Георгий Саввич смотрел на Лузгина исподлобья, двигая желваками, будто не было у него на свете сейчас большего врага.
– И вот, Ваше высокоблагородие, под предлогом одолжить чаю, ко мне прибыл господин Еремин… Мне срочно нужно было сбегать в канцелярию, но вернулся я довольно быстро. Георгий Саввич даже не удосужился положить перо сверху папки. Оно лежало рядом. Окно закрыто, сквозняк исключен. Я терпеть не могу сквозняки, они мешают тонкой работе…
Генерал с любопытством разглядывал бумагу с чертежом, используя большую лупу с медной ручкой.
– Там написано: «Динамит изготовят сами. Запалы – никогда. Искать недостачу запалов по арсеналам и саперным батальонам.»
– Прелюбопытно… – Дрентельн громко ударил металлической оправой лупы о стол и поправил воротник. – Что следовало за этим?
– Далее, Ваше высокопревосходительство… Я, перед тем, как побывать в Кронштадте, полюбопытствовал, кто же этот бесценный агент, который сообщил так кстати очень нужную мне информацию? Оказалось, это некто Битюгов, вольнонаемный из гарнизонных механических мастерских.
– Леонид Павлович, – прервал адъютанта генерал, – о каком количестве запалов идет речь?
– Десять. Из них шесть – нашли у Завадского.
– И какова же судьба остальных четырех? – генерал встал и, сдерживая приступ гнева, подошел к Еремину, нависнув над ним, словно гора.
– Это нам предстоит выяснить у этого господина… Вернемся к агенту. Этот механик прилежно снабжал Третье отделение информацией и на связи с ним находился лично Георгий Саввич. Даже премии ему ходатайствовал. Вся его занятость связана с этим вездесущим Битюговым, только механик никогда и ничего не сообщал ни о шрифтах, ни о типографском станке. Странно, не правда ли, Георгий Саввич?
– И что же? – Раскачиваясь на каблуках, генерал держал по привычке руки за спиной.
– Как оказалось, в мастерских гарнизона Кронштадта вольнонаемных не набирали. Битюгова вообще не видели на острове Котлин и понятия не имеют, что это за человек… Однако, кто-то же подложил оставшиеся взрыватели в рундук Завадского. Этот человек, проникший туда под видом плотника, так торопился уйти, что забыл отдать ключ. Топорная работа, коллега, топорная…
Генерал, посчитав для себя ситуацию предельно ясной, в два шага преодолел расстояние до двери, с раздражением дернул ручку на себя и прошипел:
– Караул… Ко мне. Этого в восьмую камеру. Она ему знакома.
Два рядовых из конвойной роты с винтовками за спиной стали позади Еремина, заставив его заложить руки назад.
– Пшел… – толчок в спину выглядел унизительно, но арестованный попытался сохранить достоинство и плечом толкнул обидчика. – А ну, вперед! – Второй удар прикладом в спину оказался гораздо сильнее, и Еремин еле устоял на ногах.
– В камеру! – продолжал лютовать генерал, пока дверь не закрылась. – А о ваших неординарных способностях к следствию я доложу Великому князю лично, Леонид Павлович!
– Премного благодарен, Ваше высокоблагородие, – быстро ответил Лузгин, стремясь к двери. – Если позволите…
Оглянувшись в коридоре, адъютант побежал налево, нагоняя уходящий в сторону лестницы караул.
– Георгий! Сними грех с души, – Лузгин приноровился идти в такт с арестованным Ереминым. – Один в Александровске, один в Москве. Где еще два взрывателя?
Солдаты, пытаясь не задеть капитана, приподняли штыки. Еремин, опустив голову, молча брел вперед, не замечая своего бывшего коллегу
– Еремин! Облегчи душу! Где взрыватели? Георгий! В Зимнем? Где? – Лузгин схватил его за лацканы и сильно потряс.
– Не положено! – один из рядовых угрожающе повел штыком, и Лузгин вынужденно сделал несколько шагов назад, едва не споткнувшись о досточку паркета, выпавшую из своего места.
Еремин на секунду задумался, остановился возле кованых перил, ведущих вниз, и, сцепив зубы, процедил адъютанту:
– Не успеешь!
Спустя секунду оба конвойных ринулись к нему, пытаясь ухватить за ноги, но Еремин, не выпуская рук из-за спины, перевалился через лакированные перила головой вниз.
Глухой звук упавшего тела эхом разнесся по лестничным площадкам, сопровождаемый быстрым стуком подбоек на сапогах и потоком брани. На клетчатом плиточном полу первого этажа в растекающейся луже багровой и густой крови лежал единственный человек, который мог указать точное место и время следующего покушения…
Впервые Лузгин ощутил острый приступ беспомощности.
– Эх, мать твою! – конвойные, придерживая фуражки, ринулись вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Внизу часто хлопала дверь, периодически впуская в полумрак фойе полосу уличного света, освещавшую труп дознавателя Еремина и жандармов, забегающих из внутреннего двора на свисток дежурного.
«Значит, они готовятся… Не успеешь… О чем я его спросил?» – Лузгин стоял на месте, уставившись в одну точку на стене и слегка приподняв подбородок. «Зимний… Точно. Взрыватель во дворце…» – адъютант вздрогнул от голоса за спиной.
– Ну вот, Леонид Павлович, и конец… – генерал не торопился спуститься вниз, где тело разбившегося чиновника уже накрыли шторой.
– Это не конец, Александр Романович, это только начало, – задумавшийся Лузгин повернулся к генералу. – Телеграфируйте срочно в Зимний. Дворцовой полиции. Пусть уведут государя. В генштаб, к примеру. Иначе они, – Лузгин кивнул в сторону лестницы, – его взорвут.
Дрентельн, отчаянно уставший от событий последнего дня, пальцем провел по краю седых усов, держа другую руку за спиной. Движения его были неторопливы, размерены, будто он уже смирился с тем, что нужно начинать следствие заново.
– Вы, голубчик, ополоумели… Заслуги ваши неоспоримы, но надо же и меру знать. Как возможно мне команды отдавать Его величеству? Это категорически невозможно, да и есть ли гарантии, что вы не ошибаетесь? Почему именно сей момент? Что за паника? Представьте себе, что по моей телеграмме Его величество меняет свой график, как я буду затем объясняться? Это Иркутск в лучшем случае. Отправят острог после пожара восстанавливать.
– Я откланиваюсь. Нет времени доказывать, – Лузгин сорвался с места и побежал за шинелью, оставив генерала наедине с унылыми раздумьями.
Спиной ощущая удивленные взгляды синих мундиров, беспомощно толпившихся в парадном на первом этаже вокруг трупа, адъютант толкнул тяжелую дверь и мигом оказался на людной улице. Сбив с ног какого-то мастерового с ящиком инструментов, капитан даже не обернулся, только услышал в свой адрес отборные проклятия.
– Куда?! – бородатый возница рванул вожжи на себя, осадив коней фельдъегерской кареты, вздыбившихся перед неожиданным препятствием.
– На Дворцовую набережную! – крикнул Лузгин, запрыгивая на козлы.
– Не положено! У меня почта! – возница в мундире фельдъегерской службы потянулся было к сабле, но Лузгин успел достать из внутреннего кармана шинели номерной жетон Третьего отделения.
– Тебе орден дадут, милок! Гони, гони! Не до споров сейчас! – адъютант выхватил у кучера вожжи, вздернул их, и кони понесли в сторону цепного моста через Фонтанку.
Круто войдя в левый поворот, карета оторвалась парой колес от мостовой, но устояла и подхлестываемые адъютантом кони помчали по Пантелеймоновской, разгоняя зазевавшихся пешеходов. Возница вцепился в поручень, причитая и ругаясь, а Лузгин только его и успокаивал:
– Не дрейфь, служивый! Дело важное, уж не серчай!
«Кто меня там послушает? Да меня сначала скрутят, а потом еще два дня будут разбираться…» – промелькнуло в голове у Лузгина, придерживавшего одной рукой фуражку.
– Направо! Направо сворачивай! В Мраморный, со двора! – громко скомандовал капитан, указывая рукой и привстав на козлах.[34]
– Да сядь, ваше высокоблагородие! Сядь, не то опрокинемся! – кучер правой рукой вцепился в рукав капитана и резко дернул вниз.
Со всеми заносами и поворотами, с руганью и криком на едва ползущего посреди улицы, дремлющего на своих дровнях бородатого истопника, капитан уложился в восемь минут, чтобы проделать путь от третьего отделения до Мраморного дворца. К его великому счастью, когда вошедший в раж фельдъегерь ворвался на площадку возле восточного подъезда, туда только прибыл экипаж Великого князя.
– Стой, стой! – скомандовал коням кучер фельдъегерской кареты.
Великий князь Константин, принявший этот возглас на свой адрес, остановился у самой двери, удивленно обернувшись.
– Всё, что ль? – кучер поправил покосившуюся овчинную шапку, едва не утраченную в этой скачке, и придававшую ему бравый вид.
Лузгин, лишь кивнув в ответ, махнул рукой и побежал к двери.
«Лихой паря… Лихой…» – фельдъегерь демонстративно встал на козлах и отвесил поклон в сторону Великого князя, переставшего что-либо понимать: сначала этот дикий крик, а потом Лузгин, словно курсант, мчится по рыхлому снегу в распахнутой шинели, придерживая на бегу фуражку.
– Ваше высочество… Дело срочное! – запыхавшийся адъютант, пару раз поскользнувшись, вмиг оказался у двери. – Во дворце бомба…
Великий князь, не позволил дрогнуть ни одному мускулу на своем лице, а лишь отпустил дверь, которая тут же закрылась:
– Нужно увести людей…
– Нет… – быстро отдышался Лузгин. – Бомба не в вашем дворце. В Зимнем.
– Когда? – быстро сориентировавшись, спросил Великий князь.
– Не знаю точно. Скоро. Сегодня. Может быть, сейчас…
– Ваши предположения имеют серьёзные основания? – к удивлению адъютанта, Великий князь не проявлял признаков волнения.
– Вполне. О том сказал подозреваемый к участию в заговоре дознаватель Третьего отделения Еремин, – капитан ощущал, как в такт его пульсу утекают такие драгоценные секунды. – Сказал, не успею обезвредить.
Серые глаза Великого князя сверлили адъютанта как тогда, десять лет назад при передаче секретной депеши в Берне:[35]
– Вы уверены, что заговорщик не блефует?