– Его высокоблагородие отсутствует! – подчеркнуто официально отчеканил матрос, подтверждая давнюю мысль Лузгина о том, что политический сыск не снискал доверия и уважения не только гражданского населения разного сословия, но и в среде военных. Впрочем, все больше вникая в кухню Третьего отделения, адъютант не рассчитывал на нечто другое.
– Что же… Неприятная неожиданность… Дело мое отлагательства не терпит… – задумчиво произнес Лузгин.
Предупреждать начальника минного класса о том, что он явится к нему с официальным визитом по щекотливому делу, было бы верхом легкомыслия. Важна первая реакция после заданного вопроса. Куда направит взгляд – в пол, в сторону, или вовсе не отведет. Будет ли слышно волнение в голосе, куда денет руки, как спешно будет отвечать – от всего этого зависела дальнейшая тактика поведения Лузгина с начальником минного класса, капитаном второго ранга Гурьевым.
Чтобы не подчеркивать «родство по крови» и давать собеседнику фору, Лузгин предпочел военный мундир не надевать и прибыл в гражданском.
– И что же, господин капитан второго ранга планирует сегодня быть на службе? – с нотой раздражения спросил Лузгин дежурного, который постоянно отвлекался на снующих мимо поста слушателей курсов.
– Это одному Господу известно… Его высокоблагородие с ночи остался с супругой. Она вот-вот должна разродиться третьим ребенком.
– Дай Бог, чтобы сегодняшний день для господина капитана второго ранга закончился на мажорной ноте… Я бы его подождал. Где я могу это сделать? – адъютант пришел к здравому решению, что искать начальника класса по всему Кронштадту было бы не разумно. Тем более, что разговор предстоял обстоятельный, не терпящий посторонних ушей и эмоций. Пока еще не допрос, конечно, а там, кто его знает, как повернется…
Матрос замялся на некоторое время, но потом все же указал на ближайшую дверь справа с надписью «Класс самоходных мин»:
– Как только его высокоблагородие появится, ему о Вас будет немедленно доложено. Там лекций сегодня не проводят, кабинет начальника закрыт и приемной у нас нет.
«А потом ты получишь по шапке за то, что пустил меня в этот класс…» – Лузгин не стал отказываться от предложения, так как перспектива ожидания в коридоре без единого стула его не прельщала – «Эх, разгильдяи…».
Учебный класс произвел на адъютанта впечатление. Просторное помещение с большими окнами и стенами, выкрашенными в бежевый цвет, было уставлено учебными пособиями. На стенах размещались схемы, чертежи и фотографии в рамках. Добротные шкафы со стеклянными дверцами плотно уставлены разной толщины книгами. На дальней стене – выкрашенная в угольно-черный цвет доска.
Восемь электрических ламп, свисающих с потолка и накрытых жестяными конусами, преодолевая вечерний сумрак, щедро излучали свет, позволяя адъютанту изучить экспонаты в подробностях.
Самоходная мина Уайтхеда впечатлила капитана второго ранга, заставив его проявить любопытство, свойственное следователю. Сигарообразный корпус со снятой боевой частью, установленный на деревянных козелках, блестел идеально надраенным металлом, уже давно не видевшим соленой воды.
Хвостовик торпеды, обращенный винтом к стене, отстегнули от большого серого тела самоходной мины, что позволяло в деталях рассмотреть внутреннее устройство хитрого механизма, заставлявшего её двигаться под водой со скоростью больше десяти узлов.
«Удивительно, как у нас это получается…» – Лузгин, читая технические характеристики торпеды, припомнил пышные как у казаков седые усы инженера Александровского. Иван Федорович когда-то со всей страстью отдался работе над своим изобретением – самоходной торпедой, и заставил эту адскую машину двигаться под водой. Идея эта казалась в Адмиралтействе поначалу утопичной, что существенно подорвало оптимизм и энтузиазм Александровского, но стоило австрияку Уайтхеду создать подобный снаряд, как тут же министерство им заинтересовалось. И вот теперь в минном классе для русских морских офицеров стоит агрегат, изготовленный в Европе, хотя первый образец этого вида оружия был создан и испытан в России.
«А я мог ведь быть отважным морским волком, ставить броненосец против волны, палить из пушек по неприятелю, ходить под жарким солнцем, с триумфом возвращаться в родную гавань…» – Лузгин, ожидая начальника минного офицерского класса, с завистью профессионала рассматривал учебные пособия.
Последний раз Лузгин ходил в морской поход, будучи лейтенантом. Молодой, но ответственный и грамотный офицер своей деятельной, дисциплинированной натурой приглянулся командующему эскадрой Лесовскому, назначившему лейтенанта своим флаг-офицером.
Долгий переход в Нью-Йорк наконец-то напоминал настоящую боевую задачу и лейтенант Лузгин, до сих пор несший исключительно сторожевую службу на Балтике, частенько вглядывался в линию горизонта в попытках завидеть там дым из труб вражеских кораблей.
Надежды лейтенанта не оправдались. Присутствие Атлантической эскадры русских возле восточных берегов Америки охладило пыл англичан и французов, готовых было вмешаться в ход Гражданской войны между штатами и до боевого столкновения дело не дошло, о чём горячий и голодный до подвигов флаг-офицер Лузгин сожалел потом долгие годы.
Эскадра вернулась в Кронштадт. Судьба так и не дала возможности молодому лейтенанту проявить свою храбрость, граничащую с безрассудством, в настоящей баталии, в открытом бою, но затем с лихвой компенсировала этот свой просчет. Проведя несколько лет на службе в Кронштадте, Лузгин, благодаря своей смекалке и воле случая, сорвал операцию Главного штаба по дезинформации англичан, и тот день стал в его судьбе решающим – вместо опалы и наказания молодой офицер был пожалован в адъютанты Великого князя Константина.
Ностальгия за морским бризом и океанскими волнами быстро отошла на второй план. Мысли капитана переключились на расследование, как только он нашел взглядом боевую часть торпеды. Нагруженная порохом, она была в состоянии вывести из строя бронированный корабль. Наука, подчиняясь стремлению человеческой мысли, движется вперед, рождая не только нужные для цивилизации вещи и механизмы, но и новые, более совершенные средства ведения войны. Его скрытый враг, цель его поиска – неведомая до сих пор организация, тоже идет в ногу со временем: нож и револьвер ушли в прошлое. Динамит – адское изобретение Альфреда Нобеля, обладающее невиданной убойной силой, стал их инструментом в достижении цели.
Прохаживаясь вдоль учебных пособий для морских офицеров, Лузгин восторгался прогрессом в инженерном деле. Под стеклянными колпаками, в военном порядке равномерно расставленные на столах вдоль окон, отсвечивали блестящим металлом агрегаты торпеды.
Пока адъютант носился по окраинам империи, да изредка посещал Европу с поручениями Великого князя Константина, кто-то изобретал и строил, испытывал и совершенствовал новые, невиданные устройства, способные заставить любого дипломата пересмотреть свою точку зрения. Правду говорят – любой, самый искусный дипломат станет всего лишь бессильным и бесполезным сотрясателем воздуха, если за его спиной не стоит армада кораблей, сотни тысяч штыков и достаточное количество стволов артиллерийских орудий.
Адъютант заставил свой мозг вернуться к анализу. Чем же так не угодил Александр Второй заговорщикам? Почему именно его они избрали своей целью? Что это – попытка изменить ход истории или же примитивная борьба за трон и все сопутствующие власти преференции?
Ответов на свои вопросы Лузгин не находил уж который день.
Имея доступ ко всем придворным сплетням и слухам, однажды адъютант сделал для себя неприятное открытие – челядь давно не испытывает трепета перед самодержцем и живет по инерции, пытаясь сохранить за собой свой личный кусочек счастья и влияния.
Вдохновение восхождением на трон нового царя растворилось в дворцовых коридорах уже очень давно. Он правил четверть века, поначалу явив собой прямую противоположность своему деспотичному батюшке, Николаю Первому. Первое, что сделал новый император – это помиловал и позволил вернуться в столицы ссыльным декабристам. Это ли не знак доброй воли и попытка к примирению? Стоны прогрессивных литераторов о притеснениях звучали все тише – цензура смягчилась настолько, что теперь только ленивый не высказывал своего мнения.
Крамола за эту четверть века вошла в моду. Как среди массы любителей дешевых салонных сплетен отыскать того единственного, в чьих речах та ниточка, которая весь клубок распутает?
Весь Петербург увлеченно обсуждает подробности личной жизни императора, его разбитое состояние духа и противоречия с наследником. В этой стране, в этих дворцах не осталось тайн и секретов. Любое действие, а уж тем более – бездействие государя вызывает вал осуждения, будто уколоть его как можно больнее стало уместным при любом случае.
Громкие команды за окном отвлекли Лузгина от размышлений. Такие знакомые звуки строевых команд – унтер-офицер вел роту в казарму. Грудь вперед, шинели в линию, дыхание в такт, на морозе клубы пара появлялись синхронно. Все просто и понятно – здесь расположение, там – форты, здесь свои, недруг за Маркизовой лужей. Заряжай – цельсь – пли… На флоте все четко и определенно. Флаг определяет цель. Его же нынешняя цель флагов не поднимает, себя никак не обозначает и в открытое противостояние не вступает. Такой вот невидимый соперник…
Рота, в такт команд офицера, выдавливая на морозе громкий скрип из свежего ночного снега, удалилась за дальний угол Миниховой казармы и улица опять погрузилась в тишину. В Кронштадте все так. Подчинено делам военным. Нет флотских, нет артиллеристов – нет жизни, так повелось на острове Котлин сначала, и Лузгин с удовольствием считал себя частью этой жизни. Пусть даже, и в прошлом.
Сквозь низкие, вот-вот грозившие просыпаться снегом, свинцового цвета тучи, на миг пробился луч света, заставивший сверкнуть искрами крутые бока сугробов. Тут же, словно исправив свою ошибку, балтийский ветер закрыл это маленькое оконце света еще более темным пятном, и заряд метели сыпанул в теплое стекло аудитории щедрую порцию мелкого и белого, словно первоклассная мука, снега.