Новобрачные стояли рука об руку перед походным алтарем, спешно доставленным в один из наиболее торжественно украшенных залов Большого Царскосельского дворца по приказу императора.
Она, конечно, с малолетства, как и всякая девочка, мечтала о красивой и большой свадьбе, о торжественном событии, в котором она будет центром внимания. Судьба распорядилась иначе. Человек, которого она впервые увидела в десять лет, теперь стоял рядом с ней перед алтарём и на венчании присутствуют несколько человек из числа его приближенных, да и священник, у которого дрожат голос и руки.
Лица этих троих государевых подданных радостного восторга не выражали. Сквозь маску учтивости проглядывала лишь досада и недоумение. Венчание было организовано настолько скоро, что мысли о чем-то нехорошем не оставляли всех троих шаферов.
– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – басовитым голосом нараспев произнес священник.
Генерал от инфантерии граф Баранов в этот момент нашел ответ на свой главный вопрос – зачем государь когда-то повелел разузнать в деталях подробности восхождения на престол Екатерины Первой, жены Великого Петра. Тогда эту странность отнесли на счет мимолетной царской прихоти, посчитали чистым любопытством. Теперь же стало понятно, насколько далек был государев замысел. Он уже тогда искал пути для реализации своего плана, а судьба служанки из дома ливонского пастора Глюка, ставшей потом, после смерти своего великого супруга Императрицей и самодержицей Всероссийской, должна была послужить для него руководством к действию. Граф Баранов, державший правой рукой венец над головой государя, размышлял сейчас только об одном – он присутствует при первом акте действа, задуманного императором. Чем же закончится вся пьеса? Повторит ли княгиня Долгорукова судьбу кухарки из дома пастора? Станет ли Императрицей? Ох, и вспомнит она все поименно, кто взглядом дерзким или словом неосторожным посмел её хоть когда-нибудь обидеть…
– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – второй раз пропел священник.
Генерал от инфантерии Рылеев терзался схожими мыслями. С одной стороны, честь присутствовать на этом тайном событии в качестве шафера означала безмерное доверие государя, а с другой стороны… Александр Михайлович всю прошлую ночь не спал. Согласившись, он не мог теперь сделать шаг назад, но его не оставляло какое-то горькое послевкусие, будто он является соучастником чего-то постыдного, чего-то порочащего память покойной императрицы Марии Александровны.
– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – голос священнослужителя пошел вверх. Это был третий и последний раз. Теперь государь обрел законную жену.
Тяжелым взглядом смотрел на новобрачных из-под своих густых бровей генерал от инфантерии Александр Владимирович Адлерберг. Вот и свершилось…
В то время, пока слухи о любовнице императора и её четырёх детях будоражили высокие своды Зимнего дворца, он, будучи Министром Императорского двора, знал все достоверно. Все расходы по содержанию второй семьи Императора проходили через его ведомство.
Уже сорок четыре года Адлерберг состоял при государе. Неотлучно следовал за ним и в походы, и в поездки, он знал его ближе, чем кто-либо. Они были друзьями.
Сколько пылких и страстных, полных восхищения отзывов о дамах он слышал из уст будущего императора, когда они в юности ездили по Европе! Девятнадцатилетняя королева Англии Виктория, оставила на сердце русского наследника шрам такой глубины, что неизвестно, как бы повернулась история, если бы не авторитет и сила слова Николая Первого, приказавшего наследнику немедленно покинуть острова. Этот роман мог совершенно изменить отношения между Империями, но… Не вольны короли в своем выборе.
А потом, очень быстро, сердце влюбчивого наследника престола без боя завоевала принцесса Гессенская. Причём, никаких ухищрений ей для этого не потребовалось. Она вообще никаких коварных планов не строила. Когда Александр её увидел, она ела вишни. Вот эта искренность и глубокий, смиренный взгляд и сразили будущего императора, чему батюшка – Николай Первый, был искренне рад.
Принцессу Максимилиану окрестили, нарекли Марией Александровной, и стала она образцовой женой наследника, христианкой, матерью восьмерых детей и центром обожания в доме Романовых, при дворе и в народе.
Конечно, от темперамента мужчин династии Романовых можно было ожидать всего, чего угодно, но Мария Александровна категорически запрещала фрейлинам даже в своем кругу обсуждать эти темы, а уж тем более – доносить до её ушей. Что в этом было? Мудрость? Смиренное принятие своей судьбы? Какими мотивами она бы не руководствовалась, такая позиция вызывала восхищение и заставляла фрейлин и придворных проникнуться уважением.
Александр Адлерберг первый тревожный звоночек заметил в 1867 году, во время их поездки с императором в Париж на Всемирную выставку. Кто бы рассказал ему эту историю – товарищ императора никогда бы не поверил, но когда он узнал все в деталях, то понял, насколько сильна любовь государева. И это была любовь не к жене, а к княгине Долгоруковой, пребывавшей в то время в Париже.
В один прекрасный вечер, по окончании всех официальных мероприятий, государь Александр Второй со странной улыбкой и лицом юноши, задумавшего некое приключение, вызвал своего друга Адлерберга и объявил, что желает прогуляться. Время близилось к полуночи, но на предложение составить компанию, император категорически ответил отказом, а лишь велел выдать ему наличных денег.
Сумма в сто тысяч франков, что находится в кармане одиноко гуляющего по Парижу господина – уже повод для волнения за его жизнь и здоровье, а если учесть, что этот господин – самодержец Российской империи, то дело приобретает вообще скверный оборот.
За эту ночь у Адлерберга седых волос прибавилось значительно. Несколько долгих часов он провел в тревожном ожидании.
Император вернулся в апартаменты с рассветом. Совершенно счастливый и похожий на себя юного, во времена его влюбленности в королеву Викторию.
С этого дня граф Адлерберг наблюдал эволюцию романа Александра II и княгини Долгоруковой, отдавая должное галантности государя и его мастерству скрытного ведения дел. Даже когда Екатерина Михайловна затем перебралась в Зимний, придворные все больше хранили молчание. Вслух говорить о том, что все давно знали, считалась моветоном и порядки эти установил сам государь. В этом вопросе он проявлял необычную для себя строгость.
Поездка в Париж на выставку закончилась покушением. Экипаж, в котором следовали Наполеон III, Александр II и два его наследника был обстрелян при выезде с ипподрома. Одна пуля попала в ноздрю лошади караула, а вторая застряла в пышном парике какой-то дамы. Император Франции с присущим его нации чувством юмора тут же констатировал, что если стрелял итальянец, то пуля предназначалась ему, а если поляк – то Александру II. В итоге оказалось, что это был поляк и Адлерберг искренне перекрестился – император пережил второе покушение.
В самом конце весны нынешнего года случилось то, чего боялись, но ожидали при дворе – обожаемая всеми императрица Мария Александровна тихо и мирно во сне ушла из жизни, не в силах уже сопротивляться проклятой чахотке.
В этот день граф Адлерберг познал всю трагичность и щекотливость семейной драмы дома Романовых. В ту ночь, когда императрица Мария Александровна рассталась с миром, её супруг и любовь всей жизни пребывал… у своей любовницы Екатерины Долгоруковой в Царском селе.
Вся семья была вынуждена дожидаться государя, чтобы он первым вошел в комнату покойной супруги для прощания. После этого атмосфера накалилась до предела: наследник смотрел в глаза отца, превознемогая душевную боль от того, что тот предал мать, и его примеру последовали все дети.
Александр II, преследуемый террористами и ненавидимый в собственной семье, естественно, находил утешение в обществе и постели «дорогой Катрин». И если раньше о её вероломстве при дворе тихо шептались, то теперь это обсуждалось открыто. Долгорукову ненавидели, но побаивались. Никто не понимал, чем закончится это хитросплетение горячей страсти и холодного расчета.
Не далее, как вчера, за день до венчания, и спустя всего сорок дней после кончины императрицы, лучший друг императора граф Адлерберг впервые имел честь лично общаться с его новой избранницей. Разговор был не долгим и на повышенных тонах. Граф предпринял последнюю попытку повлиять на ситуацию, ибо все его прежние беседы и попытки отговорить государя от этого опрометчивого шага успехом не увенчались.
Тон, каким княгиня Долгорукова ответила вошедшему посреди их беседы Самодержцу, резанул слух графа.
– Могу ли я войти? – прозвучало от русского царя.
– Нет! Еще не время! – громко ответила Долгорукова, едва повернув в сторону входа свое прелестное личико.
И государь тихо закрыл за собой дверь…
Графу стало отчетливо понятно, насколько сильно влияние этой милой, беззащитной на первый взгляд женщины на стареющего императора.
– А теперь новобрачные могут… – священник сделал над собой усилие, но слово «поцеловаться» так и не произнес. Закончив церемонию, священнослужитель ощутил душевное облегчение. То, что он сейчас сделал именем Господа, было прихотью монарха, но никак не волей Всевышнего. Это понимали все присутствовавшие.
– Господа! Я прошу вас хранить все произошедшее в тайне. Я надеюсь, вы все понимаете, что дом Романовых в трауре… – промолвил император, не отпуская руки своей новой законной супруги.
Генералы лишь молча кивнули, продемонстрировав свою преданность.
– Я вам признателен… А сейчас мы с Екатериной Михайловной удалимся для прогулки, – император посчитал миссию своих приближенных генералов законченной и переключил всё своё внимание княжне, уже увлекавшей его в сторону ожидавшего открытого экипажа.