– Есть много профессий, хороших и разных, – жизнерадостно сообщил Максим. – А поскольку я человек разносторонний, то успеваю и здесь, и там. Так вот: Москва-то и Нижний Новгород, вообще говоря, почти по пути! Я мог бы вас подвезти.
– У меня больше ничего нет, – развела руками Кира. – Вообще ни гроша, только кое-что из одежды, но…
– Так вы что, намереваетесь оплатить дорогу, добывая брильянты из своего парика? – усмехнулся Максим. – Нет, дорогая Кира Чиароскуро, вы меня напрасно приняли за рвача. Я очень даже неплох, если поглубже заглянуть в душу. И она, бессмертная душа моя, сейчас настойчиво рекомендует мне не грабить вас, подобно татю с большой дороги, а довезти до Нижнего за те же деньги. В смысле за тот же «Ролекс». Цена его три тире пять тысяч баксов, правильно?
– Думаю, пять без всякого тире, – улыбнулась Кира.
– Ну, тем более я в выигрыше! – обрадовался Максим. – Ну что, едем?
Кира молчала. Она была несколько растрогана этой рукой помощи, которую опять простерла ей судьба после того, как подставила столько подножек. И не чувствовала почему-то никакой радости. Может быть, ей стало вдруг жаль часов? Конечно, было бы куда лучше, если бы Максим вернул «Ролекс» и сказал, что не нужно ему никакой платы, что он готов довезти ее до Нижнего и вообще куда угодно просто так, потому что…
«Дурочка ты, Кирочка! – вылезла из подсознания подружка Аллочка. – Потому что он навек отравлен этим поцелуем – или как там пишут в твоих любимых дамских романчиках?»
Да, именно так и пишут, дорогая Аллочка. Ты, как всегда, права, царство тебе небесное…
Итак, все дело в том, что Кире жаль «Ролекс».
– Отлично! – твердо сказала она, вскидывая голову и холодно глядя в невозможно-зеленые глаза Максима. – Только еще два пункта соглашения мне хотелось бы обсудить. Первое: вам придется взять меня на довольствие, потому что если я говорю – ни гроша, то так оно и есть. Разумеется, в Нижнем я вам немедленно верну деньги.
– Да ладно, – буркнул Максим. – Ну сколько вы там съедите, за три-то дня? Беру вас на полный пансион: питание войдет в стоимость проезда. А второе что за условие?
Кира поджала губы, отвернулась к окну и выдавила:
– Мне необходимо помыть голову… и вообще. Тут протекают какие-нибудь реки?
Эх, велико было искушение набить парик камнями и, связав вместе с сарафанишком в аккуратный тючок, закинуть в глубины озерные! Однако Кира поостереглась роскошествовать: все-таки она еще не дома. Кто знает, сколь далеко простерта длань ее незримого врага и на каких еще досках объявлений встретят ее собственные портреты с подробностями биографии? Поэтому Кира утолкла весь театральный реквизит на дно рюкзачка и устроила среди сверкающих куделечков табельное оружие сержанта Кобылянского, сверху прикрыв все той же кофтой: понижения температуры пока явно не ожидалось, она и так обойдется, а вот пистолет следует беречь. И вообще, на кофте будет мягче спать, умостив рюкзачок под голову, – спать-то придется в машине. Однако тут же Кира решила обойтись без подушки: как-то не хотелось проснуться среди ночи от выстрела в голову. В смысле не проснуться…
А пока что она с наслаждением вымыла эту самую голову в каком-то озере. Шампунь предоставил Максим, а также полотенце. Сам он поставил «Москвич» в кустах неподалеку, поклялся «не подсматривать» – и пошел мерить озеро такими резвыми взмахами рук, что Кире показалось, будто туда впустили целую стаю дельфинов. Разумеется, только из-за поднятого им шума Кира непрестанно косилась в его сторону. Максим-то держал слово, однако Кира сжульничала – и увидела его в ту минуту, когда он в плавках бежал к озеру. Да… вот если бы из того рокового белого джипа вместе с Алкой появился Максим, Кире и впрямь нелегко было бы не упасть!
Это же надо – встретить мужчину, до того точно вписывающегося в прокрустово-издевательское ложе ее идеалов, что Кире даже как-то не по себе сделалось. А интересно, как у него обстоят дела с пунктом шесть ее требований? Судя по тому, как он целуется… Что ж, его жене можно только позавидовать!
И тут Кира ощутила в себе такую вспышку ненависти к этой незнакомой женщине, что флакон с шампунем вывалился из рук и канул на дно. Пришлось нырять, чтобы его добыть, а заодно и охладить дурную головушку. Первое удалось вполне, второе – лишь отчасти. И Кира с новым ожесточением принялась окунаться в воду, воскрешая в памяти все Алкины наставления против женатиков.
«Все холостые мужики – кобели, женатые – суки! – поучала многоопытная подружка. – Обожают тратиться на то, что можно дома получить даром. Единственное, что с ними хорошо, – определенность. На свиданки приходят вовремя, потому что надо успеть вернуться домой к приходу жены. И не бросают неопределенно: «Созвонимся!» – заставляя девушку мучиться ожиданием. Он звонит в назначенный день, в назначенный час. Просто из боязни, что ты позвонишь ему сама!»
Разумеется, у Алки бывали всякие: и женатые, и холостые. У Киры, кстати, тоже. Однако она еще никогда не чувствовала себя такой… как бы это поточнее выразиться… безнадежно опоздавшей на праздник жизни!
Между тем Максим выбежал из воды, старательно делая жесты, удостоверяющие, что он по-прежнему не подсматривает. А Кира опять подсмотрела – и безнадежно пыталась вызвать в памяти благонравный образ Игоря в этих его купальных трусах от Кардена, натянутых чуть ли не под грудь, чтобы скрыть животик.
На Максиме были тесноватые плавки, и Кира вдруг поняла, что именно такие должен носить мужчина ее мечты. Она в отчаянии отвела глаза, потому что тепловатая озерная вода вдруг показалась ледяной для ее вспыхнувшего тела.
«Честное слово, – подумала она уныло, – если он начнет ко мне приставать, я не устою!»
И почувствовала одновременно два раздирающих желания: чтобы Максим оставил ее в покое – и чтобы начал приставать как можно скорее.
«Не лучше ли остаться в сарафане?» – заколебалась она, медленно бредя из воды и надеясь, что Максим все-таки оглянется. Но он стойко скрылся в кустах, за которыми маячило голубое пятно «Москвича», и Кира, устыдившись, бегом добежала до берега и торопливо прикрылась полотенцем.
Никаких сарафанов! Она как можно туже затянула кушак, исключив даже намек на самораспахиваемость юбки-размахайки. Маечка под горлышко была бы лучше, но эта тоже достаточно скромная. И теперь как можно туже заплести волосы в косу, чтобы никакие завлекалочки не топорщились на висках, смягчая суровость облика молодого доктора наук. Скорее всего Максим на нее и не взглянет больше. Вот и хорошо. Потому что тебе, Кира, про Игоря надо думать: про Игоря, а не про Максима. А то интересно получается: рвешься сломя голову к Игорю, надеешься на него, собираешься доверить ему защиту собственной жизни на судебном процессе (отдуваться за тот удар Мыколе так и так придется!), а сама только и мечтаешь, как бы снова…
Ладно, оставим это. Думай лучше о том, почему ты спорола такую глупость и не позвонила Игорю из Ильича. «Наверное, прежде всего потому, – справедливо вступилась за себя Кира, – что у меня нет денег на этот звонок». А у Максима прямо вот так, сразу, просить неловко. Довольно и того, что он накормил ее в придорожной столовке, а потом дал шампунь и полотенце. К вечеру они должны доехать до Ростова, а там, может быть, Кира наберется храбрости и…
За кустами взревел мотор, и Кирино сердце так и подскочило.
Что это? Максим уезжает? Oн решил бросить ее? Ну да, часы-то ведь у него, так зачем ему… А она-то размечталась, дурища!
Одним прыжком Кира оказалась на верхушке косогора, вломилась в кусты – и чуть не свалилась от облегчения: «Москвич» стоял на своем месте! Максим, уже, к сожалению, вполне одетый, сидел на подножке и зашнуровывал кроссовки, а рядом с ним тормозил какой-то прехорошенький импортный автомобильчик. Это его шум и перепугал Киру.
У вновь прибывших явно что-то приключилось. С переднего сиденья выскочили двое: мужчина и женщина – и с двух сторон ринулись к задним дверцам. Однако не смогли их открыть: очевидно, те были заблокированы изнутри.
– Да возьми ты ключ! – в отчаянии вскричала женщина. – Роджер!
И с новой силой принялась терзать ногтями ручку.
Человек с красивым именем Роджер сунулся к передней двери, чтобы вынуть ключ зажигания, оставшийся на панели, – и вдруг обнаружил, что та дверь тоже заперта. Возможно, он машинально нажал на кнопки блокировки. Очевидно, то же самое проделала и его спутница, потому что и вторая дверца тоже не поддалась никаким попыткам ее открыть.
Мужчина и женщина в ужасе переглянулись, а потом женщина снова принялась отчаянно кричать: «Pоджер! Роджер!» – а мужчина – бегать вокруг машины, хватаясь то за одну, то за другую (третью, четвертую) дверцу. Но все безуспешно.
– Да у тебя пульт-то аварийный есть, мужик? – сочувственно спросил Максим, приблизившись к незнакомцу.
Тот мгновение смотрел непонимающе, потом стукнул себя кулаком по лбу, заодно сломав козырек каскетки, но даже не заметив этого, и извлек из кармана мешковатых бермудов какую-то черненькую коробочку. Нажал на нее… и все четверо: Кира, Максим, женщина и мужчина – враз отпрыгнули от автомобиля, потому что тот вдруг взорвался какофонией звуков внезапно сработавшей сигнализации.
Женщина очнулась первой – и снова принялась биться телом об дверь, широко раскрывая рот. Казалось, будто именно она исторгает этот поток завывающих звуков, однако Кира понимала, что бедняжка по-прежнему кричит: «Роджер! Роджер!»
Наконец-то Кира осознала, что Роджер – это вовсе не мужчина, который бестолково мечется туда-сюда. Роджером звали того, кто остался запертым на заднем сиденье. Очевидно, ему плохо, может быть, сердечный приступ. Наверняка он без сознания, если не может даже рукой шевельнуть – и разблокировать дверцы изнутри. И, похоже, счет идет на секунды, если его попутчики в таком отчаянии! Вон как рыдает и заламывает руки женщина, как побледнел мужчина. А проклятая сигнализация все орет благим матом!