Дед Федя заговаривал зубы – это Гек понял, когда Славка, каким‑то образом распутавший на себе узлы, внезапно прыгнул к Савелюку и, набросив ему на шею обрывок веревки, с остервенением стал затягивать удавку.
– Пакет, говоришь? Я тебе прежде хрен на задницу натяну! Борька захрипел и ухватился обеими руками за веревку, выгнувшись вперед – Славка коленом уперся в его поясницу. Гек и Игорь одновременно катнулись по полу к пистолету, один – что бы отбросить его подальше, а Игорь с маху подсек ноги Жорика. Гек опоздал на чуть‑чуть, какую‑то долю секунды. Чич упал, конечно, но упал на «ТТ». И с пола, навскидку, засадил в напряженную Славину спину пол‑обоймы. Тело того враз обмякло, и он отвалился от Борьки, оставив веревку на его шее.
– Ну, паскуды! – Чич вскочил на ноги, водя стволом с Гека на Игоря – выбирал, в кого первого выстрелить, с левой руки он стрелял так же, как и с правой, – отлично. Но упустил Жорик в горячке одну маленькую деталь – он стоял посередине комнаты, на фоне открытого окна...
– Ш‑ш‑ша! – вновь прошептал воздух, и вторая стрела вошла ему точно в ямку между ключицами. Захрипев и забулькав горлом, Чич вскинул к нему руки. Третий смертоносный наконечник попал в грудную клетку. Он так и рухнул на пол – лицом к окну, словно пытаясь в последний раз взглянуть на ту, для которой уже подготовили «достойный шомпол».
Все застыли в секундном шоке при виде двух таких быстрых смертей. Все, кроме Савелюка. Выхватив из «дипломата», стоящего в углу комнаты, две дымовые шашки, он чиркнул зажигалкой и выбросил их – одну в окно, через которое влетели жалящие насмерть стрелы, другую – за порог входной двери. Затем подхватил с пола пистолет Жорика, расстрелял остаток обоймы по едва видневшейся в дыму девичьей фигурке на копне сена во дворе напротив и, подхватив по пути лежащую на столе охотничью сумку, побежал к стоящей у калитки «Волге». Под прикрытием дымовой завесы план его удался на все сто процентов – он, целый и невредимый, влетел в салон автомобиля. Задыхаясь, нашарил в кармане запасные ключи и, врубив зажигание, рванул с места так, что в стороны полетели ошметки травы, растущей тут же, за двором. Удивительно, но за все это время по нему так никто и не выстрелил...
Некому было стрелять. Две пули из остатков обоймы «ТТ» достались Грете – за годы нахождения в спецшколе контрразведки Савелюк научился поражать цель по малейшему шороху, а не то что ростовую мишень... Она скатилась с копны – недавнего наблюдательного поста покойного теперь Жоры Чича – и попыталась подняться. Это удалось с неимоверным трудом, две пули – в животе и груди – давали о себе знать, с каждой секундой Грета слабела все больше и больше. Поэтому, определив в густом дыму входную дверь в доме напротив, просто упала на пол и поползла с десантным ножом в руке к деду Федору, оставляя на дощатом крашеном полу широкую кровавую полосу. У нее еще хватило сил перерезать острым лезвием опутывающие деда веревки. Все, ее миссия была окончена! Она спасла от смерти, охранила то тело, которое ей довелось охранять! Человека, которого она за столь короткое время пребывания в их доме в Швеции, а затем здесь, в России, успела полюбить как отца, дедушку, как человека, наконец, за его неиссякаемый юмор и ласково‑насмешливое отношение к окружающим. А дед Федор, выхватив из ее ослабевших рук нож, перерезал путы на Геке и Игоре, затем бросился к внуку, но, поняв, что Славке уже ничем не помочь, сел возле него на пол и тихо, по‑старчески, заплакал. Много смертей перевидал дед за свою семидесятилетнюю жизнь: и в голодные годы, и в разведке во время войны, да и в последнее время их было.немало. Но то были чужие смерти, как бы не коснувшиеся его сердца, души... А здесь в течение нескольких часов он воочию видел гибель двух ближайших родственников – дочери и внука. А тот, кто прямо и косвенно виноват в их гибели...
– Ушел все же, волчара! – дед не заметил, что мыслит уже вслух.
Умирающая Грета правильно поняла его слова. Торжествующая улыбка появилась на ее побелевших от потери крови губах:
– Далеко не уйдет!
– Как не уйдет? – не поверил дед. – Уже ушел!
Грета слабым шевелением пальцев указала на карман джинсовой куртки. Гек понял, пошарил в нем и вытащил... обыкновенный презерватив, набитый каким‑то темным порошком.
– Я ему в бак... – прошептала Грета.
– Вот теперь все ясно! – вмешался Игорь. – Это марганцовокислый калий. При соединении с бензином дает сильнейшую взрывную смесь... А тонкую резину бензин разъедает за...
...Выехав за станицу, Борька прибавил газу и наконец‑таки отдышался. «Да‑а, здорово эта сикушка уделала Жорика! Даже попрощаться не смог по‑человечески – глотка‑то продырявлена! Но и я ее, кажется, зацепил – вверх тормашками полетела с копны... А вот на тех двоих – дед не в счет – снова зарядов не хватило... Надо же, в третий раз Веснин от явной смерти уходит! Ничего, теперь мы рисковать не будем – пошлем пару наших обалдуев, они его и дружка быстренько приговорят, вякнуть не успеют. А у меня есть более приятная работа – перевести в доллары побрякушки из охотничьей сумки. Выплыли, наконец‑таки, бриллиантики и золото той валютной проститутки из Питера, которую ныне покойный Иван Федорович Гребов «благословил» в ее же квартире бутылкой из‑под шампанского, наполненной песком. И, уходя, прихватил эти «бирюльки». Многие точили зубы на них, потому что знали об их существовании – путана не делала из этого секрета, уверенная на все сто в своих «быках»‑телохранителях. Часто цепляла «цацки», собираясь на какой‑нибудь светский раут с очередным поклонником из дипломатического корпуса. Ну и доцеплялась... Однако, каков пенсионер‑снайпер! Даже под последней пыткой, когда из его внучки чуть дурочку не сделали, не указал точное местонахождение тайника. Сказал, что под полом в большой комнате. Из‑за этого и пришлось разыграть весь этот спектакль с покупкой дома. Эх, пропали, однако, сто «лимонов» – Жорику они теперь ни к чему, а мне бы очень пригодились! – размышлял Борька Савелюк, все более удаляясь от станицы.
– Ничего! С этим сокровищем... – Он хлопнул по кожаной охотничьей сумке, лежащей на соседнем сиденье и... сразу почувствовал – что‑то не так! Не было в сумке той округлости, приятной сытости туго набитого за обедом желудка – она топорщилась мелкими острыми гранями... Рывком остановил «Волгу». Сзади раздался возмущенный сигнал, и водитель «Жигулей», обогнавших его машину, отчаянно завертел пальцем у виска – что ж ты делаешь, придурок? Однако Борьке на эту мелочь некогда было обращать внимание. Рванув молнию застежки, он перевернул сумку. На соседнее сиденье с шорохом и стуком высыпалась кучка... гравия, которым была посыпана дорожка во дворе Гребовых.
Это она! Та сучка белявая! Пока он распинался там, в доме, упиваясь своей властью над беззащитными, связанными по рукам и ногам пленниками, пока придумывал способы их казни, она подменила драгоценности на это вот дерьмо. «Ну погодите, суки, еще не вечер! – пообещал Савелюк и, лихорадочно открыв багажник «Волги», перетащил из него в салон «АКСУ» с четырьмя запасными магазинами и подсумок с гранатами. – Ну, падаль! Я вам сейчас устрою Мамаево побоище! Не то что от дома – от вашей вонючей станицы камня на камне не оставлю!» По части терактов Борис читал на курсах цикл лекций, поэтому угроза не была пустой. Круто развернувшись, он с яростью рванул назад, в то место, откуда двадцать минут назад убегал с позором, но богатый – как он думал. Попадись сейчас Савелюку гаишники или пэпээсники – расстрелял бы, не задумываясь, походя, как будто устраняя с дороги досадное препятствие...
Не дал Бог свинье рог. Уже на въезде в станицу бензин в баке сделал свое дело, «докушав» тонкую резиновую пленку, отделяющую Жизнь от Смерти... Перепуганные мощным взрывом на пролегающей рядом трассе, коровы фермы, задрав хвосты, проломили хилую изгородь выгульного база и ломанулись в близлежащую посадку. А выскочившие из корпуса скотники, разинув рты, смотрели на ярко пылающую, разорванную пополам «Волгу». Из которой так никто и не выскочил. Не успел, видимо...
– Сейчас, Грета, сейчас! – бормотал Игорь. Он стянул с нее куртку, разорвал цветастую рубашку и теперь пытался наложить повязку из куска простыни, которая постоянно сползала с высокой, упругой девичьей груди.
– Не суетись, Игорь, не стоит! – девушка положила свою ладонь поверх его, и он с ужасом почувствовал, как уходит тепло из молодого красивого тела. – Эта болезнь неизлечима, я много видела таких там, в Боснии... Послушай, золото и бусы из сумки того... который уехал, – в помойном ведре, под вишней. Там же и... – Грета запнулась и внезапно глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, ласково провела холодной уже ладонью по его руке, – а знаешь, я бы тебя полюбила... такого! Я ведь еще никого... – голова откинулась на подложенную под нее джинсовую куртку...
Игорь прикрыл остановившиеся глаза Греты, набросил на тело остатки лежащей рядом простыни... Все, пора возвращаться к прозе жизни! Он взглянул на часы – половина шестого. Сейчас станица начнет просыпаться.
Где‑то ахнул мощный взрыв и высоко в небо вознесся клуб черного дыма пополам с пылью.
– Поминальный салют в честь погибших! – Гек, слышавший предпоследнюю фразу Греты, уже входил в дом с пластмассовым зеленым ведром, накрытым крышкой. Откинул крышку и... остолбенел. Ведро доверху было заполнено пачками купюр стотысячного достоинства.
– Одна, две, три, десять! – пересчитал. – Ровно сто миллионов! А под ними – драгоценности! Так что Боря Савелюк улетел на небо порожняком!
– Ой, лышенько, да что это делается?! – в дом влетела сестра тети Дуни. – Не иначе, дудаевцы на нас напали!... – она враз осеклась и закрыла рот ладошками, увидя на полу трупы.
– Замолчь, Манька, и слухай сюды! – цыкнул на меньшую дочь дед Федор. Затем вкратце обрисовал ей положение вещей. Когда рассказывал про смерть тетки Дуни, сам чуть не заплакал, однако усилием воли сдержался. Окончив рассказ, обернулся к Геку и Игорю.