стены своей тюрьмы. Занавесь, что скрывала лежанку, леди в прошлый раз задернула только до половины, так что сейчас обзору ничего не мешало. Правда, и смотреть было особо не на что – тот же очаг, та же невысокая поленница, те же ведро и кувшин, тот же серый войлочный полог на входе. За которым вчера… Нэрис поежилась.
А потом, мысленно прикрикнув на себя, поднялась. Что толку сидеть тут в углу и трястись от страха? Может, сейчас уже утро и снаружи давно рассвело? Может, тьма ушла? Может, ее и вовсе не было – в конце концов, после удара по голове еще и не такое примерещится!.. Настроив себя таким образом, леди глубоко вдохнула, выдохнула и сделала шаг вперед. Ноги не дрожат, уже хорошо. Значит, новый шаг. Еще один… А что, если с той стороны все-таки кто-то есть? Нэрис с сомнением покосилась на пустую кадушку. Не бог весть какая защита, но на голову ее надеть кому-нибудь вполне можно, ведь так же? Она настороженно прислушалась – тихо, как и вчера. Но подстраховка, как говорил Ивар, еще никому не мешала! Подняв с пола рассохшееся ведерко, леди Мак-Лайон на цыпочках подкралась к войлочному пологу. Навострила уши – ни звука.
– Ну, с Богом! – тихо шепнула она самой себе. И, правой рукой выставив вперед кадушку на манер щита, левой отдернула занавесь. В лицо знакомо дохнуло холодом. Тусклый свет очага прочертил широкую размытую полосу на заиндевевших камнях. Коридор. Каменный, узкий, уходящий куда-то влево и вниз… Но уже не настолько темный! Приободрившись, Нэрис занесла было ногу, чтобы снова шагнуть вперед, но вовремя остановилась. Проход может оказаться длинным, а она в одном платье. Сквозняк здесь ледяной. К тому же в полумраке по камням лучше не шастать – ноги переломаешь. Даже если чем-нибудь перехватить полог, чтоб не падал, света от костра хватит ровно до первого поворота коридора, не говоря уже о том, что сама пещера выстудится в два счета. «Нет уж, – решительно подумала Нэрис, – дров и так не в избытке, а вчерашние уже почти прогорели. Вернусь, подкину в огонь пару-тройку полешков, отколю лучину хоть какую… И поищу плащ!»
Однако теплого мехового плаща в пещере не обнаружилось. Леди Мак-Лайон обшарила все углы, перетряхнула лежанку едва ли не до самого основания, не раз и не два помянула своих похитителей не одобряемым Церковью словом и поняла, что попусту тратит время. Попыталась оборвать внутреннюю занавесь, крепившуюся вверху ниши на железном штыре, но не хватило сил. Пришлось смириться с тем, что остается только овчина. Она, конечно, жесткая, толстая и плохо гнется, но все же лучше, чем ничего.
– Хорошо хоть сапоги не сняли, – пробормотала Нэрис, с горем пополам заворачиваясь в шкуру. Шедший от нее кислый запах наводил дурноту. – Еще бы варежки… и шапку… ну да ладно, не до жиру!
Леди напоследок придирчиво оглядела пещеру (других выходов нет, огонь весело пляшет в очаге, стратегическая кадушка у порога) и взяла в руки лучину. «Что ж, дорогая, – сказала она себе, решительно отдергивая полог, – посмотрим, куда тебя занесло на этот раз. Надеюсь, там не лабиринт окажется. Ко всем моим злоключениям еще только заблудиться не хватало!»
Коридор, на счастье леди Мак-Лайон, оказался всего один и ответвлений не имел. Впрочем, этим его достоинства исчерпывались: дно было густо усеяно камнями, потолок в некоторых местах так опускался, что приходилось сгибаться в три погибели, а ведущие себя здесь по-хозяйски сквозняки так и норовили загасить лучину. К тому же ход был действительно весьма и весьма длинный. Прошло, должно быть, около часа, прежде чем отбившей себе все ноги Нэрис почудилось, что вокруг стало светлее. Одолев еще два поворота, она поняла, что глаза ее не обманывают, стены каменного коридора из почти черных стали темно-серыми, потом приобрели едва заметный лиловый оттенок и, наконец, окрасились ярким победным багрянцем. Воздух стал чище и холоднее. Оскальзываясь на острых камнях, Нэрис припустила вперед. Непослушная овчина сползла с головы, руки заледенели, но какое это имеет значение? Еще пара десятков локтей – и да здравствует свобода!
Коридор, очередной раз вильнув в сторону, кончился.
– Ох-х… – сипло сказала леди Мак-Лайон. Глаза ее широко раскрылись.
Вокруг был снег. Много снега. Очень много – целая равнина, окрашенная заходящим солнцем во все оттенки розовато-алого. Встающая далеко впереди скалистая стена словно отрезала это снежное царство от всего остального мира. Нэрис медленно повернула голову вправо – та же стена, только еще дальше. Повернула влево – снежное полотно без конца и края, только неподалеку смутно угадывается россыпь огромных камней. «Наверное, снесло лавиной, – невпопад подумала Нэрис, щурясь. – Надо бы тут осторожнее». Она задрала голову, но, кроме нависающей над выходом скалы и края неба, не увидела ничего. Ущелье. Безмолвное, безжизненное и бесприютное, как ледяная пустыня.
Леди опустила вниз потухший взгляд. Ни тропинки, ни следочка. Одна сплошная толща снега, играющая разноцветными холодными искрами в лучах заходящего солнца.
– Ну, – обреченно констатировала Нэрис, – по крайней мере, смерть от жажды мне не грозит.
Она натянула на голову вонючую овчину, сгорбилась и поплелась назад не оборачиваясь.
Подворье конунга, еще пару часов назад такое шумное и многолюдное, опустело. Только у плетня лениво переругивалась тройка караульных, да возились в снегу возле псарни собаки.
Лорд Мак-Лайон, стоя на крыльце большого дома, задумчиво окинул взглядом лежащий внизу город. Скованный холодом, накрытый густыми фиолетово-багровыми сумерками и словно застывший Берген являл собой мрачное зрелище. Под стать всеобщему настроению, подумал Ивар. И прищурился: последние закатные всполохи медленно угасали, стирая зыбкую границу между небом и морем. Где-то там колышется на волнах одинокий драккар, унося тело своего хозяина все дальше и дальше, к самому горизонту. Гривастый огненный змей, последнее пристанище великого конунга.
Лорд философски качнул головой: смерть уравнивает всех. Еще вчера при звуках твоего имени трепетали соседи, сегодня ты лежишь обугленной колодой с мечом в руках, и скальды поют о тебе, а завтра… Завтра, быть может, тебя уже никто не вспомнит. Будущее принадлежит живым.
– Согласен, – отозвались сзади. Ивар вздохнул – кажется, последнюю фразу он произнес вслух? – и обернулся. На крыльцо, распаренный и красный, вышел Рагнар. – Внутри дышать нечем. Хоть свежего воздуху глотнуть, пока еще не все собрались. Ты, я смотрю, тоже не торопишься?
– Мне мягко намекнули, что тризна – для родственников, – улыбнулся советник.
Рагнар издал понимающий смешок:
– Харальд?
– Представь себе, нет. Твоя дражайшая половина. Однако, на мое счастье, рядом в этот момент проходила госпожа Тира – бедная женщина так сконфузилась, что твоей жене пришлось в срочном порядке обратить все в шутку.
– Да, Астрид не любит чужих. Не обращай внимания, ты знал отца и имеешь полное право проводить его, как положено. В конце концов, лэрд Вильям…
Он, не договорив, умолк. Ивар махнул рукой:
– Брось. Я пока еще не вдовец.
– Новостей никаких? – сочувственно спросил Рагнар.
– Увы. – Лорд подышал на руки и кинул косой взгляд на дверь. – Недовольных угомонили? А то я и входить опасаюсь, до того у вас жрецы суровые.
– Священники от них недалеко ушли, – поморщился средний сын конунга. – Как налетели на меня всей толпой – еле вырвался. Нашли, что делить!..
Ивар кивнул. Олаф Длиннобородый был норманн, погиб, как норманн, и уйти в последний путь тоже должен был соответственно. Одна неприятность – раньше среди северных конунгов христиан не встречалось. Перед семьей встала задача: как хоронить? С одной стороны голосили жрецы, требующие ритуального сожжения, с другой – священники, сулящие душе покойного адские муки… Ответственным и те и другие по собственному разумению назначили Рагнара как единственного крещеного из всех сыновей Олафа, – и не вмешайся старший брат, бедняге пришлось бы туго. Харальд, на которого и без обрядов свалилось в последние дни слишком многое, молча выслушал обе стороны и постановил: заупокойную мессу по христианскому обряду отслужить, после погребения за душу усопшего помолиться, а хоронить – как заведено, в ладье горящей, с мечом в руках. По мнению Ивара, компромисс был весьма достойный, однако жрецов и их противников все равно не устроил. Они насели на братьев пуще прежнего, а когда старший просто послал их всех скопом по матери, сцепились друг с другом. Жрецы Одина оказались покрепче своих конкурентов, так что исход драки был предрешен: и похоронили бы крещеного конунга по языческому обряду, но помощь пришла, откуда не ждали. Пока дружинники разнимали боевитых храмовников, Рагнар углядел в стороне одинокую фигуру с четками в руках. Отец Теодор, тот самый, за чье доброе имя вступился когда-то в таверне рисковый бард, в Бергене был хорошо известен. И прежде всего своей кротостью. В сан он был посвящен, традиции да ритуалы знал… Рагнар шепнул брату пару слов, Харальд кивнул, тишайшего отца Теодора призвали в большой дом – и все устроилось.
– Жрецы из Харальда душу вынут, – почесав в затылке, сказал Рагнар. – Не сейчас, понятно, случая удобного подождут. А по мне, так все правильно. Ничьих богов не обидели.
– Считаешь, в богах дело? – скептически отозвался Ивар.
Сын конунга натянуто рассмеялся.
– Понятно, что влияние делят, – сказал он. – Ну, бог им судья. Каждому свой. Отец верил в Царствие Небесное, но смерть встретил, как истинный норманн. А уж что его душе дальше делать – в Вальгалле брагу хлестать или райскими кущами любоваться, – так о том пускай теперь Один с Христом спорят! Пойдем, что ли? Вон уж скальды музыку завели.
Ивар кивнул. И придержал шагнувшего к двери Рагнара за локоть:
– Погоди. Просьба есть. Я понимаю, что мне за высоким столом не место, но… Можешь меня между собой и братом усадить? Только на этот вечер, обещаю.
– Зачем? – удивился норманн. И весело хмыкнул в усы: – Стеречь будешь, что ли?