‑то мокрое норовило проскользнуть в спортивное трико. – Да шо ж ты там за еду набрал, шо она разбегается из пакета?
– Ты че, это ж огурцы соленые – с перчиком,укропом... Я там еще и две перчины положил.
– Одна из них уже у меня под резинкой трусов! – мрачно сообщил ему кум.
– Так выкинь ее!
– Раздавилась, падлюка! – через несколько шагов вновь послышался Яшкин голос, а затем: – Ой, ой‑ей‑ей! Мамочки, не могу уже!
– Ты чего?! – встревожился Гришка. Мешок за плечами не давал ему повернуться.
– Сок с этого перцу попал...ох!...на... – окончания фразы не последовало.
Гришка отмерил еще шагов пять и, не слыша кума, забеспокоился. Наконец, опустив мешок на землю, оглянулся. Кума сзади не было.
– Яша, ты где?
В темноте недалеко от него забурлило и, наконец, послышался голос кума:
– Где, где, в копанке, твою мать. Гребовы, гады, вырыли прям на дороге.
– Ну так вылазь, какого ты там застрял?
– Да к штанине какая‑то хреновина прицепилась! – Яшка уже вылез из ямы с водой и теперь распутывал проволоку, вцепившуюся в трико.– Гришка, ты гля, тут шо‑то в мешок замотано!
Кума взорвало.
– Да брось ты его к едреной матери – мероприятие на фиг загубишь! Тут полтора литра водки прокисает, голова трещит, а он тряпки всякие разглядывает!
– И то правда! – Яшка шваркнул перевязанный проволокой мешок на середину огорода Гребовых. – Пусть сами свое дерьмо убирают! Но закусь, Гриша, я утопил‑таки. Ничо, была бы водка, а к водке глотка...
До двора Алки‑вдовушки оставался переход в один огород, и они, сообща выкрутив Яшкины штаны, потопали к намеченной цели. Но знай кумовья, что находится внутри пакета, обмотанного старым мешком, послали бы подальше и Алку, и комбикорм, который перли на горбу... Так иногда Провидение‑Судьба подсовывает труженику‑пахарю добрячий груз золота килограммов эдак на пять, а он, повертев его в руках и не найдя другого применения, использует под гнет в бочке с квашеной капустой, не разглядев в куске грязного металла его благородного внутреннего содержания...
...Тетка Дуня спозаранку летела к своему двору – деревенское «Би‑Би‑Си» – баба бабе сказала – сработало безотказно. Открыв калитку, она сразу увидела деда Федора, склонившегося над столом, и, раскинув руки, посеменила к нему:
– Папа‑а‑а!!!
– Цыц!! Замри!! – дед Федор осторожно добулькал в чайную чашку «Амаретто», затем подтянул расписные штаны, такую же пижаму и только Потом шагнул к дочери, крепко обнял ее и расцеловал в обе щеки.
– Вот теперь гутен морген, Дуняха!
– Чего?! – тетя Дуня прервала лобызание и подозрительно уставилась на стол с бутылкой. – Никак допился, папаня?
– Да енто Лизуха моя так меня будит по утрам, когда кохве в кровать приносит! – объяснил дед и, проследив за ее взглядом, добавил: – А енто с утреца – для бодрости духу, так сказать. Омерзение у меня с утра от... ну... – он сделал в воздухе широкий круг рукой.
– Ага! – догадалась тетя Дуня. – Значит, наша Кубань после твоей занюханной Швеции тебе уже не нравится? Родину продал, старый кобель? – грозно рявкнула она.
– Дура ты, што ли, Дунька? Да омерзение – в смысле замерз я – с утреца‑то прохладно уже, вот и решил для сугреву... – Дед, вспомнив, видимо, что в чашку уже налито, переполовинил ее, и, враз повеселев, продолжал: – А ты игде его такой патриоткой стала? Не на хверме своей, случаем, митинги с бугаями проводишь?
– Та ну тебя! – тетке надоело пререкаться с ним, и она махнула рукой. – Пойду огурчиков свежих выберу гостям, а то покупатель на дом скоро заявится.
– Не хочешь, значит, здесь жить? – дед Федор задумчиво доцедил из чашки.
– Не хочу, пап! – тетка Дуня пошла на огород. Грязный ком, опутанный проволокой, она углядела сразу – он валялся как раз посреди ее любимой грядки с поздними огурчиками.
– Ироды! – всплеснула она руками. – Опять, небось, дохлого поросенка подбросили! – Все это могло относиться как к близ живущим соседям, так и ко всей станице в целом. Была у некоторых станичан дурная привычка – издохшую дворовую живность подбросить в огород соседа – до скотомогильника долго везти.
Проворно ухватившись за проволоку, она живо огляделась – не видит ли кто, и уже намеревалась залупить комок грязной мешковины в соседние камыши, когда та развернулась и изнутри выскользнул и шлепнулся вновь на грядки увесистый пластиковый пакет, крест‑накрест обмотанный «скотчем». Тут уже сыграло роль любопытство. Зашвырнув в камыши проволоку и тряпку, тетка ухватила яркий пакет и побежала во двор к деду, который уплетал виноград прямо с лозы над столом, перемежая его «Амаретто».
– Папань, гля, шо я в огороде нашла! – шлепнула она сверток на стол. – Вчера не было, а седни появился.
– А вдруг это бомба? – пугнул ее дед. – Видела по телеку чеченские... это... террористы везде их подсовывают?
– Тер‑ро...ристы? – тетка Дуня села мимо лавки.
– Они самые! – подтвердил дед, ощупывая пластик. – А ну, дай нож! – Ликер уже сделал свое дело, ему сейчас было по фиг, что там заклеено.
– Ой, папа, не надо! – тетке было уже страшно. – Я побегу лучше участкового подыму!
– Это Вовку, что ли? – дед Федор пренебрежительно махнул рукой. – Да я ентого засранца ишо в детсаде за таблицу умножения гонял, куды ему!..
– Этот засранец майор уже! – оскорбилась за местную власть дочка.
– Тем более, – неопределенно изрек дед. – Ты мне ножик дашь, или рвать его вставными зубами? – прикрикнул он на дочку.
Получив желаемое, пошел все же на огород, сел на размежевке, закурил «Пьер Карден» и решительно вспорол пластик.
– Твою маму мерин нюхал! – дед еще не привык к шведскому этикету.
На сыроватый кубанский чернозем из распоротого чрева свертка поползли змеи. Но не живые – натуральные: по пластику скользили бусы и ожерелья из жемчуга, аметиста и теплого янтаря, браслеты из благородного металла, украшенные сверкающими камешками, и из камней, скрепленных между собой таким же металлом... Дед Федор ошарашенно затряс головой, затем торопливо снял пижаму, простелил, потряс над ней разрезанным пакетом. Изнутри теперь посыпалась разная мелочь, серьги, кольца, подвески, кулончики и медальоны с цепочками... И что‑то оставалось еще внутри – зацепилось, не хотело выходить на свет. Дед запустил руку нащупал, потянул..«и зажмурился от яростного, слепящего разноцветного блеска – утреннее солнце отразилось в бесчисленных мелких камешках...
Это была камея – огромная золотая раковина. Вделанные в нее драгоценные мелкие камешки образовывали панно: два бутона розы, а между ними – пышно распустившийся цветок. На зеленых изумрудных листьях и на алых лепестках роз сияли капельки росы – бриллианты. Алмазной пылью осыпаны и края раковины. Вся композиция была настолько яркой и живой, что массивная золотая цепь из крупных колец как бы терялась на ее фоне, делалась воздушной...
– Закрой хлебало, старый пердун, и собери цацки вот сюда! – на кучу драгоценностей шлепнулась мягкая охотничья сумка из выделанной кожи на длинном ремешке, а к затылку деда прилип противно‑прохладный металл...
Жорик Чич с раннего утра занял удобную позицию на самом верху сеновала и в бинокль наблюдал за соседним двором – оценивал силы противника. Огород Гребовых отсюда был тоже как на ладони, так что манипуляции деда Федора с предполагаемой «бомбой» Жорик видел отлично. А когда увидел то, из‑за чего, собственно, и была затеяна вся эта катавасия с куплей‑продажей дома, не выдержал и вмешался в ход событий, насадив предварительно на свой «ТТ» глушитель. Убивать – оно, конечно, нежелательно, но если что‑то или кто‑то вздумает помешать – пусть обижается на себя в связи с вынужденными обстоятельствами. Чич уже предвкушал победу, полную и окончательную: бабки, предназначенные для покупки дома, он, конечно, возьмет себе – в виде премии за отлично выполненную работу. «Ну и в виде компенсации за потраченные нервы прихватит‑перепрячет что‑нибудь из этих игрушек – шеф знает только про камею, а точного количества драгоценностей, так же, как и их списка – нет. Теперь осталось совсем немного – пока те, в доме, еще не проснулись – оглушить эту старую развалину и смотаться втихую из станицы...
Планы его, однако, нарушила тетка Дуня. Выждав некоторое время в деревянной будке туалета, куда спряталась на случай взрыва, и не слыша оного, она несмело высунула голову из прикрытой двери и», увидела отца, стоящего на коленях, а над ним – соседского квартиранта Жору с длинным пистолетом. Не раздумывая и минуты, она ухватила грабли, прислоненные к летнему туалету, и, размахивая ими, понеслась к «убивце».
Жорик, как и дед, завороженный видом сокровищ, увидел тетку Дуню уже метрах в пяти. На раздумье ему было отпущено еще меньше, чем ей перед этим, поэтому он просто вскинул «ТТ» и дважды нажал на спуск. Два мягких хлопка решили исход так и не начавшегося сражения в его пользу: тетка Дуня словно споткнулась на бегу и мягко завалилась набок, так и не выпустив из рук свое оружие. Не мешкая ни секунды, Жорик с маху приложился рукояткой пистолета к затылку деда. Тот охнул и осел на землю, а Чич, отбросив пистолет, стал лихорадочно запихивать в охотничью сумку скользкие украшения.
– Браво, браво, бис! – послышалось рядом, и он мгновенно протянул руку к лежащему на земле «ТТ».
– Не стоит! – нога в замшевом ботинке отбросила «ствол» в сторону. – У меня реакция быстрее. К тому же я подготовлен, а ты вот забыл об осторожности.
Жорик наконец поднял голову. Фотографии Славки, деда Федора, даже Гека у него были – снабдил шеф перед началом операции. Этот, стоящий возле него, был один из незнакомцев, как он доложил вчера. Второй была девчонка.
Незнакомый мужик был без оружия, и это в корне меняло ситуацию. Жорик мгновенно сгруппировался, перекатился вбок, через секунду вскочил уже с готовым к бою пистолетом в руках и... полетел на землю от резкого, с разворота, удара ногой. Оружие порхнуло в другую сторону. Незнакомец весело оскалился: