– Остальные женаты, насколько я знаю. Да и не могли гонцы перепутать. Папа же ясно сказал – Эйнар. Младший. – Пауза, звон чашек. – Я вот теперь и сама задумалась. Ведь как ни посмотри, а не мог Эйнар нас не позвать. Ну никак не мог!
– Отчего же не позвал тогда?
Хранитель замка лэрда Максвелла страдальчески закатил глаза. «Да ясно дело, не до того парню сейчас, свадьбы – вещь хлопотная, там и имя свое забудешь, не то что друзей. А эти заладили – почему, почему? Да потому! Как будто сами не женились!»
– Ивар, а Творимир с нами поедет, да?
– Разумеется. И он, и Ульф. Что такое, дорогая?
– А… это… чай горячий!..
– Угу. Как же. А то я слепой и не видел, как тебя при слове «Ульф» перекосило? Не морщись, не морщись, лиса любопытная. Вот как не надоело еще, честное слово?
– И вовсе я даже не… Ну, Ивар!
– Я уже сорок лет как Ивар. И тебя, прелесть моя, тоже не один год знаю. Поэтому можешь рожи мне не корчить, Тихоня отправится с нами – и точка.
– Ивар, ну зачем?! Мы же на праздник едем, и твоя служба…
– Моя служба, милая, вещь такая – никогда не знаешь, когда под дых врежет. А с твоими-то талантами? Нет уж, благодарю покорно! Без охраны ты больше и шагу от меня не сделаешь. Это не обсуждается, Нэрис.
Сердитое сопение, звон чайной ложечки о розетку с вареньем и неразборчивое бормотание.
– И нечего обзываться, – смешок. – Кто из нас «вредина» – еще подумать надо… Нэрис, это же норманны. От них можно всего ожидать. Даже принимая во внимание тот факт, что конунг Олаф с твоим отцом давние приятели. Поэтому, будь ты у меня хоть образцом послушной жены, Ульф бы все равно поехал с нами.
– Тебя послушать, так мы не на свадьбу собираемся, а на войну!
– Знаешь, – тяжкий вздох, – не хочу каркать, но я лично присутствовал на двух свадьбах, окончившихся черт знает чем. Да взять хоть нашу собственную. То-то было веселье, а?
– Ой, не напоминай…
– Вот и я о том же. Потому хватит гримасничать. Не то ведь, ей-богу, послушаю его величество да и оттаскаю тебя разок за косы!..
– Ивар!
– А что? Не помешало бы, кстати говоря.
«Вот тут как есть согласен, – подумал брауни. – Мало кой-кого в детстве по мягкому месту шлепали! Добро бы девчонка была, а то стыд сплошной: четвертый десяток вот-вот разменяет, матерью стала давно, а все скачет. И лезет в каждую щель носом любопытным. Что лорду в башку взбрело с собой ее тащить? Нешто не понимает, какой камень собственными руками на шею вешает?» Домашний дух неодобрительно покачал головой. Если непоседливость воспитанницы была его первой головной болью, то служба ее супруга – второй, но никак не меньшей по значимости. А уж эти дальние поездки! Хоть ту же Ирландию вспомнить – советника услали к черту на рога, его женушка тут же влипла в историю, а он, брауни, едва не поседел от макушки до пяток. И что? Хоть чему-нибудь эту парочку прошлое научило? Да ни капельки!
– Значит, нас четверо будет? Ивар, а можно я Бесси возьму?
– Бери, если Тихоня не против, все тебе веселей… Кстати говоря, я еще Мэта с Марти планировал взять.
– Мак-Тавишей? Ты с ума сошел? Они же еще по дороге с гонцами передерутся.
– Пускай попробуют только. Я Творимира уже предупредил. Хоть в чем проштрафятся – ссажу в шлюпку и домой отправлю. Причем не во Фрейх, а в деревню родную, им это хуже смерти. Так что ты насчет норманнов сильно не беспокойся. До кровопролития не дойдет, а пособачиться северяне тоже не дураки.
– Это точно, – тихий смех. – Когда сэконунг Асгейр в гости наезжает, так мама каждый раз за голову хватается! Папа, ты знаешь, хозяин хлебосольный, как выставит три бочонка, как упьются на радостях оба – и весь дом вверх дном. Сэконунг Асгейр мужчина вспыльчивый, да и папа за словом в карман не полезет. Зацепятся из-за пустяка, и пошло-поехало. Потом-то всегда мирятся, конечно, но у мамы от одного имени «Асгейр» мигрень начинается!
– Да уж, представляю. Кстати, что-то давно сэконунг не появлялся. Жив ли?
– Жив. В походе дальнем. Обещал к весне возвратиться да в гости нагрянуть. Ивар, так мы прямо завтра отправимся?
– Не думаю. Мне бы выспаться хорошенько. Вещи собрать, с детьми пообщаться. И матушке твоей передышку дать надо, пусть и короткую…
Нэрис согласно вздохнула. Брауни в своем укрытии снова прижался ухом к стенной панели, но по другую ее сторону было тихо. Супруги молчали. Глухо позвякивали чашки, гудел огонь в камине – все это были привычные, милые сердцу звуки, но домашний дух вдруг почувствовал странное беспокойство. Оно холодным червячком шевельнулось в животе и поползло куда-то вверх, к самому сердцу. «Не езжали бы!» – внезапно подумал брауни, сам не зная отчего. И поежился. Частые отлучки неугомонного семейства Мак-Лайонов для него были не внове, да и север, если подумать, был не лучше и не хуже других краев. Но почему тогда так щемит в груди?.. «Остались бы дома, – снова подумал он. – Не лезли бы на рожон, остались бы!»
В гостиной скрипнуло кресло.
– Глаза закрываются, – нарушил тишину голос лорда. – Пойдем спать, котенок. Засиделись мы с тобой. А я так вообще вторые сутки на ногах.
– Бедненький, как же я забыла? Ты иди, ложись. Сейчас чашки в кухню отнесу и тоже приду.
– Да пусть их! Слуги уберут.
– Они все спят давно, а тут печенье, еще крысы набегут. Мама в доме беспорядка не терпит. Нам и так ее завтра просить… Иди, милый!
– Ладно, – королевский советник громко зевнул. – Камин в спальне растоплен?
– Да, я проверяла.
По ту сторону послышались удаляющиеся шаги. Хлопнула дверь. И мгновение спустя смеющийся голос Нэрис позвал:
– Вылезай! Сливки сейчас свернутся. Ну же! Я ведь знаю, это ты там шебуршишь.
– Все-то она примечает, – беззлобно буркнул брауни, надавливая лапой каменный выступ в стене. Дубовая панель с тихим скрипом подалась вперед. – Чего хихикаешь? Я чуть лапы о камень стылый не отморозил, а ей смешно.
– Так вылез бы сразу, – пожала плечами леди Мак-Лайон. – Ивар был бы не против… Ой, ты же весь в паутине!
– Вижу. – Домашний дух встряхнулся. Выбил о колено пыльный колпачок, вновь водрузил его на макушку и вскарабкался в пустое кресло. – Давно тем лазом не ходил. А что до мужа твоего – я к нему уважение имею, но и порядок должен быть! Где это видано, чтобы брауни с людьми чаи распивали?
– Со мной же пьешь.
– Так то ты. Ты, ежели рассудить, наособицу будешь… Сливки скисли.
– Разве? – огорчилась Нэрис, поднося к лицу кувшинчик. Понюхала, наморщила лоб и сказала неуверенно: – Да нет, вроде хорошие. Я же из ледника их взяла два часа назад, не могли так быстро испортиться!
Хранитель очага только плечами передернул. И, покосившись на корзинку с печеньем, отодвинул ее в сторону. Леди Мак-Лайон удивленно моргнула. Чтобы брауни – да угощением побрезговал? Вот уж чудо из чудес!.. Она повертела в руках кувшинчик. Сливки были свежие. И печенье мягкое, вкусное, мама сама готовила. «Так что же он нос воротит? – ничего не понимая, подумала Нэрис. – Ишь как брови насупил. Сердится, что ли? На меня? Так я же вроде ничего… Ах, вот в чем дело!»
Она склонила голову набок:
– Все слышал, да?
– Да, – угрюмо отозвался хранитель очага.
– Опять «занозой» ругаться будешь? Так ведь Ивар сам позвал, все честь по чести. И не злодеев ловить, а на праздник!
– Знаю.
– Так чего надулся тогда, как мышь на крупу?
– А того, что… не езжайте! Не езжайте, слышишь? – Брауни, смахнув корзинку на пол, вскочил на столик и вцепился коготками в рукав платья леди Мак-Лайон. – Нутром чую – не к добру эта затея. Пусть отец просил, пусть король велел, пусть!
– Дружочек, да мы же…
– Не езжайте, – как заведенный повторял домашний дух, – не ждут вас там! На беду свою северный король пир созывает – на свадьбу собирались, на тризну попадете! Бел снег на равнине, а под снегом-то камни…
Нэрис оторопело захлопала глазами. Она знала брауни с пеленок, знала и любила, но сейчас вид его мохнатой скрюченной фигурки в красных отблесках пламени заставил ее испуганно вжаться спиной в спинку кресла. Хранитель очага преобразился в одно мгновение: блестящие черные глазки, всегда такие живые и укоризненные, вдруг застыли и подернулись белесой пленкой, мягкие лапы железной хваткой сдавили запястье, а в знакомом надтреснутом голоске невесть откуда прорезались холодные стальные ноты.
– Не езжайте, – хрипел брауни, не сводя с воспитанницы полубезумного взгляда. – Беда будет! Я знаю, я вижу! Кровь вижу… много…
Домашний дух выпустил из когтей истерзанный кружевной манжет и, обхватив голову руками, затрясся всем телом. До ушей похолодевшей Нэрис донеслись тихие всхлипывания и несвязное бормотание:
– Ничего не смогу, бесталанный я! Не пустят… Только предупредить… Беда! Огонь! Оборотень… умрет оборотень! Рухнет трон! Корабли поверните, корабли!..
– Дружочек. – Придя в себя, леди Мак-Лайон вскочила с кресла и, подхватив бьющегося в припадке брауни на руки, прижала его к груди. – Дружочек, успокойся, пожалуйста! Ну что с тобой такое? Мы ведь и раньше уезжали… Ну миленький, хорошенький, не пугай ты меня так!
Хранитель очага дернулся и вдруг затих, тряпкой повиснув в ее руках. Черные глазки, все так же широко открытые и будто стеклянные, ничего не выражали. Нэрис бросило в жар.
– Дружочек! – забормотала она, встряхивая мохнатое тельце. – Что с тобой?! Очнись! Ну очнись же! Пожалуйста!
Брауни ее не слышал. И не видел. Перед ним как в тумане мелькали странные зыбкие картины – размытые, неясные, но одна другой страшнее. Огромный длинный амбар, до самой крыши охваченный огнем… Простоволосые растрепанные люди с мечами наголо… Распростертый на земле лорд Мак-Лайон… Ревущий бурый зверь с опаленной шкурой, терзающий чье-то горло… Вишневый снег… Длинная каменная кишка ущелья… Нэрис – с посиневшими губами, в порванном платье… И огромные серые ступени, теряющиеся где-то в вышине. Они вырастали из ниоткуда, от них рябило в глазах, могильный холод их сковывал лапы, но в спину дышало что-то настолько жуткое, настолько древнее, что ни остановиться, ни обернуться было нельзя…