к-Лайон улыбалась их обладательницам, кивала, отвечала на вежливые приветствия, а в голове у нее билась только одна мысль: «Опозорилась! На всю жизнь опозорилась!»
Запоздало всплыли в памяти рассказы отца о щедрости северян-покупателей как о «золотой жиле, которую и искать не надо – главное обычаи знать». Лэрд Вильям обычаи знал. И нравы тоже – норманны очень любили возвышать нарядом красоту своих жен и дочерей, одевать их прилично достоинству и происхождению, тем самым подчеркивая свой собственный статус. Невзрачно одетая женщина без единого украшения в первую очередь вызывала сомнения относительно ее мужа – как добытчика и славного воина, а уж если и сам он был одет кое-как… Собственно, активно торгующий с северянами ушлый шотландец этим пользовался, ежегодно приумножая свое благосостояние и снаряжая караваны то на восток – за дорогими тонкими тканями, то на север – за мехом. И недостатка в покупателях по обе эти стороны света у него не было. А вот дочь, неспособная сложить два и два, как оказалось, была. Нет, о тяге норманнов к роскоши и золоту Нэрис, конечно, знала. Но вот что «посиделки за шитьем в Женском доме» на деле означают едва ли не званый вечер, она и понятия не имела! Хотя могла бы догадаться – когда взбудораженная приходом Астрид жена ярла Ингольфа срочно послала служанку за другим платьем и навесила на себя перед выходом едва ли не треть ларца с драгоценностями. Но леди Мак-Лайон, озабоченная только заданием мужа, не придала этому значения.
И кто теперь, спрашивается, виноват?..
«Одна надежда – что мне, как чужестранке, с рук сойдет, – думала Нэрис, вжавшись в спинку кресла и с преувеличенным усердием стуча спицами. Прочие гостьи Астрид, оценив внешний вид супруги шотландского лорда и, надо думать, сделав однозначные выводы, быстро потеряли к ней интерес. – Кто из них вообще в Шотландии бывал? Может, у нас так принято, в конце концов! Вот на востоке, к примеру, женщины вообще мужниного дома не покидают. И лица прячут. И… боже ты мой, какое платье! А на этом золотого шитья – мерок десять, ей-богу. Ну что я за разиня – хоть ожерелье бы надела!»
– Эвон ты как раскраснелась, милая, – вклинился в невеселые думы леди голос Тиры, – может, креслице чуть от огня отодвинуть?
– Да, пожалуй… тут… жарко, – хоть это отчасти и было правдой, но прозвучало так неубедительно, что леди едва не заплакала. И, неловко скрежетнув ножками кресла по полу, отодвинулась назад, подальше от любопытных взглядов. То, что при этом она оказалась бок о бок с Астрид, ее уже не заботило. Пусть! Лучше уж эта ледышка, чем все остальные, – в глаза улыбаются, а между собой за спиной хихикают. Леди Мак-Лайон кивнула Тире – мол, спасибо, так и правда гораздо лучше – и уже взялась было снова за вязанье, как услышала у самого уха тихий голос:
– Не обращайте внимания. Наши кумушки того не стоят.
Астрид? Это сказала Астрид?.. Нэрис от удивления пропустила петлю и, подняв голову, встретилась взглядом с невесткой конунга. По губам северянки скользнула улыбка.
– Они забудут о вас еще до того, как разойдутся по домам. Или именно это вас и расстраивает?
– О… я, право же, не понимаю…
– Да бросьте, я же не слепая. Тира, Дагмар! Садитесь к нам поближе. Альвхильд, и ты тоже. Какая у тебя красивая накидка!..
Нэрис растерянно смотрела, как названные женщины послушно придвигаются к ним. Остальные, успевшие уже разбиться на небольшие группы, обернулись на голос невестки конунга, но, не услышав своих имен, нехотя вернулись к разговорам с подругами. «Пожалуй, Астрид здесь имеет вес, – подумала леди Мак-Лайон. – Это, конечно, неудивительно, если вспомнить, кто у нее муж. Но с чего бы она ко мне вдруг так помягчела?»
– Целое столпотворение у тебя сегодня, Астрид, – сказала Тира, принимая из рук служанки чашу с медом. В воздухе поплыл аромат можжевеловых ягод. – Мужья жен позапирали – ни в лавку съездить, ни к подруге – языками почесать. К тебе-то отпустили, понятно, чай, несколько дружин на одном дворе толкутся, предупрежденные… И то вон половина соседок с охраной явилась. Как мы. Гуннар вообще пускать не хотел, но уговорили. Я-то, может, и перемоглась бы, а вот Дагмар извелась вся, сладу с ней нет!
– Мама! – пунцовея, возмутилась дочь.
Астрид понимающе улыбнулась. Жена Ингольфа Рыжего чуть приподняла брови:
– Извелась? Почему? Ведь не лето, без особой нужды на улицу и без запретов выходить неохота…
– Да кабы на улицу! – захихикала Тира. – Так-то бы и сени сгодились, да нынче не для кого туда бегать, а, Дагмар?
– Мама!
– Ну, ну, заколыхалась. Уж пару месяцев потерпеть не можешь, до свадьбы-то? Гляди, отец узнает – так твой Бьорн на конунговом подворье и останется, дай боги, чтоб здоровым. И не шипи на мать! Уж мы в свое время такого себе не позволяли.
– Ничего я ему не позволяю! – выпалила Дагмар. И, обведя взглядом смеющиеся лица старших женщин, поспешно уткнулась в свое вышивание.
Альвхильд сконфуженно потупилась. А Тира, с удовольствием сделав глоток сладкого меда, посмотрела на Нэрис:
– Ты, милая, не печалься так из-за платья. Покрой-то ладный, прямо по фигурке, уж лучше шерсть, да к лицу, чем шелка – да на корме трескаются!.. Астрид, помнишь, как в позапрошлом году мне Гуннар из похода обновок навез? И смех и грех!
Невестка конунга кивнула, в темных глазах запрыгали смешинки.
– Как не помнить. Бедняга потом теми шелками на сеновале вместо одеяла чуть не седмицу укрывался.
– Почему? – не утерпела Нэрис.
Дагмар захихикала:
– Здорово матушка тогда отца юбками по лицу отходила! Он ведь мало того, что ношеного навез да размером не подходящего, – так там не платья были, а срам один! Руки голые, плечи голые, грудь чуть ли не вся наружу…
Тира, кивнув, расхохоталась. И пояснила:
– Не иначе как веселый дом до нитки обобрал, дурачина. И девок тамошних как есть голышом оставил. Ну, понятно, дележ проспал, а гостинцы везти надо! Не по лавкам же с перепою шастать? Вот он, не отходя от стола… Ой, отозлилась – так смеялась три дня кряду!.. Но Гуннара на сеновал выставила, да. Чтоб вдругорядь головой думал. Уж и выспалась зато – за год целый!
Нэрис смутилась. О ночных подвигах ярла она уже была наслышана. Однако Альвхильд, которой тоже хотелось поговорить, намек на мужскую удаль Гуннара поняла по-своему.
– О, как я вас понимаю, – закивала она, сочувственно морща лоб, – этот храп – это просто какой-то кошмар! Вы не подумайте, я не в упрек вашему супругу, но… один Ингольф чего стоит, а уж когда их двое!.. Я с самого приезда глаз не смыкаю. Первый храпеть перестанет – второй тут как тут. И ведь громко-то как! Аж перегородки трясутся. Хорошо, что хмельного не пьют сейчас, – так бы и вовсе ни часочка не подремать, как тогда, после свадьбы…
Лицо красавицы омрачилось. Альвхильд запнулась и, не договорив, опустила глаза. Тира, внимавшая ей с легким недоумением, вопросительно посмотрела на Астрид. Невестка конунга чуть кивнула в ответ и коснулась пальцами руки своей гостьи:
– Ну, будет. Хочешь – я Гуннара поближе к главной двери переселю? Ему все равно, а тебе легче. Хочешь? Мне нетрудно.
– А у меня снотворные капли есть, – подхватила Нэрис, – очень действенные! Всего десяток на полпинты воды – и спать будете как уби… э-э… в общем, я вам вечером пришлю! Средство проверенное. Хоть весь дом храпеть хором будет – и не услышите даже.
– А Олаф вернется, – веско добавила Тира, – дак я уж ему все выскажу! И за то, что гостей узниками в дому держит, и за то, что из ярла надсмотрщика родному сыну сделал!.. Самому-то чего – паруса ветром надул да в море, а другие страдай! Тьфу!
Она воинственно передернула плечами. Потом взглянула на Альвхильд и добавила уже мягче:
– Ты прости Гуннара, милая. Знаю, как он может, – дома крыша дрожит иной раз, когда хозяин на берегу!.. Ты уж, Астрид, и правда метни ему лежанку к порогу. Не то ведь всех измучает. Сама-то как спишь?
– У меня сон крепкий, – сказала хозяйка большого дома. – А с ярлом я нынче же поговорю. Кстати, о каплях и прочих снадобьях – я тебе свежей настойки приготовила, не забудь забрать. На ужин ведь вы останетесь?
– Вряд ли, – мстительно обронила Дагмар, не простившая матери свой недавний конфуз. – Папенька небось от разлуки не похудеет, а вот кабанчик наш… Ай!
Получив от родительницы подзатыльник, девушка надула губы и умолкла. Тира в сердцах воткнула иголку в свое шитье:
– Смеется она! Над матерью смеется, нет чтоб самой от зеркала оторваться да в хлев зайти лишний раз! Для кого я кабана откармливаю, а? У кого свадьба вот-вот? Вырастила белоручку, никакой помощи, ехидство одно!
– Вот уж прямо, – едва слышно буркнула дочь. – Носится с тем свином как с писаной торбой, никто дверь в сарай и открыть не моги – застудишь, напугаешь, не тем накормишь… Ай-яй!
– Еще слово – домой отправлю, – припечатала Тира, потирая покрасневшую ладонь. – Совсем распустилась!.. Прости, Астрид. На ужин останусь, конечно. Мужа проведаю… А за настойку спасибо, большое моим ногам облегчение. Боли замучили.
Астрид обеспокоенно покачала головой.
– Должны были уменьшиться, – сказала она. – И опухоль тоже. Как в большой дом вернемся, я тебя посмотрю. Может, если покрепче настоять… Ты только осторожнее, помнишь? И если вдруг язвы появятся – отменяй сразу, не мешкая!
– Помню, помню, – успокоила Тира. Потом взглянула на остальных и неловко рассмеялась. – Ну, ладно. После обсудим, не при гостях же…
Невестка конунга с пониманием опустила ресницы, возвращаясь к своему вышиванию. Все последовали ее примеру. Нэрис, отложив спицу, распустила испорченный ряд и, накидывая петли заново, скосила глаза на Альвхильд. Та старательно орудовала иглой, но вид у нее был рассеянный. На высокий лоб набежали морщинки. «Что же тебя гнетет? – мысленно спросила Нэрис. – Уж не ярлов храп, это понятно… И не смерть падчерицы, не так ты ее и любила. Но кого же ты любишь настолько, что подозреваешь в убийстве – и молчишь?»