‑специальную школу милиции, где и проучился до 1988 года. Заочная учеба хоть как‑то отвлекала от серости будней службы по охране бомжей и алкашей в «обезьяннике» – комнате, где вместо стен – решетки. Еще была у меня тогда мечта – получив лейтенантские погоны и должность оперуполномоченного, дать жару «крутым» на всю катушку.
Шли годы... Конец восьмидесятых – процветание перестройки. Мама моя потихоньку дотягивала до пенсии. Женщины в моей жизни? Да, были и женщины, немало было встреч и расставаний, но все – без клятв в любви и сожаления о происшедшем. Так, несерьезно, мимолетом, горящей спичкой, как говорят. Настоящую «свою» найти не мог. То есть она была где‑то, еще в семнадцатилетнем возрасте, но... Сейчас вспоминалась как очень хороший сон, который так быстро и трагически оборвался. С тех пор я возненавидел рокеров, хоть когда‑то был им сам. И неплохим.
И вот... Уже перед выпускными экзаменами в школе милиции, в один из майских вечеров 1988 года, к нам в «дежурку» с криками о помощи вбежала молодая женщина – ее на улице ограбили: два каких‑то паразита ударили в живот и отобрали сумку, в которой‑то денег всего ничего. Но там были очень важные документы, а пострадавшая – главный бухгалтер крупного завода. Я тоща не на смене был, так просто зашел к своим потрепаться. Дежурный у той женщины заявление принял, а розыскники пообещали найти грабителей, естественно, «порешав вопросы». Ей было примерно лет тридцать пять – и великолепная фигура при этом. Я проводил женщину, по дороге успокаивая, как умел. Ее звали Наталья Сергеевна. Дома она пригласила меня на чашку кофе, познакомила с матерью. А вечером, довольно уже поздно, я ушел, пообещав позвонить. Сходил к себе, предупредил маму, что ночевать не буду, взял из своего инженерно‑саперного склада в письменном столе моток капроновой нити, трехсотграммовую гирю, служебную РП‑79 и пошел «погулять» в тот район, где ограбили Наталью. Около двух часов ночи состоялась интересная встреча: два типа «чистили» чьи‑то «Жигули» шестой модели. Вот уж никак они не ожидали моего появления! Я не стал предъявлять удостоверение – хватило воспоминаний о первом случае в «Туристе», а сразу включил в работу веский аргумент – РП‑79. Один из них послушно принял нужное положение – рылом в землю и лежать, а вот со вторым пришлось воевать – у него монтировка в руке была. Но против гирьки на шнурке не очень‑то попрешь – я ему ее слегка метнул в голову. Дальше – краткий опрос «задержанных», основной темой которого было: свобода в обмен на информацию о том, кто «гопнул» даму в парке. Минут через пять «разговоров» жертва гирьки вспомнила, кто это натворил. Отправил за сумкой, а его дружка «припарковал» к дереву спиной, связав руки в обнимку за ствол. Ну а гирьку на шнуре с петлей подвесил к его мужской гордости. Это чтобы дружок его быстрее сбегал туда‑обратно. И чтобы в сумке все было чин‑чинарем... Неудачникам тем, наверное, надолго запомнился чокнутый мужик из ночи, который их зачем‑то научил читать «Отче наш...» и бояться темноты.
В половине восьмого я стоял у проходной завода, где работала Наталья Сергеевна. Ждал ее, пряча за спиной сумку и... букет цветов. Тоща еще подумалось: «Осторожнее, Игорек! Первый раз даришь цветы женщине, и притом малознакомой. Не втрескаться бы, дружок!»
Она подошла, поздоровались. Сразу же сделала замечание, чтобы не «выкал», а называл просто Наташей. Тут я и вручил ей свои сюрпризы. Да, стоило из‑за последующей сцены всю ночь не спать, честное слово – стоило! Так мы и познакомились...
Мне с ней было хорошо и интересно, но разница в возрасте в одиннадцать лет не в мою пользу и то, что она уже тоща была обеспеченной в плане финансов женщиной, а я «тянул» на свой оклад – все это не давало развиваться чему‑то большему, кроме дружбы. Да и голова у меня забита другим была – учеба, служба, «плохие»...
Каждый человек в своей жизни, сознательно или нет, стремится к чему‑то лучшему, чем он есть на самом деле, к своему идеалу, так сказать. А потом оказывается, что его нет. Прозевал его на каком‑то этапе...
Летом я ей не звонил, сославшись на «госы», а когда надел офицерские погоны и начал вести розыскные дела по без вести пропавшим, честно сказать, о Наташе и забывать стал. Кто работал в угро – знает, что это за вид оперативной деятельности! Ну, а тем, кто не работал, могу немного пояснить: чтобы найти пропавшего, а значит – попавшего в беду человека, нужны и упорство, и терпение, и даже фанатизм своеобразный. Плюс ко всему необходимо иметь актерские навыки (уметь поставить себя на место пропавшего, прожить какое‑то время его жизнью). Только тогда появится надежда найти хоть какой‑то его след. И то, если начальство не будет «мутить»: перебрасывать сыщика на другие дела или перегружать новыми – до двенадцати‑пятнадцати в неделю. А то и просто «прикрыть» дело, если это надо кому‑то из «крутых». И само собой разумеется, что такие дела светят молодым сотрудникам, не успевшим еще устать от «решений вопросов» с помощью зеленого змия или ожирения. Ни на то, ни на другое у меня времени не было, да и опыта.
Первое дело, говорят, запоминается. Запомнилось оно и мне. Пропала Жанна Богатырева, пятнадцатилетняя девочка, исчезнувшая прямо среди бела дня в центре города еще в марте 1988 года (прошло уже полгода). После подробного ознакомления с делом стало ясно, что его толком никто не вел. Так, разные отписки от нечего делать да запросы типа «на деревню к дедушке». Факты по исчезновению были, честно говоря, не очень: девочка‑еврейка вышла из дому за хлебом и... не вернулась! Сейчас уже трудно вспомнить, сколько раз я проверял очередную тупиковую версию с самого начала. И сколько раз возникало желание бросить, закрыть безнадежное дело, когда опускались руки. И так вот каждый день, а всего розыск длился... девять. Зацепиться за ниточку удалось только после того, как была составлена в конце концов реальная характеристика, а не со слов ее папы с мамой, на вторую, мало кому знакомую жизнь девушки. Секс‑бомба «тихарка» с двенадцати лет, которая, начав свои похождения с чердака (на полчасика после уроков со старшеклассниками), дошла (на 3‑4 часа, для мамы – пошла в кино) до постели Кости Холошенко, соседа по квартире – «пенсионера‑бригадира», вышедшего в отставку из действующих рядов донецкого рэкета, открывавшего зарю преступного мира Донбасса еще в 1984 году. Я с ним только осенью встретился на его загородной даче‑ферме, где у него в оранжереях и саду трудилось много «цыпочек» и «индюшек» в возрасте от пятнадцати лет, которых по вечерам Костя развлекал... собой, в основном всех сразу. Ну и, естественно, из «пенсионного фонда» шикарно оплачивал их труд птичий и щебетание. Этакий вальяжный индюк‑производитель в собственном курятнике...
Но Костя сам хотел бы знать, куда делась его самая горячая в постели «субботняя курочка».
– Если ее замочили, ты, начальник, мне только скажи – кто? А я тебе тогда отвечу, сколько он еще проживет! – просил на прощание «директор фермы».
Так что к восьмому дню поисков я, как в той старой сказке, все еще сидел у разбитого корыта и начинал заново – с детского садика. И наконец‑то результат: данные о друге раннего детства пропавшей – с четырех до восьми лет. В1988 году он уже представлял из себя «крутого» рокера с двухлетним стажем наркомана, дошедшего даже до иглы. Летом того же года с ним иногда на его «Яве» в самых злачных местах появлялась оборванная и «зачуханная» девчонка, по описанию похожая на Жанну. Мой визит для любителя мотоциклов и пятерых его дружков, сами понимаете, был неожиданным и крайне нежелательным: они только‑только раскурились «планом». По предъявлении удостоверения я услышал ответ, не задав еще ни одного вопроса.
– Пошел ты в задницу, мусор! – орал кто‑то из одурманенных наркотой парней.
Ну, такое трудно выдержать! У меня планка и упала. Итоги боя в этой блат‑хате: у меня выбитый зуб, пацаны, пятеро в синяках и ушибах, связаны алюминиевой проволокой, перепуганный Вовочка‑рокер складывает в свою кепку спичечные коробки с «планом» и десяток ампул морфина, а из четырех мотоциклов только один на ходу, остальные подлежат восстановлению.
– Вова, золотце мое, кепочку с товаром положи возле братков своих! Осторожнее! Вот так... А теперь у тебя пятнадцать минут на все: привести сюда Жанну, после этого вызвать милицию и встретить сотрудников вежливо и ласково... Пошел!
– Мусор, а мусор! Мой пахан, когда узнает про этот беспредел, с головой в говно тебя засунет! – ворчал кто‑то из угла гаража Вовочки‑рокера. На просьбу повторить высказывание никто не отозвался...
На следующий день я стоял в кабинете начальника райотдела и выслушивал приговор:
– Так, Веснин, Богатырева дома. Молодец! Но на хренаты, скажи на милость, теперь уже офицер – за старое берешься? Зачем ты избил малолеток? А потом ломом поуродовал мотоциклы? Что за методы? Это же делается не так. Надо было вызвать их повестками в кабинет, затем порешать вопросы с ними и их родителями... А ты еще вдобавок шумихи наделал с наркотиками. Скандалы у бедных стариков на работе, в высших инстанциях. Ну чего ты этим добился? И что мне с тобой теперь делать?
Куда меня определить, начальство решило только к декабрю: в командировки, куда попало. Желательно – подальше.
Глава ХIIПродолжение исповеди.Охранник
В том же, я прямо скажу, паршивом для меня месяце я узнал страшную новость – Наталья мертва. Звонил ее матери, ходил вокруг их дома, но все безрезультатно – женщина не хотела разговаривать с офицером МВД. Пришлось за пару дней «прокрутить» всех Наташиных друзей, знакомых, коллег, дальних родственников, расспрашивая их о беде.
Выяснилось, после моего «отхода» она затосковала – женщина, оказывается, меня, идиота, любила. Одна из ее подруг призналась:
– Она от вас даже ребеночка хотела. Пусть без брака, пусть без мужа... Наташа все время плакала, даже на работе.
А ведь между нами ничего не было. Ни‑че‑го! Даже поцелуя! Отвлечь ее‑от грустных мыслей вызвалась знакомая – городской лидер комсомольской организации, которая вытащила Наташу в конце сентября отдохнуть в ресторан. На банкет по случаю дня рождения второго секретаря обкома партии. Этот хренов именинник напоил Наташу и вечером в гостинице изнасиловал, наставив синяков по всему телу.