Потому, что вовсе незачем тому знать, что Надежда опять интересуется криминалом.
Итак, придя пораньше с работы, Надежда накормила свое ненасытное рыжее сокровище — кота Бейсика — фрикадельками с обязательным добавлением тертой морковки, как советовал ветеринар, тщательно вытерла кухонный стол, разложила на нем листки бумаги и принялась размышлять.
Пять совершенно разных по социальному положению женщин. На вид нет никакой между ними связи. И общее только одно — все жуткие стервы, причем были такими всегда. Насчет Сталины Надежда знала точно, а в остальных случаях полагалась на свидетельства очевидцев. Еще общее у них возраст — у всех приблизительно дни рождения совпадают с точностью до двух недель, не считая Мадам Джакузи, и всем женщинам исполнилось бы пятьдесят два года.
И дата-то не круглая, вздохнула Надежда, зачем же ее с такой помпой отмечать?
Начнем по-другому. Что знал преступник про свои жертвы? Что они все имеют отвратительные характеры — это из области мистики, это пока оставим, обратимся к фактам.
Итак, убийца знал дату рождения каждой женщины, ее возраст, семейное положение, место жительства и место работы.
Хотя насчет места жительства… Почти всех он убивал на работе — и директрису школы, и эту.., в Институте животноводства, Евдокию-дворника, а так же Мадам Джакузи.
И только Сталину — с садоводстве. Это можно объяснить только тем, что институт, где работала Сталина, да и сама Надежда — бывший номерной, работал раньше на оборонку. Теперь, конечно, секретность сняли, но проходная и пропуска остались, так что попасть постороннему человеку туда сложно. А в садоводстве дело значительно проще. Стало быть, преступник знал, что у Сталины есть дача и что поехала она туда одна.
Следил он за ней, что ли? Тогда выходит, что он за всеми женщинами следил, знал их привычки. Знал, например, что директриса любит одна в школе допоздна задерживаться, знал, что у этой Точилло, которая глистов изучает, свой отдельный кабинет, куда сотрудников лишний раз и калачом не заманишь, знал, что Евдокия лестницу моет каждый день примерно в шесть утра… Так, следить он за ними, конечно, мог, но как, если можно так выразиться, он с ними познакомился, где и когда он взял их на заметку? Потому что дураку ясно, что выбор преступника не случаен.
Надежда откинулась на стуле и заложила руки за голову. А вот интересно, думала она, пятьдесят два года — это его любимый возраст. А вдруг он решит, что те, предыдущие, для него несколько староваты и перейдет на женщин помоложе? Например, сорок восемь — чем не возраст? Именно столько самой Надежде. Но нужно надеяться на лучшее.
Пять женщин разного общественного положения, но одинакового возраста. Где они могли пересечься? Они могли ходить в детстве в одну школу, но они этого не делали, потому что милиция бы выяснила — такое выяснить несложно. Да Надежда и сама знает, потому что дворничиха Евдокия, например, родилась в деревне в Калининской области и приехала в город, когда ей было двадцать лет. Стало быть, в школу она ходила у себя в деревне.
Они никогда не жили в одном доме.
Это тоже милиция сразу бы обнаружила.
Они не регистрировали свой брак в одном и том же загсе или Дворце бракосочетания, потому что Римма Точилло, например, вообще никогда не была замужем. То же самое касается Дворца малютки, потому что опять-таки у той же Точилло и у директрисы нет детей, да и у Мадам Джакузи, кажется, тоже.
Надежда прикидывала и так и сяк, но ничего путного не смогла придумать. Смутная догадка забрезжила у нее в мозгу, но ускользнула, а потом вдруг послышался поворот ключа в замке, и Надежда еле успела убрать подальше разрисованные листки. Оказалось, последнюю лекцию почему-то отменили, и муж сегодня пришел пораньше.
В назначенное время Сергей пришел на указанное рыжебородым Юрой место встречи. Тот уже ждал его — в сильно поношенной спортивной куртке, с рюкзаком за плечами. Сергей тоже оделся, как велел ему новый знакомый, — потеплее и попроще.
— Сюда, — настороженно оглядевшись, Юрий приоткрыл неплотно притворенное окно подвала — А что ты так оглядываешься? — шепотом спросил Сергей.
— Да чтобы кошатники, стервецы, окошко не заметили. Заколотят так, что потом в жизни в этот подвал не попадешь. Или не выйдешь. У меня раз так было…
— Как же ты на волю вышел-то? — полюбопытствовал Сергей.
— Два дня по подвалам шастал, обходной путь искал. Хорошо, бомжи встретились, выпустили.
Проскользнув в окошко, он помог спуститься Сергею. В подвале, как и следовало ожидать, было совершенно темно и пахло плесенью. Юрий повозился в темноте, и через минуту узкий луч яркого света прорезал потемки. В первый момент Сергей слегка ослеп, но, привыкнув к новому освещению, разглядел, что источником света был фонарь, прикрепленный к строительной каске, которую надел рыжебородый следопыт, — самодеятельной копии шахтерского шлема.
— Если привык к темноте, то пошли, — сказал Юрий вполголоса, — путь у нас неблизкий.
Сергей побрел за своим новым знакомым, перешагивая горы разнообразного мусора.
В горле першило от острых неприятных запахов — смеси цементной пыли, сырости, кошачьей вони. В глубине души Сергей был на стороне пресловутых «кошатников».
Юрий уверенно находил путь среди окружающего хлама. Минут двадцать они шагали по бесконечному подвалу. Сергей уже совершенно не представлял, где они находятся и куда идут.
Неожиданно впереди забрезжил слабый свет. Юрий поднес палец к губам, призывая новичка к тишине, и крадучись двинулся к свету. Выглянув из-за очередного проема, он поманил Сергея за собой.
Подойдя к нему и заглянув через плечо, Сергей увидел идиллическую картинку.
Крупный, заросший густой клочковатой бородой до самых глаз мужчина неопределенного возраста возлежал на груде мешковины и разнообразного немыслимого тряпья и при свете горящей коптилки зашивал ватник. В ногах у него мирно посапывала собака неопределенной породы, заросшая такой же густой и клочковатой шерстью, как ее хозяин.
— Это кто к нам пожаловал? — осведомился бомж, почувствовав присутствие людей.
— Это я, Михеич, Юра! — Юрий вышел на свет коптилки, выключив свой фонарь, чтобы позволить аборигену разглядеть себя.
— А, Юрик, заходи. — Михеич сделал приглашающий жест, как гостеприимный хозяин на пороге своей квартиры, однако подниматься с импровизированного ложа не стал. — А ты, Борисовна, что же дрыхнешь? — Он ткнул ногой собаку. — Хоть бы тявкнула! Этак все имущество проспишь!
Это хорошо — сейчас добрые люди пришли, а то мало ли тут ходит всяких!
Борисовна жалобно заскулила во сне, оправдываясь, но просыпаться и не подумала.
— А с тобой, Юрик, никак новенький?
Я его раньше у вас не видел.
— Это Серега, — лаконично представил гостя Юрий, не заостряя внимания на его профессиональной принадлежности.
— Заходите, ребятки, посидите со стариком. — Михеич указал на пару поломанных ящиков, которые играли в его жилище роль то ли стульев, то ли столов.
— Выпить не хотите ли? — Он достал из кучи тряпья, на которой возлежал, бутылку с белесой мутной жидкостью.
Когда он открыл бутылку, в подвале запахло чем-то острым и тоскливым, как ноябрьские сумерки. Собачка Борисовна от этого запаха проснулась и укоризненно вздохнула.
— Это она меня воспитывает, — пояснил Михеич, — не пей, мол, Михеич! А я ей отвечаю: я оттого и от жены-то ушел, что она меня воспитывала, а тебя, шавка подзаборная, просто вон выкину!
Тут же он потрепал собаку ласково и успокоил:
— Да шучу я, шучу, куда ж я тебя, грязнуху, выгоню, совесть-то небось есть еще!
Так будете пить, ребятки?
— Нет, я за рулем, — совершенно невпопад ответил Сергей и, чтобы сменить тему, спросил:
— А почему вы собачку Борисовной назвали?
— Дак поет хорошо, тоскливо, я ее в честь Пугачевой и назвал. Так не будете пить? А не хотите и не надо, здесь и одному-то мало, — хихикнул Михеич и жадно присосался к бутылке.
Пил он долго и громко, но когда оторвался от горлышка, пойла, в бутылке почти не убавилось.
— А кудай-то вы, ребятки, идете?
— Да вот, хотим в подвал один заглянуть, что под семнадцатым домом, там что-то непонятное делается…
— Ой, ребятки, — Михеич округлил глаза, — не суйтесь вы туда. Там и взаправду что-то не то — ходит кто-то, стук-гром идет… А я за долгую свою подпольную жизнь одно уразумел: лучше поменьше видеть, поменьше слышать, поменьше знать.
Которые слишком много знают, с теми что случается? В бетон и в фундамент нового дома заместо арматурины. Почему братки-бандюганы около строительства завсегда пасутся — потому что им сподручно покойничков в бетон упаковывать. А я покуда не хочу в фундамент, я еще не все взял от жизни. — И с этими словами старый философ снова присосался к бутылке.
— А что там такое творится-то, в том подвале? — спросил Сергей, — когда Михеич оторвался от горлышка.
— Что творится? Я разве сказал, что там что-то творится? Ну была она вроде, и вдруг — раз! — и пропала. Ну мало ли что на свете бывает? Только что видел ее — и нету. Ну, может, такая планида у ней была — в этом самом месте пропасть.
— Да кто она-то? — нетерпеливо переспросил Сергей, но Михеич снова отвлекся на бутылку.
Сергей терпеливо ждал, когда бомж вернется к разговору, но когда тот, наконец, оставил бутылку, с ним произошла неожиданная перемена. Глаза его покраснели и выкатились, на губах выступила пена. Он уставился на Сергея и тихо заскулил:
— Опять, опять ты пришел! Ну что ты все ко мне ходишь? Не отдам я тебе душу! Изыди, изыди, антихрист! — Бомж несколько раз мелко перекрестился. — Изыди! Что, и креста уже не боишься? А если я тебя святой водой окроплю? — Михеич схватил свою бутылку и брызнул на Сергея вонючим пойлом..
Стало противно, и Сергей отскочил в сторону.
— Ага! Боишься святой водицы-то!
Юрий тоже вскочил и пошел прочь, поманив за собой Сергея: