«Дал бы бог!» – кивнула Кира, невольно улыбаясь обладателю жизнерадостной рубахи, однако он был так занят разговором по сотовому, что даже не заметил ее радости. До нее донесся только обрывок фразы:
– Ваше дело оказаться в нужное время в нужном месте, только и всего! В конце концов, это ваш долг!
«Ишь ты! – с уважением подумала Кира. – Наверное, тоже разведчик – на задание отправился. А эти «перья» для маскировки».
Tем временем сердце перестало грохотать как бешеное, взор вполне обрел утраченную ясность, и Кира обнаружила, что зловещего сходства между двумя дорожками куда меньше, чем ей сперва показалось с перепугу…
И крылечко-то повыше.
И магазин рядом называется «Мини-супермаркет». И ящик не деревянный, а пластмассовый, из-под бутылок. И вообще, не кипарисы обрамляют дорожку, а пирамидальные тополя. И зловещая «доска объявлений» здесь не застеклена, не заперта на замочек, а совершенно открыта взору всякого прохожего человека. И этот прохожий может совершенно беспрепятственно прочесть заляпанную клеем афишку о том, что за совершение тяжких преступлений (леденящий душу перечень прилагается) разыскивается Москвина Кира Константиновна, 1968 года рождения…
«Этого не может быть. Я сошла с ума!» – мелькнула мысль, и Кира с облегчением отдалась ей. Безумие, некогда казавшееся ее ясному, холодному рассудку страшнее всех СПИДов и раков, вместе взятых, вдруг засияло теплой, ласковой улыбкой и распахнуло объятия, сулившие покой, – а главное, бесспорное объяснение всему на свете.
Если Кира безумна, – значит, этого объявления нет: ни здесь, ни в Коктебеле. Нет и не было ни «обезьянника», ни страшного известия о гибели Алки, ни Мыколы, который…
– Девушка, документики ваши попрошу.
Кира досадливо качнула головой. Господи, ну хватит! Безумие повторяется. Это с ней уже было, надо придумать что-нибудь поновее.
Оглянулась – и вздрогнула, потому что белобрысый розовощекий молоденький сержант, стоявший рядом, оказался до жути реальным. Он даже и не подозревал, что является всего лишь продуктом помутненного, больного Кириного сознания! Его большие серые глаза были исполнены трезвомыслия и желания непременно исполнить свой долг. Сейчас они скользнут с ее лица на физиономию опасной преступницы и…
– Шурка! Вот ты где! – раздался радостный крик. – А я тебя ищу, ищу! Прости, что опоздал, больше не буду, ну прости! Держи!
Кира машинально приняла что-то в руки – разноцветное, шелестящее, – а потом ее саму схватили, стиснули чьи-то руки, да так, что она вздохнуть не могла, а чьи-то губы прижались к губам.
Она упала бы, да объятие оказалось слишком крепким. Она обмерла бы, да чересчур живыми были эти незнакомые губы, вытворявшие с ее испуганно приоткрывшимся ртом такое, чего с ним отродясь не вытворяли. Чудилось, во рту у нее оказалось дивное вино, и Кира припала к этому внезапно забившему источнику, не в силах от него оторваться. Голова кружилась так, что Кира принуждена была во что-то вцепиться мертвой хваткой. Возникло смутное ощущение, что это – мужские плечи, но в этот миг почва ушла из-под ног в буквальном смысле слова: Кира ощутила, что ее подхватывают, куда-то несут… потом пьянящий напиток исчез из ее рта столь же внезапно, как и попал туда. И она поняла, что поцелуй, к сожалению, прерван.
С трудом открыла глаза.
Все плыло, колыхалось и сверкало, однако неумолимая реальность осилила-таки бестолковое мельтешенье, и Кира поняла, что возвращена в тот самый «Москвич», из которого выскользнула на пароме – хитро и бесследно, как ей казалось! – а за рулем сидит не кто иной, как все тот же Максим Максимыч Исаев, неумолимый и грозный, явившийся требовать расплаты.
Не успела Кира удивленно оглянуться в поисках того человека, который целовал ее (а им, совершенно ясно, не мог быть Максим с этим его свирепым ликом!), как в окно просунулся разноцветный шелестящий ворох, а вслед – розовое лицо того самого сержанта:
– Вот. Цветочки ваши… Вы уронили.
Это было сказано Кире – смущенно. А затем восторженно – Максиму:
– Ну, ты силен в ремесле, товарищ!
Вслед за этим сержант выдернул голову из окошка и, вытянувшись по стойке «смирно», откозырял голубому «Москвичу».
– А ты, товарищ, в ремесле, увы, не силен! – ухмыльнулся Максим, вглядываясь в зеркальце, где все еще маячила фигура потрясенного сержанта. – Цветочки-то я с вашей, милицейской, клумбы оборвал, а ты не просек это дело! Здорово я тебе мозги запудрил!
Кира опустила глаза на цветы, усыпавшие ее колени. Это были циннии. Яркие, необычайно красивые, даже изысканные. Однако сейчас они ей показались какими-то бездушными, словно сделанными из бумаги. Очевидно, потому, что Максиму удалось запудрить мозги не только сержанту, но и еще одной простодыре.
Между тем «Москвич» резво обогнул порт и, свернув с грохочущей магистрали в укромный проулочек, остановился у забора, через который буйно свешивались золотые шары.
– Ну что? – негромко спросил Максим, не глядя на Киру. – Расплачиваться будем или как?
Ее пробрало холодом до самых пят, однако, не дрогнув даже ресницами, она сняла с запястья «Ролекс» и, так же не глядя, протянула его Максиму. Потом, нашарив на дверце ручку, опустила стекло – и выбросила циннии на дорогу.
– Что это вы? – удивленно вскинул брови Максим, не отрываясь, впрочем, от пристального разглядывания часов.
– Сдачи не надо! – гордо сказала Кира, непонятно, к чему и о чем, и схватилась за другую ручку – на сей раз, чтобы открыть дверь. Однако Максим, проворно сунув «Ролекс» в карман, придержал ее за локоть.
Кира высокомерно покосилась на него: ну, что, мол, еще? Вид у Максима был чрезвычайно деловой.
– Часики-то и в самом деле фирменные, – сообщил он Кире доверительно. – Они правда ваши?..
– Что-о?! – задохнулась она. – Да как вы… Да я вам что, какая-нибудь…
– А вот этого я пока не знаю, какая вы, – спокойно ответил Максим. – Пока вижу только неудачно переодетую особу, у которой какие-то серьезные проблемы с органами правопорядка.
Сердце Киры так и ухнуло куда-то вниз: обычно говорят – в пятки, однако ей показалось, будто сердце провалилось и сквозь пол машины (или, как он там называется, поддон, что ли), а может быть, и вовсе сквозь землю. Во всяком случае, никакого признака жизни в своем теле она не ощущала.
– С чего вы… – шевельнулись губы.
Нет, гляди-ка, – живая! Или это посмертные содрогания, так сказать, post morte?
– Ну, я же помню, как вы задергались, стоило упомянуть этого Мыколу Кобылянского, или как его там? Кстати, я с ним совершенно незнаком, можете успокоиться. В смысле в лицо знаю, разумеется, но в корешах не держу.
– Но вы же сказали: наиперший, наилепший…
– Тогда я еще и не такой лапши навешал бы на уши тому погранцу! – пожал плечами Максим. – Это была просто камуфля, как вы не понимаете? Но я сразу понял, что дело нечисто, и когда увидел, как вы трясетесь пред сержантом с оттопыренными ушами… – Из горла Максима вырвался какой-то слабый звук, напоминающий сдавленный смех. – Он-то небось всего-навсего хотел познакомиться с хорошенькой доступной девушкой, а вы чуть в обморок со страху не брякнулись. Вот я и подумал, что пора выручать. – Он широко улыбнулся, глядя в Кирины глаза.
Она тотчас же опустила их. Очевидно, от нее требовалась реплика – спасибо.
Но за что – спасибо? За своевременную поддержку и спасение? Или… за цветы? А заодно и за сумасшедший, наглый поцелуй, о котором Кира до сих пор не может вспомнить без дрожи… Вот именно, без дрожи оскорбленного достоинства! Поэтому Кира подала другую реплику:
– То есть как это – доступной?!
– Да вы, верно, не представляете, как выглядите в этом бриллиантовом парике! – фыркнул Максим. – Кстати, я давно хотел спросить – вам в нем не жарко?
– А вот это, – вконец обиделась Кира, – уж совершенно не ваше дело!
– Отчего же, – покачал головой Максим. – Очень даже мое: покуда вы сидите в моей машине.
– Да пропади она пропадом, ваша машина! – взвилась Кира, опять вцепляясь в ручку и принимаясь крутить ее. – Как тут открывается?!
– Вообще-то в другую сторону. Но вы лучше погодите, – пальцы Максима опять стиснули ее локоть, и Кира не смогла сдержать нового приступа дрожи… дрожи возмущения, чего же еще?
– Что у вас с этим Мыколой произошло? – спросил Максим. – Ну-ну, говорите, уж я-то имею право знать: ведь я вас дважды выводил из-под обстрела!
«Что сказать? Что ему сказать? – лихорадочно заметались мысли. – Все что угодно – кроме правды!»
– Ну… он ко мне лез, – выдавила Кира. – Пристал, как банный лист.
– Под вечер запели гормоны, и стал небосвод голубым… – пропел Максим. – Ну что же, и не такое случается. А вы были в тот момент одеты так же, как сейчас? Если да, то я его вполне понимаю!
– К вашему сведению, я была совершенно одета! – разозлилась Кира. – И застегнута сверху донизу.
Она вспомнила топик на бретельках и юбку с разрезами на бедрах – и разозлилась еще больше.
– Ну, полез – и что? – не отставал Максим. – Вы ему, извиняюсь, отказали?
– Я… ему отказала, дав по морде, – устало ответила Кира, опуская некоторые малозначащие детали, вроде табуретки.
– Ого! – присвистнул Максим. – Это серьезно! То-то бедный Мыкола удивился небось! И что? Он преследует вас своей страшной местью? Не доставайся же никому? Документы, что ли, тоже он отнял? И как вы намерены отстаивать свои права?
– Я хочу добраться домой, в Нижний Новгород, – созналась Кира. – У меня там есть знакомые в…
– В органах, очевидно? – смекнул Максим. – Понятно. И они восстановят справедливость, да? Ну что ж, и такое бывает… А какое интересное совпадение – насчет Нижнего-то Новгорода! Дело в том, что я работаю в Москве. И, строго говоря, направляюсь именно туда. А в Феодосии просто пытался наскрести деньжат на бензин: за время отпуска изрядно-таки промотался!
– То есть семья у вас в Коктебеле, а вы сами – в Москве? – пробормотала Кира. – И кем же вы там работаете?