– Ну что ж ты встал, милок? Эдак, мы с тобой в трубу вылетим… – ворчала женщина в адрес внука, продолжая глубоко и шумно вздыхать.
Мальчик не слушал свою бабку, все его внимание было обращено на коней и восседавших на них усатых казаков, державших спины ровно, будто им под шинели кол вшили.
Коля, абсолютно не замечая бабкины причитания, снял с головы корзину и поставил к ногам Нюры. Спина его выпрямилась, подбородок приподнялся – малец представил себя на месте ближнего к нему казака, который почему-то ему моргнул.
– Нет уж… Хватит с меня! Эта корзина будет последней! – Коля вслух произнес, может быть, самые главные слова в своей жизни. – Я на конюшню пойду! А как по возрасту возьмут – в кавалерию подамся!
Кавалькада поравнялась с Нюрой, которая наконец-то обратила на неё внимание.
– Кака така конюшня, Николаша? Кобылам хвосты крутить собрался? Что ж ты мелешь, внучок?! – торговка всплеснула руками, даже не пытаясь сдержать всплеск эмоций. – А я с кем торговать останусь? С отцом твоим, с этим пропойцей? Николаша!
Но было поздно. Юноша принял для себя решение. Коля инстинктивно сделал шаг вперед, с панели на мостовую, но казак пальцем погрозил ему – берегись мол, не подходи. А Коля с раскрытым ртом наблюдал за всем этим движущимся мимо него великолепием. Не иначе, кто из царской семьи едет, а может и сам Государь, собственной персоной.
Отвлекшийся на движение Коли казак за секунду разглядел его восхищенное выражение лица и грозное лицо сменил на снисходительную улыбку.
Этой секунды хватило для того, чтобы человек в сером пальто, и такого же цвета кепке, надвинутой на лоб, шагнул навстречу экипажу.
– Да кому ты там в этих драгунах нужен?! Ты ж посмотри на себя! Кожа да кости! – Нюра, еще не отдышавшись полностью, нашла в себе силы набрать полную грудь воздуха, чтобы приструнить внука.
Человек в кепке, стоявший на мостовой в пол оборота к кавалькаде, чтобы не сразу бросился в глаза сверток под его левым локтем, резко развернулся. Бумажный пакет, перевязанный накрест бечевкой, оказался в его правой руке. До кареты оставалось не больше четырех аршин. [58]
Казак из конвоя переключил свое внимание на неизвестного, шагнувшего навстречу карете, но было уж поздно – человек в кепке оказался позади него. Мужчина сделал большой замах и сверток полетел под ноги коней, тянувших карету. Кучер успел среагировать, издал какой-то, только его коням понятный звук и они рванули настолько резко, насколько это позволяло снежное месиво, тормозившее большие колеса кареты. Каким-то чудом ни одна подкова пакета не коснулась, но как только над ним проехала задняя ось, раздался сильный хлопок.
Нюра от неожиданности вскрикнула, схватилась за голову. Через долю секунды после вспышки появилось большое сизое облако, шаром поднимающееся к верху, к низким тучам такого же цвета.
Карета встала, прохожие, что не потеряли самообладания, бросились догонять бомбиста, кинувшегося в сторону Невского, казаки не могли справиться с лошадьми, вставшими на дыбы от испуга. Один из них, упавший на мостовую вместе с конем позади кареты, не подавал признаков жизни, придавленный окровавленным крупом своего коня.
Нюра стала задыхаться. В груди появилась необъяснимая тяжесть, каждый удар сердца отзывался мощным приливом крови к лицу, голова нестерпимо разболелась, глаза слезились, то ли от едкого дыма, то ли от вида этого кошмара.
– Колюшок… Куда ты… – торговка, отброшенная взрывной волной на решетку канала, пыталась докричаться до своего внука, но из груди вырывались лишь неестественные хрипы. Нюре не хватало воздуха.
Коля поднялся на ноги, не обращая внимания на крики прохожих и совершенно забыв о своей бабке. Его взгляд не отрывался от глаз казацкого коня, раненного взрывом в широкую, мощную шею. Из разорванной вены пульсирующим фонтаном на грязный снег выплескивалась горячая, алая кровь.
– Куда ж ты, стервец… – Нюра, из последних сил опираясь на ограду, попыталась во всей этой суматохе рассмотреть худощавую фигуру своего внука, ставшего перед погибающим конем на колени. Коля будто пытался уговорить его не умирать, гладил морду животного и бессильно плакал.
Конвой с помощью людей скрутил нападавшего и повалил его на землю.
Торговка почти поднялась на ноги, но колени предательски подкашивались. Колю было не видать и от того сердце колотилось еще чаще. Из кареты вышел какой-то человек в широкой накидке с меховым воротником и в каске с пышным белым султаном. Вокруг него все суетятся, он в центре внимания. [59]
– Коленька! Внучок, где ты? – Нюра пытается из себя выдавить хоть сколько-нибудь громкий звук, но голос предательски пропал, руки и ноги не слушаются. Невозможно сильно болит в груди. Нюра пытается оглядеться по сторонам, может быть с внуком все в порядке, просто среди хаотично движущихся фигур его невозможно приметить?
Человек в военной форме, которого Нюра приняла за генерала, стоит возле воронки. О чем-то разговаривает с полицейским чином и с задержанным. «Где мой Колюшок?» – в голове у Нюры пульсирует только эта единственная мысль.
Внимание торговки привлек крик слева. По панели со стороны Конюшенного моста быстро бежит человек странной наружности. Он потерял фуражку, он обрит наголо, через всю голову большой шрам, на руке желтая перчатка. Человек кричит: «Увозите! Увозите императора!» На него никто не обращает внимания, кроме одного из тех, кто стоит в толпе, кроме того, у которого под локтем еще один бумажный сверток.
Обритый офицер без фуражки поскользнулся и рухнул на правый бок, но он тут же подскакивает и, помогая себе руками, пытается броситься в ноги человеку со свертком. Тот делает шаг в сторону, чтобы оказаться прямо перед императором.
«Слава богу… Жив…» – Нюра разглядела возле падшего коня Николашу, который уже встал на ноги, но всё никак не мог совладать со своими слезами. Мальчик вытирает текущие по щекам слезы своей скомканной шапкой.
Офицер в желтой перчатке громко кричит: «Уведите его!» Невзрачного вида горожанин двумя руками поднимает свой сверток над головой, чтобы бросить под ноги себе и государю. Император смотрит прямо ему в глаза. Полицейский чин хватается за эфес.
В грохоте второго взрыва Нюра потеряла слух. Её обдало горячей волной. Нюра уже не слышала стонов раненых и криков о помощи. На том месте, где только что стоял царь, стелился густой дым. Собрав все свои остатки сил, торговка поползла вперед по красному от кровавых брызг снегу. Свист в ушах мешал ориентироваться, гул в голове эхом от бил изнутри по глазам. Колюшок был там, за спиной царя… Где он?
Кто-то пытался поднять Нюру, подхватив под руку, но она отмахнулась и сделала это с такой силой, что сама оттолкнулась. Расстояние в пару аршин Нюра преодолела, по инерции падая вперед. И когда она ударилась о булыжник локтями, взвыла как раненое животное, но не от боли адской вырвался этот крик.
Колюшок, её единственная надежда в жизни, её смысл жизни, лежал лицом вверх, раскинув в стороны руки прямо перед ней. Стеклянные глаза мальчика смотрели на небо, на низко плывущие над Екатерининским каналом тучи… всё, что оставалось Нюре, это погладить его волосы цвета соломы, запах которой он так любил…
Великий князь Константин Николаевич прибыл в Зимний дворец в числе первых, как только прислуга доложила о двух мощных взрывах, раздавшихся со стороны Михайловского сада.
Возле Собственного Их Величеств подъезда кучер с ошарашенным выражением лица размахивал руками, что-то описывая лейб-гвардейцам, и пальцем указывая на окровавленные сани. Великий князь, остановившись, кинул в его сторону суровый взгляд, но возница с глазами, полными слез, только отчаянно махнул рукой, позабыв о всяком этикете:
– Убили, супостаты… Убили Его Величество. [60]
Лейб-гвардейцы, побледневшие от разъяренного вида Великого князя, взяли на плечо и без команды приняли стойку «смирно».
Бурого цвета кровь тонкой дорожкой тянулась по ступеням Салтыковской лестницы на второй этаж. То тут, то там её неровная линия прерывалась крупными каплями, особенно бросавшимися в глаза на фоне светлых прямоугольников напольной плитки.
Коридоры дворца были еще пусты. Шаги Его Высочества гулко отдавались эхом от высоких сводов. Константин Николаевич, сам того не замечая, вкладывал в удары каблуков о пол, казалось, всю свою злость и досаду.
Кровавая дорожка привела Великого князя в кабинет брата. Первые несколько секунд Константин Николаевич стоял в двери, потеряв от ужаса дар речи. Император лежал на своей кушетке, что стояла за его рабочим столом возле алькова. Гофмедик Маркус не обратил никакого внимания на августейшего брата государя. Он дрожащей рукой держал царя за запястье левой руки и вслух считал пульс.
– Девять… Десять… – между цифрами лекарь делал большие паузы – пульс прощупывался совершенно слабо.
– Коган, прижмите левую бедренную артерию! – скомандовал доктор своему помощнику и бледный фельдшер Коган, как-то нерешительно отодвинув в сторону обрывки государева мундира, запустил руки куда-то вглубь окровавленного месива.
Лицо государя имело бледный, обескровленный цвет и было испещрено черными точками сгоревшего пороха. Глаза приоткрыты лишь немного, как у человека в бессознательном состоянии.
Константин Николаевич не мог оторвать взгляд от жертвы террористов. Смятение и отчаяние захлестнули его, к горлу предательски подступил комок.
– Не смей… – слова самого младшего из братьев, Великого князя Михаила Николаевича, стоявшего в изголовье государя, отрезвили Председателя Государственного совета. Да. Никто из мужчин дома Романовых не имеет в эту минуту права на слабость.
– Позвольте, Ваше высочество… – Константин Николаевич был вынужден посторониться – в кабинет прибыли еще два доктора. Один из них нес в руках ампутационный ящик с хирургическим инструментом.