Татьяна, стоя в углу, недовольно сжала губы. Это имя доставляло ей много страданий в свое время и, оказывается, её Лёня уехал именно к ненавистной певице.
Адъютант напрягал всю свою силу воли, чтобы заставить работать травмированное сознание. Эта мука явно выражалась на его лице.
– Итальянка, Лёня. Бриджид, – будто уговаривая адъютанта, повторил Великий князь. На этой фразе в его голосе Татьяна услышала какое-то подобие надежды.
Блестящие, мелкие капли пота, словно роса после осевшего с восходом солнца тумана, проявились на лбу капитана. В ушах отчетливо слышался стук конских копыт о мостовую и грохот обитых железными лентами колес. Потом темнота и дверь. Кот. Почему-то перед глазами появился рыжий кот в окне на втором этаже.
Адъютант рылся в мгновенно появляющихся и тут же исчезающих образах, он закрывал глаза, чтобы не упустить ни одной детали, но память оказывалась навести порядок в мыслях
Веки, прикрывшие глаза больше чем на половину, мелко подрагивали. Лузгин сильно сжал челюсти, будто пытаясь совладать с нахлынувшей болью. В комнате воцарилась тишина.
– Нет… Не помню…
Лейб-медик Боткин протянул Татьяне Борисовне листок, исписанный крупным почерком, после чего взглянул на Великого князя:
– На сегодня я считаю свою миссию оконченной. И прошу пациенту дать покой. Завтра в это же время я нанесу вам визит, Леонид Павлович. Будем наблюдать за состоянием. Ваш случай интересен с точки зрения исследователя, уж простите. Ваше высочество, вы позволите откланяться?
Константин Николаевич с едва скрываемым раздражением резко встал и проследовал в прихожую:
– Ваша правда, Сергей Петрович. Да и я засиделся. Тут семья воссоединилась, а я со своими допросами! Делайте что хотите, доктор, но пациент должен, слышите? Должен вспомнить, у кого он был в Лондоне! Иначе – нам с вами цена – грош в базарный день!
Этой ночью, после того, как Великий князь покинул дом Лузгиных, Леонид Павлович с трудом успокоил свой мозг. Взрывы не связанных между собой воспоминаний совершенно истощили и без того обессиленного капитана, но заснуть он совершенно не мог, и не только по этой причине.
– Лёня… – Татьяна Борисовна в знак благодарности за долгожданную любовь ласково положила руку на его грудь. – Ты знаешь, я всегда считала самой большой банальностью слова о том, что ценишь только то, что теряешь… А вот, оказалось, что так и есть. Извелась вся… Чуть умом не тронулась. Как твоя голова? Болит? Что ты чувствуешь, любимый? Эти ваши шпионские штучки… Мне важнее, чтобы ты меня вспомнил…
– Доктор говорил, не тревожить, необходим полный покой, – улыбнулся в ответ адъютант, поглаживая любимые плечи. – Танюша, есть такая вещь… Запах. Я не знаю, в каких уголках памяти хранится эта информация. Только переступил порог – и, словно обухом по голове. Это мой дом. Потом осмотрелся – ничего не помню, но пахнет домом. И тобой…
Женщина, если она искренне любит, то перевернет мир с ног на голову, но своей цели добьется. А главной целью Татьяны было вернуть мужа. Обритого, исхудавшего, со странным, рассеянным взглядом, на первый взгляд – чужого.
– Хороший мой… а ты ведь говорил мне те же слова, что и раньше. Будто и не уезжал… – Татьяна слезу свою не скрывала. Только аккуратно стерла ее пальцем с плеча супруга. – Боткин, конечно, великий врач, но у меня свои методы. Все ли ты вспомнил? Сколько еще мне нужно провести сеансов излечения?
– Я думаю, следует продолжить курс… – адъютант привлек супругу в свои объятия, но она с хохотом вырвалась, подскочила и уселась на углу кровати, подогнув ноги под себя, словно в юношеские годы в Смольном.
– Погоди, ненасытный мой! Не забывай – нам нужно припомнить все, что с тобой случилось, а не только самое лучшее. Вот, к примеру, кто эта Бриджид?
– Не помню я, любовь моя, да и зачем это все? Мы куда-то опаздываем? Все придет, дайте мне время, – ответил Лузгин, протянув руку супруге, но та не собиралась останавливаться.
– Ну, хорошо, ты её не помнишь, любимый, но может быть, тебе что-то скажет имя… Кармен? И откуда на шнурке рядом с твоим нательным крестом этот перстень? Я его вижу впервые.
Адъютант недовольно поморщился, сжал зубы, пытаясь не дать исчезнуть образам, проносящимся в голове. Букет. Большой букет. Женщина с красивыми плечами в платье цыганки. Она говорит с ним по-русски, но с акцентом. С легким итальянским акцентом.
«Не терять… не терять… останься…» – адъютант разговаривал со своими мыслями, бесшумно шевеля губами, будто умалишенный из той самой богадельни. Тахта. Красный свет и специфический запах. В комнате слоями стелется дым. Эти же плечи. Изгиб талии. Она лежит и почему-то смеется ему в лицо. «Я Крапова ни в какие дела не втягивала. Была бы моя воля вернуть все назад… Раз они так с ними поступили, то я больше ни в чем им не обязана! Месть? Хорошо!» – эти слова, произнесенные низким, красивым голосом, ударили изнутри в свод черепа, с силой апоплексического приступа.
Лузгин хлопнул себя ладонью по груди и ощутил боль от того, что перстень, висевший на шнурке вместе с нательным крестом, впился ободом в кожу.
– Вот… Я привез вот это, – адъютант рванул нитку и поймал перстень с вензелем. – Я его привез… Итальянка сама отдала.
Через два часа, ранним утром, Лузгин, одетый в парадный мундир бесцеремонно стучал в двери Мраморного дворца, требуя отвести его к Великому князю.
– Когда государь будет подписывать указ о созыве Учредительного собрания? – это было первое, что услышал разбуженный прислугой Константин Николаевич.
– В понедельник, – строго ответил августейший хозяин дворца, с трудом скрывая своё негодование. Таких выходок себе никто не мог позволить. Лузгина от разгрома спасли лишь необычные обстоятельства его возвращения, но, в конце концов – стояла задача вспомнить, и он вспомнил!
– Значит, у нас остался только один день… А куда сегодня поедет Его величество?
В глазах адъютанта Великий князь заметил тот знакомый, и такой нужный сейчас блеск.
Глава XXVIIIПерстень
Её длинные и тонкие пальцы, будто специально созданные для игры на фортепьяно, едва заметно подрагивали, чего раньше Софья за собой не замечала. Вытянув перед собой руку, она присмотрелась к кончикам ногтей, предательски выдававшим волнение. Решительно выдохнув, Софья крепко сжала губы и сама себя укорила за нерешительность: «Ещё не хватало сдаться в самый решающий, последний день!». улица
Вчера вечером импозантный итальянец, страдающий нездоровой полнотой, зашел к ней в лавку на угол Невского и Малой садовой. Иностранцу представляться не было необходимости. Его звали Джованни и он очень любил сыр, который здесь иногда продавали. Правда, не всем, а только тем, кто просил открыть условным стуком в дверь.
«Сырная лавка Кобозева» появилась здесь не так давно, не многим более месяца, и хозяева, ко всеобщему удивлению конкурентов и покупателей, не проявляли в своем купеческом деле должной ретивости. Из всего, что было необходимо сделать для успеха – изготовили новую вывеску и завезли подводу сыра нескольких сортов. Внутри лавка как была убогим заведением – так и осталась. Деревянные панели по пояс высотой не видели лака уже несколько лет, от чего покрылись паутиной мелких светлых трещин. Паркет на полу лишь эпизодически пробовали натирать воском, но давно не циклевали. Некоторые досточки, особенно, при входе, противно поскрипывали под ногой, издавая раздражающий высокий звук. Видавшие виды кремовые обои в бордовую полоску покрылись в углах этого небольшого помещения равномерным темным налетом. Почтенного возраста подоконник, не встречавшийся с рубанком столяра со времени своего создания, был симметрично расписан вдавленными кругами от когда-то стоявших на нем тяжелых цветочных горшков. Сейчас окно с видом на Малую садовую украшал лишь один небольшой горшок с жиденькой геранью, сохранившей на тоненьких веточках только пару чахлых красных соцветий. Земля в горшке потрескалась от сухости.
Софья, с раздражением хлопнув руками о белый передник, принялась расправлять окантованные рюшами салфетки, накрывавшие витрину с сырными головками. Это занятие было ей категорически противно, но нужно было себя чем-то занять, чтобы укротить бушующие внутри эмоции.
Джованни в лавке не появлялся уже долго, почти две недели, да и что ему было там делать? Но теперь, когда подкоп под мостовую Малой Садовой уже был выполнен, и осталось только доставить взрыватель, чтобы соединить его с зарядом, он прибыл с вестями.
«Воскресенье. В понедельник будет поздно» – прошипел вчера вечером импресарио, вытирая полированную лысую голову платком. Забрав бумажный сверток с фунтом твердого сыра, итальянец возле выхода обернулся, чтобы надеть свой котелок и одарил Софью красноречивым суровым взглядом. Именно этот повелительный, не терпящий пререкания взгляд и вывел Софью из равновесия. Сама не принимающая неповиновения, она с трудом подчинялась приказам. Единственный человек, которого она могла послушать, был её милый Саша, сидящий сейчас в заточении где-то в сыром подвале Петропавловской крепости, известный сыщикам Третьего отделения под кличкой «Дворник».
В том, что она доведет начатое до конца, миловидная барышня с высоким лбом и ясными глазами не имела ни малейшего сомнения, но теперь главным мотивом для этого служило только страстное желание помочь любимому. Рассуждения Софьи были предельно просты: если Дворника обвиняют в подготовке покушения на царя, то с его арестом эта подготовка не должна закончиться. Она приведет в исполнение приговор Комитета и даст любимому шанс на спасение.
От чего же это волнение? Почему подрагивают пальцы? Софья терла стекло витрины с каким-то особенным рвением, будто старалась заглушить этот тремор резкими, размашистыми движениями. С минуты на минуту должен появиться один из её соратников, который спустится в подвал и соберет электрическую цепь. Он не должен заметить ни тени сомнения на ее лице.
В дверь три раза негромко постучали. Софья поначалу даже не отреагировала. Во-первых, раннее утро, во-вторых, стук был каким-то нерешительным. Гонец с запалом должен был стучать иначе. Два – один – два. Хозяйка лавки опустила тряпку в ведро с мыльной водой и принялась мыть панель. Спустя несколько секунд стук раздался снова, но на этот раз он напоминал удары кулаком. Софья посмотрела на себя в зеркало пристенного стеллажа, поправила выбившийся из аккуратно собранных на затылке волос локон и развернулась к двери.