— Во-первых, сами посудите, Гордей Назарович. Дорожки в парке просторные, усыпаны мерзлым снегом. Просто так к человеку не подкрасться, слышен каждый скрип. И даже ветер тут не поможет. Днем парк полон людей. Значит преступление произошло ночью, когда любая одинокая женщина, увидев приближающегося незнакомца, либо убыстряет шаг, либо сразу бросается бежать. Вот тут и загвоздка. Что делает человек, зная, что его вот-вот поймают? Либо падает на землю, и тогда удар ножа пришелся бы в спину, либо разворачивается к преследователю. Простой рефлекс, встречать опасность лицом к лицу. В этом случае удар мог быть нанесен в область груди, но был бы под другим углом, и никаких отметен бы на шее не осталось. В нашем же случае, госпожа Немировская бежать не пыталась. Убийцу не испугалась, спокойно повернулась к нему спиной, подпустила близко. А значит доверяла или помыслить не могла о его намерениях.
— А что же, во-вторых?
— Во-вторых, место преступления. От ворот, где находится сторожка Петра Кузьмича, до него рукой подать. Сон у старика чуткий, в чем я убедилась сегодня ночью. А значит крик жертвы не остался бы незамеченным. Из чего делаем вывод — она и не пыталась кричать.
— В ваших словах, барышня, присутствует логика, — кивнул француз, крепко задумавшись. — Но с чего вы решили, что в деле замешан именно мужчина? Это вполне могла быть физически сильная женщина. И пугаться ее у убиенной не было никакого резона.
— Могла. Но сама поза, выбор оружия и удар… Слишком все грубо и неестественно для женщины. С вероятностью в девяносто процентов — это дело рук мужчины. Вполне возможно, что они и в парк зашли вместе. Поссорились или дама сказала что-то резкое. Она разворачивается и уходит. Он вытаскивает нож, хватает ее, бьет в грудь…
Строя в голове предполагаемую цепочку событий, я подняла взгляд на зависшего над своим телом призрака. Надеялась, что выражение ее лица подскажет мне правильный ответ. Намекнет, верной ли дорогой ведет меня мое мышление. Но женщина лишь грустно опустила голову. Ее память заканчивалась там, где начиналась смерть…
— Да кто же вы такая? — воскликнул медицинский эксперт, разглядывая меня новым, полным восхищения взглядом. — Гордей Назарович, неужто к нам криминалиста из столицы отписали? Сбылись молитвы…
— Вы ошибаетесь, любезный, — ответил нисколько не проникшийся его радостью пристав. — Позвольте представить вам госпожу Леденцову. Барышня любит на досуге баловаться детективными романами. А все знания о криминалистике почерпнуты из немецких журнальчиков. Я ничего не напутал, Софья Алексеевна?
И смотрит так… насмешливо. Издевается. Видно, что ни единому словечку не верит. А вот какую теорию в голове состроил, поди догадайся.
— Все верно, — расплылась я в елейной улыбочке. — Чтение, как всем известно, повышает эрудированность. Вам двоим тоже настоятельно советую.
Француз, будто не замечая нашей с приставом молчаливой дуэли взглядами, подлетел ко мне, схватил руку, запечатлел на ней смачный поцелуй и принялся восхищенно лебезить.
— Доктор медицинских наук, профессор Поль Лавуазье, к вашим услугам, — его акцент стал сильнее, взгляд томнее.
Заметивший это Ермаков досадливо поморщился. И, наверное, сказал бы что-то резкое. Вполне в его духе. Но тут открылась дверь, и в помещение прямо с мороза ворвался Стрыкин.
— Гордей Назарович, там газетчица эта вездесущая, участок на абордаж берет. Требует сообщить, кого мы из парка на санях приволокли….
— Я бы попросила! Не газетчица, а городской репортер, — раздался за его спиной звонкий женский голос.
Девушке на вид было лет двадцать пять. Круглое, гладкое лицо. Собранные в длинную черную косу волосы. Шубка приталенная. В руках блокнотик с карандашом. В глазах огонь. На устах хищная улыбка.
Такой не криминальную хронику вести, а раздел со светскими сплетнями. Но, похоже, вкусы у нее специфические.
Обведя пристальным взглядом нашу разношерстную компанию, она сосредоточилась на Гордее.
— Господин пристав, читатели «Сплетника» желают знать все подробности произошедшего в Перемейском парке, — голос повелительный, кто-то явно привык третировать именем своей газетенки полицейских чинов.
Знакомая ситуация. Мне на практике тоже приходилось сталкиваться с вечно разнюхивающими — нет ли чего свеженького? — резвачами. Которые часто оказывались на месте происшествия даже раньше самих свидетелей. И жутко… просто жутко злили.
Репортерша скользнула взглядом по французу и прищурилась, пытаясь разглядеть лежащий за его спиной труп. Но обзор быстро загородил вставший рядом с ним Ермаков.
— Стрыкин, какого рожна посторонние в холодной? — так зычно рявкнул он, что все, включая меня и репортершу, вздрогнули. — Только газетчиков мне не хватало. Суют нос куда не просят… Гони в три шеи.
Спорить с ним никто не решился. А открывшую было рот дамочку, крепко схватили под ручку и, не забыв закрыть за собой, буквально, вынесли за дверь.
В помещении воцарилась гнетущая тишина. Прекрасный момент чтобы сделать ноги, пока у разозленного в край пристава не появилось ко мне еще больше вопросов.
— Ладно, пойду я, — прошептала, посылая Полю Маратовичу любезную улыбку. — У вас еще много работы, не буду мешать.
Все равно все важное я уже выяснила. Круг тех, кого следует опросить в первую очередь, мысленно очертила. А значит — пора домой.
Тетушка, поди, места себе не находит. А мне еще для нее легенду правдоподобную успеть бы сочинить…
— Госпожа Леденцова, — нахмурился пристав. — Ваши аргументы в свою защиту будут мной тщательно проверяться. За сим извольте передать его сиятельству графу Бабишеву, что я в скором времени нанесу ему официальный визит.
— Всенепременно, — расплывшись в слащавой улыбке, я помахала мужчинам и схватилась за ручку двери. — Еще увидимся.
— Софья Алеексевна, — тут же распетушился Лавуазье. — С этого дня вы всегда желанный гость в нашем участке.
— Не приведи господь, — донеслось до уха вторившее французу бурчание Гордея. А потом захлопнулась дверь и свист ветра заглушил все посторонние звуки.
Рассвет успел окрасить линию горизонта в ярко-алые цвета. Но, благо, солнца было еще не видно.
Вылезая из сугроба на вычищенную от снега дорожку, я отряхнула подол юбки. Шагнула в сторону участка, да так и не вошла. Вовремя заприметив у конюшен того, кого искала. — Яков, если не ошибаюсь? — возящийся с лошадьми рыжий паренек, чьи щеки, при виде меня, стали напоминать перезревшие томаты, удивленно захлопал глазами.
Затем одернул кафтан и встал по стойке смирно, гордо выпятив не сильно внушительную грудь.
— Рядовой Мещанского полицейского участка Яков Григорьевич Барто, — отрапортовал он четким, правда, не таким зычным, как у пристава голосом, и… сглотнул.
Стрельнул глазами по сторонам. Даже за спину мне заглянул, явно опасаясь внезапного появления своего строгого начальства.
— Софья Алексеевна Леденцова, — ободряюще улыбнулась я. — Можно вас на два слова? Больше не задержу.
Парень важно нахмурился и кивнул.
— Слушаю вас, барышня.
— Помниться, вы сегодня упоминали некую даму… Мадам Жужу? — услышав из моих уст это имя, он громко крякнул и закашлялся. Пришлось наклониться и постучать ему по спине. — Не будете ли вы так любезны, подсказать мне ее адрес?
— Софья Алексеевна, не губите, — важности во взгляде поубавилось, на ее место пришел нешуточный испуг. — Благородным барышням у мадам Жужу делать нечего. Место там… неприличное. Да и Гордей Назарович меня потом и в хвост, и в гриву…
— Яков Григорьевич, я верю, что вы действуете из самых лучших мотивов. Но мне действительно нужна эта информация и я ее получу. Если не от вас, так от кто-то другого. Прошу, облегчите мне жизнь. Со своей стороны обещаю в неприятности не ввязываться. А господину приставу и подавно ничего не говорить.
Парень замялся. Между бровей показалась морщинка. Не частая гостья на его гладком лбу. Затем опустил голову и тяжело вздохнул.
— На Поткинской она обитает. Дом приметный, из зеленого кирпича. Рядом булочная купца Камзолкина. Только середь дня ходу туда нет. С вечера двери открывают.
Поблагодарив рыжего, я направилась к дороге, где в ожидании пассажиров томились извозчики.
Уставшие, не выспавшиеся, они, заприметив меня, тем не менее расплылись в заискивающих улыбках. Авось барышня расщедрится, полрубля к тарифу накинет. И я бы накинула, не жалко. Но дойти до пролеток была не судьба.
Передо мной выскочила запряженная тройкой коляска. Резко остановилась. И с пассажирского сиденья раздался знакомый женский голос с повелительными нотками,
— Садитесь, барышня. С ветерком прокачу.
Оценивающий взгляд. Хитрый прищур.
Девушка даже не пыталась завуалировать свое приглашение прокатиться — помощью ближнему. Ее корыстные намерения читались на покрасневшем от мороза лице, как в открытой книге. И мне бы гордо отказаться. Да вот незадача — я тоже была не прочь устроить ей обстоятельный допрос.
Решившись, я незаметно кивнула плывущему за мной призраку, приняла от извозчика руку, ступила на подножку и села рядом с любопытной дамочкой. Укрыла ноги предложенной меховой накидкой, назвала улицу и номер дома тетушки, и демонстративно отвернулась в сторону. Всем своим видом давая понять, что добыча я не из легких.
— Позвольте, угадаю. Софья Алексеевна Леденцова. Племянница госпожи Замировской и невеста графа Бабишева?
«Тоже мне фокус!» — усмехнулась я про себя. — «Сотрудник желтой газетенки, из небольшого городка, узнал знакомый адрес. Или мне нужно впечатлиться?»
Девушка, меж тем, продолжала забрасывать удочки.
— Заметила вас в полицейском экипаже, прибывшем из Перемейского парка. Погибшая там ваша знакомица?
— С кем имею честь? — резко прервала я сорвавшийся на меня поток вопросов.
— Ох, какая я грубая. Покорнейше прошу простить. Дарья Спиридоновна Колпакова, городской репортер «Сплетника».
— Ведете криминальную хронику?