В зале сделалось тихо, как в церкви во время службы. Все ждали, пока я заговорю. Или поклонюсь. Возможно, я нарушила все требования этикета, не встав и не проделав реверанс. Но я лишь улыбнулась и откинулась на спинку стула.
– Я бы сказала, что рада знакомству, ваше высочество, но меня с детства учили не говорить неправды.
Чтобы сохранить хоть намек на приличия, я слегка кивнула и встала. Лицо у князя Николае сделалось просто потрясающее. Как будто я сдернула перчатку и при всех этих свидетелях шлепнула его перчаткой по лицу. Мне почти что стало жаль его. Должно быть, его впервые оскорбили столь безжалостно. И что же ему делать с тем, кто не спешит трепетно ловить каждое княжеское слово?
Я кивнула моему другу.
– Мистер Крессуэлл, я подожду вас снаружи.
Когда я подобрала юбки, сидящий неподалеку рыжий кудрявый парень покачал головой. Уж не знаю, то ли его восхитила моя дерзость, то ли возмутила. Я зашагала к выходу, не оглядываясь. По пути меня сопровождало звяканье столовых приборов, падающих на тарелки, и низкий смешок Томаса. Даже братья-итальянцы оторвались от книг, и глаза у них сделались круглыми, словно чашки Петри.
Но довольство мое длилось недолго – до тех пор, пока я не заметила, что в дверном проеме стоит директор Молдовеану, и на лбу у него вздулись жилы. Он быстро двинулся ко мне, и я готова была поклясться, что следом за ним ползет огромная крылатая тварь, царапая когтями пол. Но это была всего лишь его тень, удлинившаяся в свете факелов.
– Поосторожнее с выбором врагов, мисс Уодсворт. Мне бы не хотелось, чтобы вашу и без того уже пострадавшую семью постигла новая трагедия. Насколько я понимаю, фамилия и род Уодсвортов уже почти уничтожен.
Я вздрогнула. Отец опубликовал весьма расплывчатое сообщение о смерти брата, но директор держался так, словно подозревал обман. Он пристально посмотрел на меня, приподняв губу не то в улыбке, не то в презрительной ухмылке.
– Интересно, не покинут ли вашего отца силы, если с его последним оставшихся в живых ребенком случится что-то страшное? Опиум – очень неприятная привычка. От нее очень сложно оправиться полностью. Впрочем, я уверен, что вы это осознаете. Вы кажетесь не лишенной разума. Для девушки. Надеюсь, я достаточно ясно выразился?
– Да как вы?..
– Это мой долг – узнавать все о потенциальных студентах. Все до последней капли. Не тешьте себя ложной надеждой, что сумеете сохранить свои тайны. Я выведываю их и о живых, и о мертвых. Я уверен, что выяснение истины всегда окупается.
Мои внутренности скрутило от страха. Молдовеану угрожал мне, и я ничего не могла с этим сделать. Директор задержал на мне взгляд еще на мгновение, словно надеялся испепелить меня, и прошел в обеденный зал. Я пришла в себя, лишь когда он уже был в противоположном конце зала.
– Завтрак окончен! – объявил директор. – До вечера можете заниматься, чем пожелаете.
Я побежала к себе в покои за зимним пальто и чистыми перчатками; мне не терпелось оказаться подальше от этого гнусного замка и его отвратительных обитателей.
Глава девятаяКняжеский город
Дорога через лес
Poteca
Брашов
2 декабря 1888 года
– Отныне князь Задавака – твой почитатель, Уодсворт. – Томас толкнул меня плечом, изо всех сил стараясь скрыть свое удовольствие от того, что у меня появился новый смертельный враг. – Когда Молдовеану ушел, он разбил тарелку об стену и порезал пальцы. Кровь забрызгала яйца. Очень драматично.
– Такое впечатление, что ты завидуешь, что не успел первым что-нибудь разбить.
Я поскользнулась на обледенелой брусчатке, и Томас поддержал меня, потом медленно отпустил мою руку и встал на почти респектабельном расстоянии. В каждом его движении чувствовалось возбуждение. Судя по его бесконечному подтруниванию, он почти не замечал Брашов, известный также как Княжий город.
Я заметила Вильгельма: он торопливо вышел из замка, то и дело спотыкаясь. Я дернула Томаса за рукав. Я хотела поговорить с этим юношей и спросить, что он видел в поезде, но он, похоже, вознамерился любой ценой избегать меня. И это лишь укрепляло мои подозрения в его виновности.
Кожа Вильгельма выглядела немного… я даже не могла сказать точно. Казалось, будто смуглый оттенок полностью сменился темными пятнами. Как будто лихорадка прилила изнутри к лицу. Я попыталась припомнить, какое заболевание может вызвать два разных вида сыпи одновременно, но не сумела. Но это определенно не была скарлатина – ее симптомы я знала хорошо.
Мы шли на достаточном расстоянии от Вильгельма, чтобы он или не заметил нас, или предположил, что мы направляемся в селение с собственными целями. Я хотела изучить его, посмотреть, куда он пойдет первым делом. Быть может, это нам что-нибудь подскажет. А если мы накинемся на него с расспросами сейчас, он, скорее, всего изменит маршрут. Я поделилась с Томасом своими подозрениями, и он согласился, что лучше всего действовать именно так.
Я смотрела на землю, отмечая следы, оставленные Вильгельмом на свежевыпавшем снеге, и его уверенную походку. Похоже, он перестал спотыкаться, но у края дорожки обнаружилась свежая рвота. Я не изучала ее пристально и постаралась побыстрее пройти мимо. Возможно, Вильгельм просто направляется к кому-то за лекарством от своей болезни. Хотя странно, почему он отправился в селение, а не обратился к доктору в замке.
Я сунула руки в карманы и снова чуть не поскользнулась. Со всей этой суетой в обеденном зале я совсем позабыла про рисунок. Я огляделась по сторонам, дабы убедиться, что мы с Томасом одни на тропе – не считая Вильгельма, но тот шел далеко впереди и не обращал на нас ни малейшего внимания. Я остановилась и принялась копаться в кармане – и осознала, что рисунка там больше нет.
– Только не говори мне, что я отказался от неподобающей привычки к курению лишь затем, чтобы ее подобрала ты.
– Что-что?
Я пошарила в карманах юбки, потом во внутреннем кармане зимнего пальто. Пусто. Сердце мое глухо заколотилось. Если бы я сегодня утром не показывала рисунок Анастасии и Иляне, я бы испугалась, что он мне просто примерещился. Я вывернула карманы. В них ничего не было.
– Уодсворт, да что ты ищешь?
– Моего дракона, – ответила я, пытаясь вспомнить, положила ли я рисунок обратно в карман, прежде чем спуститься в обеденный зал. – Должно быть, я оставила его в своей комнате.
Томас посмотрел на меня со странным выражением лица.
– А где ты взяла дракона? Я уверен, что множество ученых самого разного профиля пожелают побеседовать с тобой и взглянуть на этот экземпляр. Так он достаточно мал, чтобы поместиться у тебя в кармане? Какое открытие!
– Это рисунок из моего купе, – сказала я и глубоко вздохнула. – Я нашла его после того, как стражники унесли тело.
– А! Понятно.
Томас вдруг развернулся и зашагал к селу, оставив меня стоять на месте с разинутым ртом.
Я подхватила юбки, стараясь не поднимать их выше края ботинок, и поспешила за ним.
– В чем дело?
Томас кивком указал на кусты, растущие вдоль тропы. Я проследила за его взглядом и заметила на снегу у края леса следы, напоминающие отпечатки лап крупной собаки. Похоже, они двигались по следу рвоты Вильгельма. Мне крайне не хотелось сталкиваться ни с его болезнью, чем бы она ни являлась, ни с этим животным, что следовало за ним. Молодой человек, находившийся уже почти у самого гребня горы, снова споткнулся. Мне захотелось побежать к нему и предложить опереться на меня. Он вправду выглядел неважно.
Томас, внимательно следивший за нашим соучеником, зашагал прямо по снегу.
– Нам лучше не оставаться здесь, когда солнце зайдет, – сказал Томас. – Сейчас зима, а в это время в лесу мало пищи. Лучше не искушать судьбу и не рисковать встречей с волками.
Но на этот раз я была слишком раздражена, чтобы представлять себе лес, кишащий дикими зверями. Я прибавила шагу и нагнала Томаса.
– Ты собираешься делать вид, будто я вовсе не упоминала об этом драконе?
Томас остановился, снял шляпу, смахнул снег, насыпавшийся на нее с ветвей, и надел обратно.
– Раз уж тебе так хочется это знать, его нарисовал я.
Я охнула и ссутулилась. Мне следовало бы обрадоваться, что в этом рисунке нет ничего зловещего и что никакой убийца не пробирался тайком ко мне в купе и не оставлял там улику в качестве насмешки. И все же я не могла скрыть своего разочарования.
– А почему ты не сказал мне об этом раньше?
– Потому что я не намеревался тебе его показывать, – со вздохом произнес Томас. – Кажется, я грублю, вместо того чтобы просто сказать: «Извини. Пожалуйста, не спрашивай про дракона. Сейчас это слишком деликатная тема».
– Я и не знала, что ты так хорошо рисуешь.
Но стоило мне произнести эти слова, как у меня промелькнуло воспоминание: Томас наклонился над трупом в дядиной лаборатории и с примечательной точностью зарисовывает стадии вскрытия. Руки его выпачканы в чернилах и угле, которые он не потрудился смыть.
– Да, неплохо. Это семейное свойство.
– Это было… мило, – сказала я. – А почему дракон?
Томас мрачно поджал губы. Я думала, что он не станет отвечать, но он глубоко вздохнул и негромко ответил:
– У моей матери была картина с ним. Я вспомнил, как смотрел на него, когда она умирала.
И не добавив больше ни слова, он зашагал по снегу. И я тоже. Мы слишком близко подошли к эмоциональной ограде, которую он возвел давным-давно. Томас никогда не говорил о своей семье, а мне хотелось знать, как он стал таким. Я собралась с силами и поспешила за ним, и тут заметила, что Вильгельма больше не видать. Я торопилась изо всех сил, хотя в глубине души мне теперь казалось, что в путешествии Вильгельма нет совершенно ничего необычного. Просто в моем воспаленном воображении зародилась очередная фантазия.
Мы были уже неподалеку от Брашова, и мне уже осточертело пробираться по снегу и льду. Подол моей юбки промок и заледенел, как пальцы трупа. Брюки и костюм для верховой езды куда удобнее! На самом деле разумнее было бы остаться в замке и изучить класс для занятий анатомией и комнату таксидермии. Мы не просто впустую теряли время, следуя за больным юношей, – мы к тому же промокли и замерзли. Я уже почти ощущала, как меня охватывает свойственное отцу беспокойство – как бы не подхватить инфлюэнцу!