Как же мне поступить с братом, с моим лучшим другом? Я не смогла удержаться, я закричала, бросилась к нему через комнату и стала колотить кулаками в его грудь.
– Как ты мог это сделать? – кричала я, а он стоял все так же пугающе неподвижно и не реагировал на мою истерику. – Как ты мог подумать, что убийство женщин сделает меня счастливой? Что мне делать, если я потеряю и мать, и брата? Разве ты не понимаешь? Ты нас погубил! Ты убил меня так же верно, как если бы вырвал сердце и у меня тоже!
Маниакальный блеск его глаз медленно сменился пониманием. Какое бы безумие ни владело им в эти последние месяцы, кажется, оно разжало, наконец, свою хватку. Он отшатнулся назад и облокотился о стол.
– Я… я не знаю, какое зло овладело мною. Мне… мне жаль, Одри Роуз. Этого недостаточно, но мне… действительно очень жаль.
Он позволил мне бить кулаками в его грудь, пока я не устала. Слезы постепенно иссякли, но боль от того, что он сделал, превратилась в тяжесть, которая, как я боялась, никогда не исчезнет.
Мой брат. Мой милый, очаровательный, любимый брат был Джеком-потрошителем. Чувства грозили захлестнуть меня, утопить, но я боролась с их потоком. Мне пока нельзя было поддаваться горю. Мне нужно было найти помощь для Натаниэля. И мне нужно было выбраться из комнаты, где оказалась в ловушке мама, застряв между жизнью и смертью.
– Уйдем отсюда, Натаниэль, пожалуйста, – просила я и тянула его к лестнице. – Пойдем, выпьем чаю. Хорошо?
Он ответил не сразу, но через несколько мгновений он наконец-то кивнул.
Когда я уже считала, что он образумился, он больно сжал мое предплечье, потрясая шприцем.
– «Тяжелый путь ведет из Ада к Свету»[7], дорогая сестра. Мы должны продолжать выбранный нами путь. Теперь уже слишком поздно повернуть назад.
Глава 29Тень и кровь
Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер
9 ноября 1888 г.
Я прижалась к брату посреди нашего общего ада, я не хотела отпустить его и превратить этот кошмар в реальность.
Он втащил меня обратно в комнату и бросил на деревянный стул рядом с мамой.
– Смотри, что ты наделала! Теперь я должен связать тебя ради твоей собственной безопасности, сестра.
Я сидела неподвижно, не в силах понять то, что он говорит, и упустила драгоценное время. Прежде чем я успела среагировать, он рывком завел мне руки за спинку стула и быстро связал запястья. Как бы я ни пыталась освободиться от веревок, мне не удавалось вырваться из новой тюрьмы.
Натаниэль так крепко связал меня, что кончики пальцев постепенно становились холодными как лед. Я дергала и тянула веревку, но только до крови натерла кожу во время панических попыток освободиться от пут.
Я закричала, больше от потрясения, чем от боли, когда он воткнул шприц в тонкую кожу на сгибе моей руки.
– Прекрати, Натаниэль! Это безумие! Ты не можешь оживить маму!
Мои мольбы не остановили его, он попытаться ввести иглу и взять у меня кровь. Его первая попытка не удалась, и он второй раз воткнул иглу, при этом у меня вырвался вопль. Я сжала зубы и перестала сопротивляться, понимая, что это ни к чему хорошему не приведет.
Он зашел слишком далеко.
Наполнив стеклянную пробирку моей кровью, он ласково улыбнулся и промокнул мою кожу ватным тампоном, смоченным спиртом.
– Ну, вот и все. Не так уж и страшно, правда? Небольшой укол, ничего больше. Честное слово, сестра, ты ведешь себя так, будто я тебя пытаю. Половина тех женщин, которых я освободил от оков греха, так не кричала. Веди себя с достоинством, пожалуйста.
– Что ты наделал?
Натаниэль подскочил, и я дернулась на стуле, испуганная звуком голоса отца, раздавшегося у подножия лестницы. Он не кричал, но это было еще страшнее. Я сжалась, больше по привычке, чем из подлинного страха быть пойманной за опасным занятием. Странно, но я меньше боялась Натаниэля, даже зная о тех зверствах, на которые он оказался способен, чем отца, когда он сердится.
Возможно, я просто привыкла к повседневной маске доброго сына и брата, которую носил Натаниэль. Отец никогда не скрывал своих демонов, и, может быть, это пугало меня больше.
– Ты… ты…
Я следила за взглядом отца. Он отвел глаза от моих пут, задержал взгляд на сердце, сокращающемся под действием парового привода, мускулы на его челюстях слегка дрогнули; потом он переключил внимание на тело, в котором находился этот орган.
Отец подошел к устройству, приподнял одну из трубок, по которой текла черная жидкость. Прошел вдоль трубки вокруг стола и остановился, когда подошел близко к маме. В это момент я увидела отца с совсем другой стороны. Перед нами был мужчина, который много лет вел битву и только что осознал, что она близится к концу. Он глубоко вздохнул и снова повернулся ко мне, его взгляд остановился на моих путах.
– Как ты мог это сделать, сын?
Меня тревожило то, какими мы все были неподвижными. Натаниэль, казалось, прилип к полу, не в состоянии сдвинуться даже на дюйм. Отец сделал шаг и молча, с ужасом уставился на труп жены, не веря своим глазам.
Не оборачиваясь, отец приказал:
– Развяжи сестру. Немедленно.
– Но, отец, я уже вот-вот воскрешу маму… – Натаниэль зажмурился, увидев сердитый взгляд, который бросил на него отец. – Ну хорошо.
Наконец брат повернулся ко мне, сжав зубы, с диким взором. Я смотрела, как он разглядывает мои связанные руки и залитые слезами щеки. Он коротко кивнул головой. Один раз. Электрический заряд, наполняющий комнату, казалось, достиг наибольшей мощности.
Несколько напряженных секунд он переводил взгляд со шприца на нашу мать, его грудь быстро вздымалась и опускалась в том же маниакальном ритме, в каком билось сердце, приводимое в движение паром.
– Очень хорошо, – он разжал пальцы, держащие шприц, потом положил его на стол. Рыдание вырвалось из моей груди, и он снова повернулся ко мне. Я постаралась подавить страх, когда он медленно подошел ближе, что-то бормоча себе под нос.
– Быстрее, – рявкнул отец.
Натаниэль глубоко вздохнул, потом опять кивнул, словно подтверждая что-то для себя, и наконец-то развязал веревки на моих запястьях.
Я смотрела на брата, но он просто повесил голову. У меня в ушах раздавались какие-то тихие голоса, они кричали мне: «Беги! Беги!», но я не могла заставить свои ноги шагать к лестнице.
Отец приподнял прядь маминых волос, с его лица исчезли все эмоции, кроме одной: отвращения.
– Я никогда не утверждал, что мне удалось хорошо позаботиться о ком-либо из вас. Родители делают для детей только то, что считают самым лучшим. Даже если терпят сокрушительный провал в выполнении своих обязанностей.
Слезы собрались в уголках его глаз, когда он смотрел на разложившееся лицо моей мамы. Я сглотнула, не зная, куда мне отсюда идти. Кажется, мои семейные отношения совсем не те, какими казались. Натаниэль подошел ближе к отцу и уставился на маму. Это было уже слишком. Я должна покинуть это место.
Считается, что чудовища – уродливые и пугающие. Они не должны скрываться за дружескими улыбками и аккуратно подстриженными волосами. Добродетель, какой бы извращенной она ни была, не должна скрываться в ледяном сердце, под внешней заботливостью.
Горе не должно скрывать вину за неправедные поступки.
В каком мире могут сосуществовать такие огромные противоречия? Я стремилась найти утешение, держа скальпель в руках и вдыхая резкий запах формалина в воздухе. Мне нужно было провести вскрытие трупа, чтобы очистить мои мысли.
Я снова взглянула на маму. Возможно, мне отныне следует сосредоточиться на исцелении живых людей. Я повидала достаточно смертей, их хватит на десять тысяч жизней. Может быть, именно поэтому дядя и Томас начали экспериментировать с трансплантацией органов.
Томас. Я внезапно поняла, как сильно люблю его. Мне нужно быть с ним. Он – единственная истина, которая осталась в понятном мне мире.
– Куда, по-твоему, ты собираешься бежать? – спросил отец требовательным, резким тоном.
Даже сейчас, перед лицом этой мрачной лаборатории и всего того, что ему открылось, он хотел защитить меня от внешнего мира. Он слишком безумен, чтобы понять, что это место – именно то, от чего он спасал меня всю мою жизнь.
Здесь обитало гораздо более тяжелое заболевание, чем оспа, холера или скарлатина.
– Я собираюсь подняться наверх и запереть здесь Натаниэля, – ответила я, бросая на брата последний взгляд. Он гладил мамины волосы. – Затем я отправлюсь в Скотленд-Ярд. Пора каждому из нас получить свою правду, какой бы извращенной и ужасной она ни была.
– Ты это не серьезно! – ахнул Натаниэль, в поисках поддержки бросая взгляд на отца. Я двинулась через комнату, глядя на отца. Казалось, он разрывается между желанием поступить правильно и желанием защитить своего ребенка. Он него веяло нерешительностью.
– Твоего брата повесят, – тихо произнес он. – Скажи честно, ты могла бы смотреть, как его вешают? Разве наша семья недостаточно настрадалась?
Эта стрела вонзилась прямо мне в сердце, но я не могла похоронить правду. Если я не пойду в полицию, сожаления будут мучить меня всю оставшуюся жизнь. Эти женщины ничем не заслужили своих страданий. Этого я не могла сбросить со счета.
– Мама хотела бы, чтобы я поступала правильно, даже если это невообразимо тяжело.
Я смотрела на отца и сочувствовала ему. Каково это – знать, что ты вырастил дьявола? Вероятно, это все равно что сидеть изо дня в день рядом с чудовищем и не замечать его черной души.
Отец долгое мгновение смотрел на меня, потом кивнул. Я слабо улыбнулась ему, потом повернулась к брату. Несмотря на то что он совершил ужасные поступки, я все еще не могла найти в сердце ненависть к нему. Возможно, мы все сумасшедшие.
– Уодсворт! Одри Роуз! – с лестницы донесся полный паники крик, послышался топот ног по ступенькам. Через секунду Томас ворвался в комнату; второй раз в жизни он выглядел взъерошенным. Он остановился передо мной, окинул взглядом мое лицо и тело, уставился на запястья. – С тобой все в порядке?