Когда я подняла голову, в ладонях фейри были еще две иглы, лицо было яростным.
— Думаю, это мне за то, что я оставила тебя рядом с опасными швейными принадлежностями, — сухо сказала я.
— Ты не сможешь держать меня в клетке вечно, — сказал он.
— Да?
Ужас мелькнул на его лице. Он не знал, как долго клетка будет держать его. Не знала и я. Он взял себя в руки, упер одну иглу в пол, другую закинул на плечо, выглядя как крохотный и удивительно красивый ребенок божества. Его открытый камзол даже подрагивал от воображаемого ветра, и спутанные волосы отливали синевой, как перья ворона.
— Как тебя зовут? — спросила я, он оскалился.
Он склонился вперед и прошипел:
— Будто я сказал бы тебе!
— Будет сложно говорить с тобой без имени, — сухо сказала я. — Значит, нужно тебя назвать. Я давала имена козам, которые родились этой зимой, в честь цветов. Это подойдет. Будешь Ромашкой.
Он снова зашипел.
— Зачем ты выбросил платок из клетки, Ромашка? — спросила я. — Я думала, ты хотел закрыться от железных прутьев.
— Он выпал в бою, — сказал он, нахально вскинув голову. Он был невероятно мил, когда так делал. На его шее были краешки татуировок? Было сложно отвести взгляд от его красоты, хоть я и знала, что он был не таким на самом деле, и что он только что убил двух своих товарищей и стоял на их трупах. — И теперь я не могу защититься, если только не использовать тела тех, кого я убил.
— Угу, — я надела повязку на глаза и стала искать сухую одежду, которую было бы не больно надеть с переломом руки.
— А ты довольно привлекательна без одежды, — отметил он.
Я склонилась к клетке, сдвинула повязку и прорычала:
— Держи глаза при себе, Ромашка.
Он рассмеялся с горечью.
— Можешь звать меня Скуврель.
— Это твое имя?
Он сидел на телах, скрестив ноги, опустив две иголки на колени.
— В Фейвальде имена обладают силой. Я могу управлять тобой, если использую имя. Я могу подчинить твою волю. Могу сделать тебя своей игрушкой, заставить выполнять все мои прихоти, лизать сапоги, целовать мои пятки.
— Обойдешься, — буркнула я, пытаясь надеть штаны и жилетку. Я могла одеваться только одной рукой, повязка была наполовину сдвинута, чтобы следить за Скуврелем. — Можно просто соврать насчет имени.
— Я не могу врать, — сказал он, и казалось, что он шутил или пытался соблазнить меня.
— Это топит сердца?
— Правда тебя радует? — ответил он. — Я могу заставить ее плясать, но не могу ее нарушить.
Я закатила глаза.
— Тогда ты не знаешь настоящее имя.
— Хм, — он улыбнулся, словно это была новая мысль.
— Что означает Скуврель? Это связано со шрамом на твоей губе?
Я затянула пояс, опустила клетку на пол у огня и опустилась там на медвежью шкуру. Я замерзла и дрожала. Рука пылала. Лихорадка сдавила меня.
— В моем мире это шутка. Это означает «недостойный доверия».
— Я думала, ты сказал, что не можешь врать.
— Да? — он хитро ухмыльнулся. — Но разве я сказал, что не могу обманывать?
— Так ты обманываешь, — недовольно сказала я.
— Бывает, — он ухмыльнулся, удобно устроился, словно был на шелковой подушке, а не на трупах товарищей.
Я оставила его клетку в поле зрения, чтобы следить за ним, не двигаясь. Мне нужно было, чтобы он оставался жив. Мне нужны были его знания о фейри, чтобы уничтожить их.
Я закрыла глаза на миг и уснула.
Глава двадцать седьмая
— Эластру Ливото Хантер! — вопль мамы разбудил меня. Я открыла глаза.
— Я получил твое имя! — сказал Скуврель в клетке, его глаза засияли так, что мне захотелось дать ему что-нибудь еще, чтобы они снова так вспыхнули.
Я подвинула повязку на глаза.
— Мама, — застонала я. Рука была тяжелой, словно весила тонну. Я слышала хихиканье из клетки. Хоть кто-то веселился.
— Что ты делаешь на полу? Так рука не заживет!
Она осторожно усадила меня на стул.
— Давай посмотрим, — она осмотрела руку и ощупала мой лоб. — Ты пылаешь!
— Где ты была? — спросила я, опустив лоб на стол. Комната кружилась, и меня мутило.
— Все проверяла. Успокаивала людей. Убедилась, что деревня не подожжет дом, пока мы в нем, — сказала она.
Я посмотрела на ее встревоженное лицо.
— Все так плохо?
— Хуже. Мы потеряли их доверие, Элли, — она сжимала ладони, словно выжимала белье.
— Но я поймала фейри, вышедших из портала, — возразила я. — Я спасла Хельдру и Денельду! Я даже спасла Олэна.
Мама вздохнула, встала и набрала чайник.
— Люди так не думают, Элли. Они не считают твои победы. Они видят твои ошибки. И когда они решат, что ты им не нужна, они примут меры. Пока ты и твой отец боретесь, защищая семью от врагов снаружи, я буду оберегать нас от врагов внутри.
— О, — я старалась не смотреть на клетку у камина. Я не хотела приносить врагов в дом.
Фейри хихикал в клетке.
— Тебе лучше бы наладить отношения с Олэном, — сказала мама.
— Мне лучше бы открыть круг Звездных камней и вернуть отца, — парировала я.
— Возможно только одно, — возмутилась мама, готовя целебный чай. — Не оба.
— Согласна, — застенчиво сказала я. — До Олэна добраться невозможно, ведь Хельдра защищает его, как собака — щенка.
— А если я заключу с тобой сделку? — спросила мама.
— Ты заключаешь сделки, маленькая охотница? — прошептал фейри в клетке, дрожь побежала по моим рукам и спине, пока он говорил. Я удивилась, что она его не слышала. Может, это так не работало.
— Если поговоришь с Олэном, я кое-что тебе принесу. То, что тебе нужно.
— Что? — недоверчиво спросила я. Мне нужны были только исцеленная рука и способ открыть круг камней.
— Старую книгу, — сказала мама. — Скрытую. Там то, что наша деревня зовет сказками старушек, и это поможет найти способ открыть тот круг снова. Если мы этого хотим, — она не звучала воодушевленно.
— Разве ты не этого хочешь? — осведомилась я. — Вернуть отца? И Хуланну?
Она вздохнула, подняла голову. В ее глазах была боль.
— Конечно, хочу, Элли. Но если это навредит деревне еще сильнее, разве я могу так поступить?
— Если не можешь, я сделаю это за тебя, — сказала я.
Она улыбнулась.
— Может, я тайно рассчитываю на это, — сказала она, наливая мне целебный чай. Она нахмурилась. — Я не очень хороший человек.
— Конечно, хороший, мама, — сказала я и поцеловала ее в лоб.
— Пей чай, Элли, — сказала она. — А потом поговори с Олэном. Когда вернешься, я дам книгу.
Я выпила чай, накинула тяжелый шерстяной плащ на плечи, схватила клетку, лук и стрелы. Клетку я прицепила к поясу. Она неприятно била по бедру, но это было лучше, чем держать ее одной здоровой рукой. Я сунула пару чистых платков в карман, проверила стрелы — шесть острых наконечников — и вышла. Рука пылала в одной точке. Я могла это потерпеть. Если нужно.
— О, хорошо, мы вышли из той лачуги, — сказал Скуврель. — Я хотел на свежий воздух.
Я не видела его, но его тон звучал сдержанно.
— Я не могу бросить тебя одного, от тебя одни проблемы, — проворчала я, шагая мимо загона с козами. Мама закрыла их, когда я уснула. Мне придется снова вести их на пастбище, но я согласилась пойти в дом Олэна, туда я и отправилась.
— Кругом проблемы.
Я пошла по тропе по лесу. Я могла пойти по деревне, но не хотела на себе взгляды. Или чтобы меня подслушивали. Я же говорила с тем, кого никто не видел.
— Я мог бы показать тебе, как снова открыть тот портал, — сказал Скуврель.
— Я могу просто станцевать, как в прошлый раз, — бодро сказала я.
— Но разве твой танец или твоей сестры открыл портал? — спросил он бодро. — Танец работает, только если очень хочешь, чтобы Светлый народ пришел в твой мир. Ты хочешь, чтобы мы были в твоем мире, маленькая охотница?
— Я же посадила тебя в клетку? — сказала я. — Может, я хочу всех вас тут, чтобы всех поймать.
Мои слова были смелыми, но внутри меня пронзал страх. Я вспомнила, как держала отца за руку, когда мы шли по этой тропе, когда мне было пять лет.
— Я боюсь чудищ, папа, — сказала я.
— Я с тобой, Элли. Тебе не нужно бояться. Если придет монстр, я его убью.
— А если он тебя убьет? — спросила я слабым голоском.
Он склонился, прижался лбом к моему лбу, опустил ладони на мои плечи. Он отодвинулся, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Тогда ты его убьешь, Элли. Мы — охотники, не добыча. Мы ни от кого не бежим.
— Маленькая охотница? — Скуврель перебил мои мысли. — Смертная?
— Почему ты меня так зовешь? — раздраженно спросила я, повязка съехала, и я увидела, как он достал духовный нож и стал точить ногти. Я поправила повязку, потому что споткнулась.
— Потому что это ты. Это определяет человека. Ты смертная. У тебя ограничены годы. Ты увянешь и умрешь, пропадешь из этого холодного мира, не успев даже оставить след. А ты думала, что стало определяющей чертой вашего человечества?
Наглая мелочь! Он был так уверен в своем бессмертии и неуязвимости, даже когда сидел на трупах товарищей.
Я скрипнула зубами.
Такие существа забрали моего отца. Мою сестру. Зачем они проверяли смертность тех, кого я люблю? Я скрипнула зубами сильнее, подавляя вспышку гнева. Хотелось разбить клетку и фейри в ней.
— Любопытство, — процедила я. — Это определяющая черта человека. Мы так любопытны, что вызываем жутких монстров, чтобы только узнать, придут ли они.
Он засмеялся.
— Ах, но и фейри любопытны. Выбери другое качество.
— Мы мстительны, — мрачно сказала я. Это был не лучший выбор, но подходил моему настроению. — Подведешь нас, и мы заставим тебя заплатить.
Он снова рассмеялся.
— Почему, по-твоему, мертвы Нуули и Канусу? Даже я — жертва любви к мести.
К счастью, я была почти у дома певчего.
— Тебе тут лучше молчать, — сказала я, повернула на тропу к их дому. Их козы тоже были в загоне, хотя хотели на пастбище. Я ощутила укол вины. Певчий ушел из-за меня. И его семья страдала из-за этого.