощущение проняло меня до костей, так что они, казалось, застучали друг о друга от ужаса. Это должно быть то самое место, где хранятся призы Джека-потрошителя.
Меня раздирала нерешительность, лишала способности мыслить здраво. Я сделала шаг назад, закрыла портрет. Мне следует бежать к дяде, просить его вызвать Скотленд-Ярд и Томаса. Потом мы все спустимся в ад вместе. И все же я не уходила. Я пристально изучила портрет, стерла с таблички пятно и ахнула.
Моя ладонь взлетела ко рту, страх получил новое воплощение и предстал в виде фигуры человека. Его имя было Джонатан Натаниэль Уодсворт Первый.
Тот человек, в честь которого назвали моего дядю и брата. Отец явно презирал своего брата, но он повесил его тезку у себя в кабинете, чтобы спрятать место, несомненно, полное ужасных вещей; что бы это могло значить?