С того момента, как Леонид Павлович отправился в своё рискованное предприятие, няня Агафья почувствовала недоброе. Не то, чтобы старушка славилась способностями прорицательницы, нет. Скорее – камень на душу лег, и сама Агафья причины своих тревог объяснить не могла, старалась их всячески скрывать. Прошел месяц, второй. Потом третий. Татьяна Борисовна поначалу отшучивалась от навязчивых вопросов в салонах о причинах отсутствия супруга, потом перестала выходить в свет, а последнее время и вовсе замкнулась. Визит к Великому князю Константину Николаевичу внес в ее душу еще большую смуту. Внятного ответа о судьбе Лёни Татьяна Борисовна от августейшего брата императора не получила, после чего окончательно впала в депрессию и ни один доктор не мог посоветовать ничего дельного, кроме как чаще бывать на людях, дышать свежим воздухом и думать исключительно о хорошем.
Долго так продолжаться не могло, и Агафья решила действовать, чтобы её любимая Танечка не истлела от тоски и безысходности. Хитрый ход был придуман с помощью Завадского. Сегодня следовало реализовать их план, чтобы вложить в Татьяну искру жизни.
– Свет мой, пора надевать твоё любимое платье, скоро восемь. Ты же не забыла, что мы сегодня обещали напоить чаем Екатерину Алексеевну и Александра Александровича? – Агафья не стала ждать ответа, захватив поднос, отправилась в другой конец квартиры, откуда вернулась с пышным лиловым платьем.
– Я буду кофе, – ответила Татьяна Борисовна, недовольно поморщившись. Больше всего сейчас она хотела остаться в одиночестве. Зарыться в перину, закрыть глаза и вспоминать Лёню. Положить рядом его рубашку, из которой давно выветрился запах любимого мужчины. Порыться в закоулках памяти, чтобы вспомнить его теплые руки, мягкие волосы, низкий голос. Визит четы Завадских был очень некстати, но и отказать хозяйка дома не могла – настолько искренне они сопереживали ей, помогали наводить справки и поддерживали всей душой.
Громкий, раскатистый бас капитан-лейтенанта Завадского Агафья заслышала, когда тот поднимался по лестнице. Он в чём-то эмоционально убеждал вечно спорившую с ним супругу. Так, перекидываясь фразами, они и появились перед дверью, гостеприимно распахнутой няней. Румяная от мороза Катенька держала в руках перевязанную большим синим бантом коробку с пирожными, Александр Александрович, пропустивший вперед жену, едва был заметен за громадным букетом роз, упакованным в юбку из плиссированной бумаги.
– Вот, Александр Александрович! Полюбуйтесь! На привидение похожа. Сил моих уже нет, – причитала Агафья, принимая букет, чтобы капитан-лейтенант мог снять шинель. – Проходите, гости дорогие… Я пока самовар поставлю…
– Тэээкс… – Завадский оправил китель, браво подкрутил ус и одной рукой приобнял хозяйку, уже успевшую расцеловаться с подругой. – Розы кардинально поднимают настроение! Утверждаю это авторитетно! У меня громадный опыт, не так ли, Екатерина Алексеевна?
Офицер заговорщицки подмигнул жене и громко рассмеялся.
Вид счастливых, шумных людей, пахнущих зимней свежестью, излучающих радость, с блестящими глазами и улыбками на лицах заставил на мгновение Татьяну проникнуться жалостью к себе самой. Оказывается, за пределами их зашторенной квартиры все абсолютно иначе. Никому нет дела до её беды, страданий и слез.
– Душечка, ты заставляешь меня печалиться, – Екатерина Алексеевна расположилась рядом с Татьяной на большом кожаном диване с высокой спинкой и взяла её за руку.
– Не знаю, что тебе и ответить. Никогда не могла себе представить, что можно вот так в один момент потерять смысл жизни, – Татьяна опустила взгляд и потянулась за шелковым платочком, заправленным в рукав.
Завадский в привычной ему решительной манере подошел к окну и раздвинул шторы. Хоть за окном и было темно, свет уличных фонарей придал тускло освещенной комнате некоторую живость – на потолке появились желтые полосы.
– Отставить в сторону отчаяние, Татьяна Борисовна! – капитан-лейтенант принялся двигать в гостиной мебель. Первым на центр перекочевал круглый тяжелый стол, с которым Завадский легко справился в одиночку. Затем Александр Александрович приставил четыре стула, стоявшие под стенкой. Композицию завершил подсвечник на пять свечей, водруженный в центре стола.
– Вы уж не обессудьте, Татьяна Борисовна, но мы с Катенькой решились на неординарный шаг. Нас так же тревожит судьба моего друга Леонида, а на ваши страдания смотреть без сожаления и вовсе не возможно. Так что, сейчас будем устанавливать истину, – Завадский потянул за цепочку и из его внутреннего кармана появился хронометр с откидной крышкой. – С минуты на минуту здесь появится еще один человек, который прольет свет на наши вопросы. Он обладает необычными способностями.
Только капитан-лейтенант договорил, как в дверь постучали. Завадский едва заметно улыбнулся – он всегда почитал пунктуальность.
– Иду, иду! – няня с несвойственной прытью побежала открывать, всем своим видом изображая удивление. – Кого это нелегкая принесла?
Агафья замерла, тихонько охнув, и отступила в сторону. В дверном проеме стоял высокий худощавый человек в цилиндре и длинном черном плаще. В руке у него был внушительных размеров саквояж, в идеально начищенных ботинках отражалось пламя свечей, а длинные тонкие усы, пропитанные какой-то химией, торчали из-под носа в стороны, будто две шпаги.
– Позволите? – спросил незнакомец, сделав шаг в сторону няни. Он тут же снял цилиндр и отдал его Агафье. – Мадам Лузгин меня ждать. Так мне сказаль её друзья, который тоже должен находиться здесь…
Гость, одетый явно не по погоде, подбирал слова медленно, выговаривал их с явным немецким акцентом.
– Да, да… мусье, проходите пожалуйста… – растерялась Агафья, у которой к этому моменту в руках оказался еще и черный плащ.
– Герр. Не мусье, – подчеркнул гость, многозначительно подняв вверх указательный палец. – Герр Людвиг фон Кромберг. К вашим услугам…
Последняя фраза адресовалась уже Татьяне и Завадским, вышедшим из гостиной встретить необычного визитера.
Немец учтиво, но лаконично поклонился и вопросительно взглянул на хозяйку:
– Где ви приказать проводить сеанс?
Татьяна Борисовна пребывала в растерянности и не нашлась сразу, что ответить. Неловкую паузу прервал Завадский.
– Герр Людвиг, прошу сюда. Проходите, у нас все готово!
Агафья кинулась в другой конец квартиры и тут же появилась с самоваром в руках.
– Никаких напитков. Никаких еды. Ничто не отвлекать меня от сеанса, – строго заметил гость и няня, не останавливаясь, развернулась в обратную сторону.
– Саша, что происходит? – шепотом спросила Завадского Татьяна.
– Сейчас будем разбираться, насколько твоя хандра имеет под собой основания, – ответил офицер.
– Это настолько необходимо? Что он будет делать? – в голосе хозяйки дома сквозила опаска.
– Не переживай, Танечка, – Екатерина Алексеевна, отодвигая стул, подключилась к разговору. – Герр Людвиг – известный в Европе спиритолог. Он прибыл в Петербург из Берлина с частным визитом к одному высокопоставленному лицу. Мы не могли не воспользоваться такой возможностью. Доверься нам, доверься герру фон…
– Кромберг, – немец невозмутимо напомнил свою фамилию. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Ви – сюда! Ви – справа, – медиум рассадил Завадских по обе стороны от своего стула, стоявшего спинкой к окну. Займите места. Бистро. У меня мало время. Госпожа, прошу сидеть напротив меня. Мне нужно видеть ваши глаза.
Спиритолог медленно раскрыл саквояж. Оттуда по очереди появились раскладная деревянная доска с буквами, блюдце с нарисованной на обратной стороне стрелкой, две толстые, но короткие свечи в специальных низких подсвечниках и элегантная деревянная подставка под палочку благовония. Чиркнув спичкой, немец извлек яркое пламя, в свете которого его острый нос и густые, косматые брови прибрели зловещий вид. Через несколько секунд медиум зажег фитили обеих своих свечей, расставленных по бокам карты. Хозяйский подсвечник перекочевал в руки подоспевшей Агафье.
– Ааа… Мне позволите, Татьяна Борисовна? – тихонько спросила няня, но хозяйка не ответила, а лишь бросила вопросительный взгляд на медиума.
– Чем больше людей, тем лучше. Один мой закон – соблюдать тишина. Слушать мой голос. Никакого смеха. Не вставать. Не ходить. Когда это произойдет – не кричать. Дух любить тишина.
Агафья быстренько принесла еще один стул, поставила его на то место, которое указал немец – между Татьяной Борисовной и Екатериной Алексеевной, на секунду отвернулась, чтобы перекреститься на икону Николая Угодника, и села, шумно выдохнув.
Медиум все еще стоял возле стола, соединив большие и указательные пальцы рук в кольцо и закрыв глаза.
– Чудной какой… – прошептала няня, наклонившись к уху Татьяны Борисовны, чем вызвала бурю гнева со стороны медиума.
– Я просиль молчать! – сдавленно вскрикнул долговязый немец, переходя на визг. – Так невозможно работать!
Няня густо покраснела и принялась поправлять передник.
– Нет… не правильно… – Медиум сорвался с места и в три шага преодолел расстояние до окна. Там он отодвинул штору и воскликнул: – Я так и зналь!
Достать до форточки с его ростом не представляло никакой сложности. Немец тут же её открыл, после чего удовлетворенно потер руки.
– Можно начинать… Дух не мог появиться, если нет открытого места в окне.
По приказу спиритолога присутствующие сначала взялись за руки, потом сосредоточились, вкушая запах благовония, которое он разжег. Тоненькая струйка дыма, подымавшаяся от тлеющей палочки, наполнила комнату неизвестным ароматом сладковато-пряного оттенка. Легкий сквозняк из открытой форточки сначала колыхал штору, а затем передавал свое движение пламени свечей, отбрасывавших на стену неестественно большие тени сидевших за столом участников сеанса.
– Нет… Опять нет… – пробормотал медиум. – Не тот атмосфера. Я не могу настраиваться…
– Да что ж такое, герр Людвиг! – тут уже не выдержал Завадский. Как показалось Татьяне Борисовне, в тоне капитан-лейтенанта просквозила какая-то требовательность и недовольство. – Нам вас рекомендовали как ученика великого Хьюма…