Душа старшего камер-фурьера Фарафонтова, едва успевшего подойти к закрытой на ключ двери плотницкой, наверно теперь сверху смотрела на все происходящее. Она видела, как капитан пытается докричаться до Фарафонтова сквозь стоны еще живых, но покалеченных гвардейцев, как император утешает на плече свою возлюбленную, убирая поцелуями с её лица каждую слезинку, как плотник Батышков торопливо уходит в Триумфальную арку.
Душа старшего камер-фурьера Фарафонтова, взлетев над всей этой адской суетой, посчитала это зрелище слишком трагическим и жестоким.
Душа старшего камер-фурьера Фарафонтова ненавидела эту зиму, этих людей, этот дворец, она страстно хотела туда, где тепло и спокойно. В Ливадию…
Глава XVIIIШляпка
Александр II устало выдохнул и присел в свое любимое кресло с высокими подлокотниками.
Сегодня он поймал себя на мысли, что не желал бы такой судьбы никому из своих врагов. Хотел ли он смерти своей? Конечно, нет, но насколько же мучительным было её ожидание.
Таинственная сила, о которой докладывал Дрентельн и неоднократно говорил Костя, достала его в собственном дворце. Есть ли теперь в его империи место, где он сможет чувствовать себя спокойно? Пожалуй, только в объятиях своей любимой Катеньки.
Эта мысль тяготила еще больше, и речь шла даже не о всеобщей неприязни двора и Романовых к его любовнице. Гнев этот не разделял лишь его младший брат Костя, понимавший, что такое страсть в крови мужчин их рода, знавший, как она закипает при виде объекта страсти. Не в состоянии провести без своего обожаемого Ангела ни дня, император поселил ее во дворце, где имел возможность видеться с ней и детьми. Как же быть теперь? Если охота идет на него, то они тоже в опасности.
Последние дни прошли для него в неестественном нервном напряжении. После взрыва он физически, спиной ощущал на себе взгляды окружающих, и не было больше в них ни восхищения, ни преданности, ни подобострастия. Только сочувствие и жалость. Жалость к нему, Императору Всероссийскому, Царю Польскому и Великому князю Финляндскому.
Император расстегнул позолоченную верхнюю пуговицу своего мундира и, как ему показалось, дышать стало легче. Последние дни он никак не мог надышаться. Нигде не оставлял запах дыма, газа и пыли. Как сразу после взрыва. Вот и вчера на Смоленском кладбище, куда он приехал отдать почести погибшим солдатам караула лейб-гвардии Финляндского полка, он полной грудью втягивал морозный воздух, и ему было все мало… Как только одиннадцать гробов опустили в братскую могилу, почетный караул дал залп из винтовок и после этого дышать стало совершенно не возможно. Большого усилия стоило ему подавить ком в горле, не выказать ни страха, ни растерянности. Император видом своим должен внушать подданным уверенность в завтрашнем дне, в силе своей власти, но покинул он кладбище со взглядом опущенным, будто его вина была в том, что эти одиннадцать героев турецкой кампании погибли в самом безопасном месте в России – в караульном помещении его личной дворцовой охраны.
«Они хотят, чтобы я дал слабину…» – император резко вскочил с кресла, озлобленный самой этой мыслью.
«Они хотят, чтобы власть стала для меня тяжкой ношей, чтобы я сдался… Нет уж. Я донесу эту ношу до своего конца, каким бы он ни был. Хотя бы, ради Ангела моего…» – Александр второй, сделав несколько шагов по кабинету, ощутил прилив сил и решимости. В конце концов, он не остался один на один с опасностью, у него есть Костя, который способен в любой ситуации сохранять хладнокровие и стройность мысли, а уж в его преданности сомневаться не приходится.
– Саша, я здесь! Наконец-то добрался… – голос брата заставил императора отвлечься от мрачных мыслей и наблюдения за пургой, которая разыгралась за окном. Великий князь Константин подошел к государю и удостоился его родственных объятий.
– Коко, дорогой мой! – держа брата за плечи, император смотрел прямо ему в глаза. – Надеюсь, ты пришел с благими вестями. Сейчас сюда прибудет Лорис-Меликов, наш хитрый лис… Я вызвал его из Харькова. И нам нужно что-то решать. Срочно нужно что-то решать.
Константин отметил для себя, что во взгляде брата что-то преобразилось. Исчезла та тоскливая поволока, которую он наблюдал последнее время. Такому преображению Великий князь, несомненно, был рад. Он который месяц никак не мог подобрать нужные слова, чтобы вернуть государя к прежнему состоянию духа, которое так необходимо для принятия волевых решений.
– Саша, твой выбор верный. Наш армянин в меру дипломатичен, в меру суров, и главное – он не раздражает публику. Ты хочешь его забрать сюда?
– Да. Я просил его подумать и подготовиться. Так что, если хочешь, тоже задавай ему вопросы, – ответил император. – Решение примем после разговора. Я очень не хотел бы разочароваться! Поэтому, меньше официоза. Никаких залов и секретарей. Разговаривать будем здесь…
«Все же, он боится… он не хочет лишний раз передвигаться по дворцу» – подумал Константин, пристально вглядываясь в своего дорогого Сашу в поисках той самой поволоки во взгляде.
– Что? Что ты сейчас подумал? – знакомое чувство жалостливого взгляда заставило императора повысить голос. – Уж не думаешь ли ты, что я в панике?
– Никак нет, Ваше величество! – отрапортовал Константин без тени сарказма. – Я сам не люблю это эхо дворцовых залов. Мешает сосредоточиться. Будто сам с собой разговариваешь. И потом – большие столы не позволяют рассмотреть глаза собеседника, а в них можно прочесть очень многое.
– То-то… – умиротворенно заключил Александр, удовлетворенный поддержкой брата. – Но, как ты помнишь, глазки-то у Лориса маленькие, даже не знаю, удалось кому-нибудь в них что-то прочесть.
Константина всегда умиляла легкая картавость брата, особенно заметная, когда он своим громким голосом пытался острить.
– Ваше величество, граф Лорис-Меликов прибыл по вашему распоряжению! – доложил секретарь, неслышно появившийся в дверях кабинета.
– И вот еще, что мне подходит, так это его пунктуальность, – Александр второй указал брату на часы, стоявшие рядом с мраморным бюстиком на секретере. Минутная стрелка сделала последний рывок в вертикальное положение и звук двух протяжных ударов механизма о колокольчик сообщил о том, что настало время аудиенции.
– Я в вашем распоряжении, Ваше величество! – продолговатое лицо графа с пышными усами и бакенбардами, крупный нос и высокий рост всегда выделяли его среди прочих в строю, а кавказское происхождение выдавал легкий акцент и цепкий взгляд. Граф щелкнул каблуками и кивнул сначала своему императору, а затем – Великому князю.
– Проходите, Михаил Тариэлович… – император, судя по тону, действительно желал, чтобы совещание это носило характер неформальный. Ему нужен был совет и план действий от людей, которым он абсолютно доверяет. – Как добрались? Как у вас там в Харькове?
– Спасибо, Ваше величество, путь мой был не быстрым – почти два дня поездом, так что времени подумать в одиночестве о происходящем у меня хватило. Я готов представить свои соображения. Что касается Харькова – смута его практически не коснулась.
– Да, да… Я наслышан. А у нас тут, как видите… – Александр привычным движением провел указательным пальцем правой руки по идеально уложенным усам, и глянул в окно.
– Да, Ваше величество… Непогода… Метет… – граф славился своими иносказательными речевыми оборотами.
Александр второй предложил своим гостям занять места на креслах, а сам, заложив руки за спину, стал прохаживаться между столом и камином.
– Господа… События последнего времени заставили меня собрать вас здесь, в узком кругу. Очевидно, что государственная машина буксует, если террор вышел на такой уровень. У меня два вопроса: что мы должны сделать, чтобы снести голову этой гидре, и главное – как не допустить, чтобы в будущем у нее не выросли новые. Граф, прошу вас…
Лорис-Меликов, будучи человеком военным, мыслил кратко и четко. Так же он излагал свои мысли. Поднявшись с кресла, одернул мундир и изложил свое мнение:
– Ваше величество, мой опыт подсказывает, что если барану не запрещать пастись на лугах, то он и не будет бить рогами по закрытым воротам. Если позволить вольнодумцам высказывать свои идеи, они в своих спорах настолько увлекутся поиском истины, что им будет не до террора. А там глядишь, и здравое зерно появится. Я предлагаю гайки не затягивать. Россия сейчас напоминает большой паровой котел, готовый вот-вот взорваться от переизбытка давления. Наша задача позволить пару выйти.
– Детальней, – император понимал ход мысли графа, но имел большие сомнения в его правоте.
– Первое, что я бы сделал – это послабил цензуру. Пусть пишут. Это станет знаком, что государь готов их слушать. Тем самым мы выбьем почву из-под ног заговорщиков, готовых к активным действиям. Они будут в меньшинстве и поддержки от своих единомышленников в таком случае не получат.
Император еле заметно кивнул головой.
– Второе. Нужно идею представительского собрания все-таки довести до логического завершения. Следует проработать высочайший манифест. Все сословия должны быть учтены. Государь слышит своих подданных, как я уже сказал выше. В абсолютном большинстве своем народ почитает своего государя. Надеется на него, как на последнюю инстанцию справедливости, так что, если этот народ будет знать, что император с ним советуется в той или иной степени, то и почвы для возмущения не будет.
– В ваших словах есть логика, граф… – заметил царь.
– В последующем вы сможете опереться на этих людей, на общины, которые они представляют. Пусть своими устами несут в провинцию ваши мысли и чаяния. И, конечно, когда основа под ногами заговорщиков начнет трескаться и идти по швам, следует не дать чиновникам провалить ваши благие начинания. Для этого придется быстро изменить многие законы и пожертвовать некоторыми главными фигурами. В образовании, например…
– Я смотрю, граф, вы основательно подготовились. Мне отрадно осознавать, что ваша точка зрения совпадает со многими идеями моего брата. Не так ли, Великий князь?