Если Дворник должен быть аккуратным в своих движениях и соблюдать конспиративные правила, то станет ли он искать эти запалы сам? Нет, конечно. Для этого нужно вступить в контакт с военными инженерного корпуса. Где искать запалы? У саперов, конечно…
В проеме двери забрезжил тусклый свет и тихие шаги отвлекли Лузгина от диалога с самим собой.
– Я тоже не могу заснуть уже которую ночь, Лёня… – Татьяна, накинувшая на плечи пуховый платок, выглядела не лучшим образом – подпухшие веки и покрасневшие глаза, синяки под которыми усиливались тенью от свечи, совершенно бледная кожа на лице и дрожащие руки.
– Милая Таня… – Лузгин отложил в сторону книгу и шагнул навстречу жене, нежно обняв её за плечи. – От чего же тебе не спится?
Не сопротивляясь сильным рукам мужа, Татьяна расплакалась, словно дитё, уткнувшись носом в его грудь.
– Ну, ну же, милок мой… Прекрати, что с тобой? – капитан не отпускал жену и та плакала, уже не сдерживая эмоций.
Сквозь всхлипывание женщины стали прорываться отдельные нечленораздельные слова:
– Я… я должна была… я должна была бы сейчас…
– Что же случилось, моя хорошая? – Лузгин совершенно был обескуражен таким поведением супруги и не знал, что и думать – вечером они отужинали с вином, она шутила и хохотала, а теперь вот такое…
– Я должна была бы сейчас качать детскую колыбель, а не ходить по дому как привидение… За что Господь так меня наказывает? Он дал мне любовь, но не дал ребенка…
Лузгин вздохнул с некоторым облегчением. Из первых слов супруги ему показалось, что произошло нечто экстраординарное, о чем он не знает, но причина такой резкой перемены настроения любимой жены оказалась ему таки известна. Бесплодность их брака с каждым годом превращалась во всё большую проблему и причиняла Татьяне Борисовне все больше страдания.
Поначалу Татьяна относила это всё на счет длительных отъездов мужа, на их редкие встречи. Когда это случалось, каждый раз после возвращения капитана домой, она на следующий день, если встречала кого-то из семьи купца второй гильдии Ерофеева, что жил через стенку от их спальни, была вынуждена скромно опускать взгляд, чтобы скрыть румянец, настолько бурными были их свидания после разлуки.
Со временем Татьяна уговорила мужа найти хорошего доктора, чтобы он мог что-то посоветовать, но после приема дамский врач Березовиков только развел руками, восхитившись её женственными формами и прекрасной фигурой. По его мнению, все в организме зрелой уже женщины было готово к зачатию, следовало только соблюдать диету, чтобы не терять форму.
– Значит, всему свое время, любовь моя… Значит, оно еще не настало, только и всего. Это крестьянская девка может посидеть на лавке, где сижывал ее любимец, да и понести потом… Ты же у нас голубых кровей, так что, только любовью можно решить эту сложность…
–Любовью? – всхлипывала Татьяна. – Я уж думала, что после Кармен потеряла тебя… Видел бы ты, Лёня, как горел твой взгляд в ресторации…
– Ты ревнуешь, любовь моя? Ты ревнуешь? – Лузгин держал в своих ладонях ее мокрое от слез лицо и корил себя за то, что так глубоко погрузился в расследование, оставив Татьяну наедине с ее переживаниями.
– Да! Я ревную! Я пребываю в бешенстве! – Татьяна принялась колотить мужа в грудь нелепо, по-женски сложенными кулаками. – Мои часы тикают и я бесплодна! Ты бросишь меня! Она красива и молода, эта мушка над губой, ты только туда и смотрел, ты пожирал её глазами!
«Мушка… черт возьми, родинка над губой… и акцент… Горянский говорил о легком акценте, заставляющем трепетать любое мужское сердце… Но родинка у Бриджид справа… А литератор говорил – слева… слева от него или на её левой щеке?» – вихрь мыслей пронесся у Лузгина в голове, заставив ее кружиться. Через долю секунды капитан четко определил причину этого головокружения – Татьяна прильнула к его губам как тогда, после дуэли, в которой он убил её обидчика, победа в которой стала началом их бурного романа…
– Мушка, говоришь? – Лузгин после долгого поцелуя с трудом отдышался. – Я не для того стрелялся с этим аферистом Павловым, чтобы спустя десять лет разменять свою любовь на родинку какой-то легкомысленной иностранки. Поверь, Кармен будет наказана за свое вероломство! Все как в опере. А что до колыбели… Настоящий офицер на Господа надеется, но сам не плошает!
Капитан подхватил свою миниатюрную жену на руки и, не прерывая поцелуя, понес ее в спальню. «Черт с ней, со свечкой… Еще купим…» – до рассвета Лузгину больше о делах думать было некогда…
Глава XVМолоток
Обычно чинный и благородный генерал от инфантерии Дрентельн преобразился кардинально. Аксельбанты его мундира покачивались в такт каждому всплеску гнева, которому предшествовал глубокий вдох. Бывший гренадер и блестящий пехотный офицер в статусе начальника Третьего отделения чувствовал себя крайне некомфортно, но перечить указу государя не смел, и исполнял свой долг со всей надлежащей щепетильностью.
Лузгин уже давно приметил, что генерал порой ощущает некоторую беспомощность перед обстоятельствами, в которые он попал волею судеб и императора. Дрентельн привык иметь четко поставленную задачу, понимать, что делает, и отдавать команды дивизии, а не паре десятков сыскарей, да роте шпиков. Пребывавший в его подчинении корпус жандармов самолюбия генерала не тешил – синюю форму в народе недолюбливали.
– И что же это получается, господа?! – генерал громко выдохнул и громадным кулаком попытался ударить по зеленому столу, но в последний момент опустил его медленно и беззвучно. – Уж и Рождество скоро, а мы все топчемся на месте…
Дрентельн с раздражением дернул ящик стола, у которого оторвалась ручка. Совладав с собой, генерал все же открыл его, после чего молча извлек серый листок почтовой бумаги, на котором с одной стороны имелся оттиск типографского набора.
– Полюбуйтесь… – генерал надел пенсне, отдалил бумагу на нужное расстояние, чтобы четко видеть мелкие буквы и облокотился на стол. – Александр второй – главный столп реакции, главный виновник судебных убийств…
Присутствующие в кабинете генерала чиновники Третьего отделения сидели с каменными лицами, ни в коем случае не пытаясь вызвать на себя гнев шефа жандармов, который, сделав паузу, чтобы отдышаться, продолжил зачитывать вслух текст крамольной листовки:
– … сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении… Если бы Александр второй, отказавшись от власти, передал ее Учредительному собранию, тогда только мы оставили бы в покое Александра второго, и простили бы ему все его преступления.
Дрентельн бросил листок на стол, заставив его эффектно вращаться.
– Каково, а? Они бы его простили! Еремин!
Молодой человек, мгновенно покрывшись розовыми пятнами от прилившей к лицу крови, встал и вытянулся в струну.
– Каковы ваши успехи в поиске типографии? Это ваш фронт!
– Нечем пока что похвастать, Ваше высокопревосходительство. Подключены все полицейские управления и агентура. Ищем.
– Пока вы ищете, государь… – генерал Дрентельн едва заметным кивком головы указал на то место, где за его спиной висел портрет императора в парадной форме маслом. – Государь раз в неделю испрашивает отчет, и каждый раз я вынужден, словно какой-то гимназист, моргать, краснеть… Вот, как вы сейчас… Садитесь…
«Назначить теоретика, штабного генерала, да еще и не имевшего настоящего боевого опыта, на должность главного контрразведчика – это непростительный промах императора. Чего уж теперь удивляться…» – раздумывал Лузгин, пока Дрентельн чихвостил остальных, каждого по своему направлению.
– Капитан второго ранга Лузгин! – обращение генерала вывело адъютанта из раздумий, и поднялся со своего места. – Леонид Павлович, с вас особый спрос, учитывая, каким образом вы сюда попали… Будьте так любезны пояснить, каким образом вам удалось потерять единственного свидетеля по делу…
– Подозреваемого, Ваше высокопревосходительство.
– Хорошо, подозреваемого, – недовольно поморщился генерал. – Вам есть что сказать?
– Так точно, Ваше высокопревосходительство! – по-военному четко отрапортовал Лузгин. – Свои соображения по этому поводу я доложу лично, с вашего позволения!
– Ах, вот, как! – опять вспылил Дрентельн. Ему категорически было неприятно иметь в подчинении строптивого капитана второго ранга, приставленного к следствию для наблюдения. С первого дня Лузгин вызывал у него раздражение и неприятие.
– Имею некоторые мысли по нашим дальнейшим действиям, Ваше высокопревосходительство… – Лузгин перешел на более тихий тон разговора.
– Докладывайте, – генерал только сейчас вспомнил о пенсне, которое мешало разглядеть Лузгина, находившегося от его стола дальше всех.
– Господа, я уверен, что заговорщики, потерпевшие неудачу при подрыве царского поезда, сейчас не оплакивают свою неудачу, а ищут новые способы воплощения задуманного, – Лузгин говорил четко и внятно, как полагается офицеру на докладе. Этой своей манерой и выправкой адъютант разительно отличался от многих своих коллег, чем вызывал больше зависти, чем восторга.
– Чем вы можете это подтвердить, капитан второго ранга? – Дрентельн едва сдерживался.
– Логикой. Если бы я потратил два месяца на проходку минной галереи и потерпел неудачу, то это меня только подвигло бы к анализу своих ошибок. Я искал бы другой, менее хлопотный способ. Тем более, динамит уже есть, люди тоже… остается только определить место и время.
В глазах генерала читался вопрос и он его, спустя несколько секунд раздумий, озвучил:
– И что же вам подсказывает ваша логика? Где? Когда?
– Его величество совершает после последнего покушения минимум поездок, а если и делает их, то спонтанно. Жандармерия и полиция контролируют пути следования царского экипажа, что создает дополнительные хлопоты. Я бы на их месте подумал о том, как устроить взрыв во дворце…
– В Зимнем? – брови генерала от удивления поднялись так высоко, что и без того его большие глаза совершенно округлились.