– Ну, парень, это не мне решать, – усмехнулся полицейский. – Если займешь правильную позицию, если проявишь сноровку… Обычно актрисы свой путь до кэба проделывают быстро. На улице не та публика, внимания которой они ищут. Все самые роскошные букеты и подарки они получают внутри театра.
Адъютант обратил внимание на скептическую улыбку констебля, критически рассматривавшего его приобретение, составленное из неказистого набора фиолетовых и белых цветов.
– Зато с любовью! – экспрессивно парировал адъютант этот немой укор.
– Ладно – ладно… не обижайтесь. В такой час лучше с букетом, чем с ножом, вижу, вы парень провинциальный, будьте осторожней на окраинах, там в это время может быть опасно. Я сменяюсь через четверть часа, так что, запоминайте. В-о-он тот боковой выход. Как публика разойдется, примерно через сорок минут из него появятся актеры. Желаю удачи!
К назначенному времени Лузгин, щедро оплатив на час услуги кэбмена, прибывшего в поисках последнего на сегодня заработка на хлебное место, уже занял нужную диспозицию на углу театра так, что имел возможность видеть и главный и служебный выходы.
В один момент, словно по команде, скопившиеся на прилегающих к опере улицах экипажи начали неторопливое движение к её входу. Вниманию адъютанта предстал совершенно другой Лондон – одетый в шикарные меха, изысканные платья, отличного покроя фраки и блистающий драгоценностями.
Публика на ступенях, будто соблюдая установленный ритуал, восхищенно обменивалась мнениями, после чего следовала церемония прощания, и мужчины элегантно подавая руку, увлекали своих драгоценных дам в экипажи.
Как и предсказал констебль, через некоторое время ценители оперного искусства растворились в свете газовых фонарей и возле театра остались лишь два полицейских, занимавших свои посты по краям колоннады. Тайных воздыхателей, не попавших на оперу в силу невезения или безденежья, возле служебного входа адъютант насчитал шестнадцать человек.
– Стоим, что ли? – в голосе кэбмена, принявшего оплату вперед от джентльмена с букетом, сквозило некоторое разочарование. Уже три четверти часа его кобыла переминалась с ноги на ногу, не сходя с места, а дома ждали жена, ужин и пинта имбирного пива.
– Еще добавлю… – прозвучала из кэба магическая фраза, заставившая извозчика принять судьбу как данность.
Первыми стали выходить рабочие сцены и гардеробщики, которые молча расходились в разные стороны, только спустя минут пятнадцать появились актеры. Всех их толпа страждущих поклонников пропускала, не обращая никакого внимания, ожидая ту единственную, ради которой приходилось почти в полночь топтаться в промозглом тумане, рискуя опоздать на последний омнибус.
Судя по всему, экипаж примы был хорошо знаком этим молодым людям. Как только ко входу медленно подъехала карета, запряженная парой ухоженных лошадей, юноши, позабыв всякие правила приличия, ринулись к двери, отталкивая друг друга.
Знакомый профиль, прикрытый вуалью шляпки, адъютант заметил в тот момент, когда Бриждид сделала несколько шагов по ступеням вниз. На некоторое время стройная фигура оперной примы пропала из поля зрения Лузгина – её заслонили собой плащи, котелки и цилиндры, но потом, откланявшись поклонникам, солистка ступила на подножку кареты, поднявшись над рукоплещущими обожателями. Вне всякого сомнения, это была она.
– Милейший, придерживайся этого экипажа. Просто не теряй из вида, – скомандовал Лузгин, передавая извозчику шиллинг. Тот многое видывал на своем веку и давно усвоил, что звонкая монета все же лучше, чем лишние вопросы, и утвердительно кивнул в ответ.
Несмотря на поздний час, извозчикам следовало сохранять внимательность. Редкие экипажи, спешащие доставить своих запоздалых пассажиров домой, вынуждены притормаживать, проезжая мимо качающихся, будто шхуна в шторм, перебравших пива ночных гуляк, а то и вовсе увиливать от них, избегая наезда.
Двухосная рессорная карета, за которой следовал кэб адъютанта, отъехав от оперы, взяла направление на юг, потом повернула на Стренд стрит направо и, минув вокзал Чаринг Кросс, обогнула Сент-Джеймсский парк. По Королевской дороге, что пересекает Челси с востока на запад, экипаж мадам Бриджид следовал ещё около четверти часа, после чего остановился возле небольшого двухэтажного особняка красного кирпича.
Кэбмен адъютанта, судя по всему, имел опыт подобных почасовых поездок с долгим стоянием на одном месте и последующим осторожным выслеживанием. Манера езды этого извозчика понравилась Лузгину – старик держал достаточную дистанцию, чтобы не быть замеченным, но и не упускал из вида объект внимания. Когда карета Бриджид скрывалась за очередным углом дома, кэбмен не проявлял ни малейших признаков суеты, уверенно двигался следом.
Завидев, что карета остановилась, чтобы высадить пассажирку, кэбмен адъютанта плавно замедлил ход. Дама в шляпке с вуалью дождалась, пока кучер откроет ей дверцу и подаст руку, после чего, благодарно кивнув, она приподняла подол своего платья и аккуратно ступила на каменную дорожку, ведущую к двери.
– Не спешите… – скомандовал адъютант, вглядываясь в желтоватую пелену освещенного газом тумана. – Остановите за три дома перед тем местом…
– Господин не желает, чтобы его ожидал кэб? Я могу себе позволить вернуться через нужное время. Это будет стоить всего шиллинг, – кэбмен уже забыл об ужине.
– Пожалуй, не стоит… – ответил капитан, спрыгивая на землю. – Надеюсь, мой сюрприз будет оценен по достоинству.
Кэбмен понимающе улыбнулся – его седок, зажав маленький букет локтем, поправлял галстук и подкручивал усы, вглядываясь в свое едва различимое отражение в стекле.
Медленно продвигаясь вдоль Kings Road к своей цели, Лузгин поглядывал в сторону красного дома. Сначала зажглись окна по обе стороны от входа, затем, спустя несколько минут – на втором этаже. Судя по всему, Бриджид в доме одна, и это была несомненная удача.
На рекогносцировку капитан потратил еще около получаса. Лузгин занял позицию на противоположной стороне улицы между фонарями, пытаясь разглядеть что-либо в тусклом свете окна на втором этаже и только, когда уверился в своем предположении, пошел в наступление.
Еще несколько минут неспешным шагом, и адъютант достиг цели.
Большое железное кольцо, служившее дверным молотком, не имело признаков длительного пользования – обычно латунь от многочисленного прикосновения рук имеет вид натертого до блеска металла, как в посольстве. На этой же двери ним давно никто не пользовался, значит, хозяйка открывает её своим ключом, когда в доме уже никого нет. Судя по графику её спектаклей, это было очень похоже на правду. Оглядевшись, адъютант сделал вывод, что прислуга в доме все же имеется – небольшой газон, зеленевший за низкой железной оградой до самой улицы, производил впечатление очень ухоженного и отлично перезимовавшего, а это ежедневный труд. Подняв голову вверх, чтобы убедиться, что остался до сих пор незамеченным, адъютант приметил в правом крайнем окне рыжего кота, сидевшего за стеклом. Животное слегка наклонило голову влево, и сверху разглядывало гостя.
«Да, прислуга есть, но она уже не дома, это точно. Котейка-то, мордатый, откормленный. Хозяйка пришла, а он на окне сидит, значит не голодный» – капитан три раза постучал кольцом по латунной подошве и сделал шаг назад, держа букет прямо перед собой на согнутой руке, будто школяр, пришедший на первое свидание.
– Кто там? – тихий женский голос выдавал нерешительность. – Я никого не жду!
– Цветы для мадам Бриджид! – громко доложил Лузгин.
– Поздно уже, я вам не открою… – адъютант едва расслышал эти слова.
– Тогда цветы завянут, и мадам Бриджид не сможет насладиться их неповторимым ароматом! – капитан ответил на русском, подойдя ко входу как можно ближе, чтобы быть услышанным.
Дверь открылась тут же. Бриджид, немного побледневшая от неожиданности, отступила назад и закрыла лицо руками:
– Лео… Какой сюрприз…
Совладав с первым приступом волнения, итальянка смущенно запахнула фиолетовый шелковый халат, с трудом скрывавший её идеальные формы.
– Знала бы, что ты среди ночи появишься, не снимала бы платья… Ну что ж, раз застал меня в таком виде, деваться некуда – милости просим, как говорят в Петербурге…
Вручение букета произошло в скованной атмосфере, без поцелуев и трогательных рукопожатий. Лузгину бросилась в глаза напряженность девушки – её глаза не поднимались, она не давала возможности рассмотреть себя в полумраке прихожей. Бриджид либо скрывала свое внезапное смущение, либо очень быстро продумывала тактику своего поведения в этой ситуации. На вторую версию адъютант оставлял почти все шансы. Представить себе обстоятельства, которые могли бы вогнать в краску профессиональную актрису и шпионку, можно было с большим трудом.
– Мне не удалось побывать на спектакле, но я уверен – представление получилось не хуже, чем в Петербурге. По крайней мере, отзывы, которые я слышал на лестнице оперы от ваших восхищенных зрителей, сомнения в этом не оставляют, – адъютант демонстративно стоял при входе, ожидая реакцию хозяйки.
– Пожалуй, стоит поберечь тепло. Проходите, капитан… Не скажу, что я чрезмерно рада, но за букет – спасибо… – сказала итальянка, закрыв дверь. – Джин, портвейн, шампанское?
Разительные перемены в образе примы впечатлили Лузгина не менее, чем густой и дурно пахнущий лондонский смог. Да, так же сногсшибательно красива, ухожена. Изысканный аромат духов перебивает какой-то странный запах, распространившийся по дому. Но глаза! Что же с этими незабываемыми, бесподобными миндалевидными очами? Они выражают тоску, почему взгляд её рассеян, будто свет маяка туманной ночью?
Дрова в камине гостиной, судя по количеству пепла, прогорали не менее пары часов. Лузгин остался доволен своим анализом и тем, что он не допустил ошибки в рассуждениях об устройстве жизни Бриджид, которая тем временем уже поднялась на несколько ступеней по основательной, покрытой корабельным лаком лестнице.