тровую бутыль чистейшей «артезианской». Бабка Фрося, вернувшись с посиделок, поймала обоих на месте преступления, когда от «доказательств» оставалось едва граммов сто, а кумовья, обнявшись, в два голоса вовсю орали песню «Ой ты, Галю...» С порога оценив обстановку, она засветила любезного супруга сброшенным с ноги валенком, а деда Васю просто вышвырнула за дверь, благо, жил он через дорогу.
К чувству обиды за довесок валенком примешивалась еще и частица вины за вчерашнее – самогон все‑таки бабка для новогоднего стола запаривала.
– Эх, рановато мы с кумом начали отмечать праздник! – терзался дед Федя.
Хлопнула входная дверь и в хату вкатилась дородная баба Фрося, потирая озябшие на морозе руки.
– Сидишь тут! – с ходу накинулась она на деда. – А свинью кто резать будет? А ну, бегом за тем храпоидолом Васькой, а то мы с евонной Анькой колбасы к празднику начинить не успеем!
Это означало прощение за вчерашний налет на сундук, ибо что‑что, а не разговаривать с супругом после ссоры бабка могла неделями. Синдром вины сразу же улетучился, и дед Федя, натянув кожух и нахлобучив шапку, заспешил к куму через дорогу.
– Я к свахе за машинкой для колбас! – вдогонку ему закричала половина. – Глядите мне тут!
А навстречу деду из калитки напротив уже спешил кум, как‑то странно и часто моргая правым глазом. За его спиной грозной тенью возвышалась Анюта – деда Василия жена.
– Ты, Васька, гляделку часом не вывихнул? – поинтересовался, подходя, дед Федор.
– Федька, ты скажи, нет – ты скажи – говорила вчера твоя, что сегодня надо свинью резать? Или не говорила?
– Та вроде говорила, – ошарашенно ответил дед, – только не вчера, а седни...
– Енто у него похмельный синдром еще действует, – туманно, по‑научному, объяснил бабе Ане ее супруг. – Да какая разница – вчера, сегодня? Главное – надо сполнять работу. Так, Федя?
Обалдевший от этого напора кум неопределенно мотнул головой.
– А где Фрося? – спросила баба Анюта.
– За ентой... хреновиной пошла, ну, которой начинять...
– А га, ясно, пойду столы под мясо готовить, – она сразу успокоилась.
– Так ты, Анют, плеснула бы нам чего‑нибудь? – засуетился дед Василь. – Для сугреву, так сказать...
– Цыц! – шикнула на него жена. – Вчера нагрелись до чертиков. Под свежину и налью. А пока – быстро за дело!
А дело, надо сказать, было сложноватым, ибо свинье шел уже второй год, кормили ее на совесть, так что вымахала она под три увесистых центнера. Сажок, где она содержалась, был явно маловат, и потому кумовья решили просто выпереть Машку оттуда и ужена воле, во дворе, произвести экзекуцию.
– Давай, Федька, залазь и вышибай ее оттель! – безапелляционно заявил Василь.
– А чего это я, с какой такой стати? – сразу же встал на дыбы кум. – У тебя вон рожа пошире моей раза в полтора, да и в плечах опять же.
– Хто в ентом дворе хозяин? – заорал дед Василь. – Свинья твоя, ты и доставай ее оттель! А я пойду пока ножик принесу, – и он поспешно скрылся за калиткой. Крякнув с досады, дед Федя согнулся вдвое и с трудом втиснулся в противоположный угол.
– А ну, пошла отсель, квартирантка недорезанная! – прохрипел согнутый вдвое дед, пихая Машку обеими руками в направлении дверцы, а затем, обозлившись, ухитрился двинуть ее ногой в зад. Это было его ошибкой. Свинья, утробно взвыв свинячьим фальцетом, заметалась в тесном и темном пространстве сажка, прижав, наконец, деда Федора своей тушей так, что у того в глазах помутилось. Очухавшись, он почувствовал, что сидит... в корытце со свинячьей похлебкой, а самой Машки и след простыл: она уже весело носилась по двору, забыв обиду, нанесенную его ногой в валенке. Зато теперь обиделся дед.
– Ах ты, полуфабрикат ходячий! Меня, кавалера двух орденов Славы и медали «За отвагу» – задницей в грязь?! Да я из тебя безо всякой машинки счас колбасу наделаю!
Подобрав валявшийся здесь же здоровенный кол, он решительно двинулся в атаку. Машка, углядев грозный заряд, поняла, видимо, что шутки кончились, едва начавшись. Поэтому, всхрапнув как‑то по‑лошадиному, понеслась по периметру хоздвора, отгороженного глухим забором. Как раз в это время в приоткрывшуюся калитку занесло деда Василия, весело помахивающего огромным немецким тесаком времен давно прошедшей войны. В другой руке была зажата поллитровка, заткнутая кукурузной кочерыжкой. Трехсоткилограммовый таран со вздыбленной щетиной подсек его как раз под коленки. Тесак полетел в одну сторону, поллитровка, блеснув на солнышке, – через забор, а сам кум, проехав на Машкиной спине пару метров, благополучно зарылся носом в кучу навоза, оставленную до весны посреди двора. На пару минут замерли все трое: свинья – в углу, а деды – кто где. Вытряхнувшись наконец из кучи, дед Васька взвыл:
– Федька, ты знаешь, какую свинью подсунула нам ента тварь? Я ведь бутылку на коленях у невестки выклянчивал! Ну, хвашистка проклятая, счас я тебя успокою!
Скрывшись на минуту в сарае, он появился оттуда, пряча за спиной киянку – трехкилограммовый деревянный молоток для жестяных работ.
– А ну, лови ее за ухи, я ей в лоб закатаю! Оглушим, а потом спокойно дорежем!
– Ну уж нет, я раз попробовал в сажке! – ответствовал дед Федя, забирая у него молоток. – Лови теперь ты, ты поздоровее...
Зажав Машку в углу двора, дед Василь молодецки ухватил ее за уши‑лопухи:
– Лупи!!!
Кум отчаянно взмахнул деревянной кувалдой, свинья дернулась в сторону... Раздался истошный вопль деда Василя: – Шо ш ты, гад, по рукам! – и он, подвывая от боли, рванул к калитке, впопыхах дернув ее на себя непослушной рукой. Она, конечно, захлопнулась, а с той стороны раздался веселый щелчок – задвижка упала в паз. Кумовья остались взаперти в обществе очумевшей хавроньи.
Дед Федор подхватил с земли отлетевший немецкий тесак:
– Не боись, Василь, я в войну в разведке метров на двадцать в живую мишень – хвашистов – такие ножички кидал!
Просвистев в воздухе, грозное оружие отсекло у Машки кончик уха и мягко вошло в стену саманного сарая.
– Промазал, надо же! – возбужденно заорал дед Федя и... осекся.
Взбесившаяся свинья уже не убегала от них. Опустив голову к земле, она рыла передним копьггцем землю. Налитые кровью и ненавистью глаза были устремлены на кумовьев... Первым оценил надвигающуюся опасность дед Василь: метнувшись к сажку, он взлетел на его крышу как Валерий Брумель – только без шеста.
А дед Федор не успел. Поэтому пришлось ему поменяться ролями с бывшей жертвой, и теперь уже он молодецкими прыжками измерял хоздвор, спасаясь от свинского возмездия. Наконец, улучив момент, кузнечиком скакнул через забор... Когда баба Фрося с машинкой для выделки колбас вошла в хату, кумовья приканчивали чудом не разбившуюся бутылку. Она открыла рот, но Федя опередил ее совершенно трезвым голосом:
–Ты знаешь, Фрось, я тебя давно уже не просил о чем‑то важном. А теперича вот просю: давай оставим Машку на приплод. А на Новый год свари холодца – вон сколько глупых утей и кур по двору шастают.
И дед Василь в знак согласия проголосовал «за» незабинтованной рукой...
– А я с тех пор в рот не беру свинины! – торжественно заявил дед Федя, когда унялся за столом хохот. – Понял, шо иная хрюшка по уму иногда могеть обойти какого‑нибудь современного начальника!
– Так, сазанятину ты не ешь, – констатировал Гек, намекая на рассказ деда о рыбалке все с тем же кумом, – свинину тоже не потребляешь... Чем же ты живешь?
– Геночка, на свете, да будет тебе известно, ще много витамину «це»: яйце, маслице, говяжье мясце и колбаски кильце. Так шо я з голодухи не пропаду!
Посидели еще чуть‑чуть и Влад, решительно поднявшись, покачнулся – выпитое с дедом не прошло бесследно.
– Мне пора! Еще нужно позвонить кое‑кому из знакомых зубных техников. Они передадут по цепочке дальше. Так что золото я беру на себя. Ну, и кое‑что из украшений, – у всех коллег, в отличие от меня, есть жены, и почти у всех – любовницы. Так что...
– Остальное реализую я, – перебил Игорь, – у меня достаточно каналов по коммерции. Кроме того, – он усмехнулся, вспомнив «абрека» с «толчка», продававшего им оружие, – есть еще кое‑кто, покруче! Да, кстати, – обернулся он к надевающему плащ хирургу, – ты не подскажешь, где хранишь то, что мы с Иваном тебе передали?
– В морге! – ответил Влад и, увидев изумление на лице Игоря, добавил со смехом: – А что, ты против? Мертвые хранят тайну куда дольше живых. Итак, крайний ящик справа в среднем ряду. Запомнил?
– Сам достанешь, – брезгливо скривился Игорь.
– Ладно. Утром я вас разбужу, чтобы сообщить результаты сделок. Думаю, они будут утешительными – я все силы приложу, чтобы женщины нашего города были спокойны за свое будущее потомство. Чао! – он помахал всем рукой и шагнул к двери.
– Эй, постой! – Игорь взглянул на часы. – Последний автобус ушел полчаса назад.
– А я на такси, – Влад беспечно взмахнул рукой. – Или на частнике. Их сейчас как грибов после дождя.
– Хочешь совет? – Гек подошел к нему вплотную. – Не садись в первую машину.
– А брось ты свои гангстерские наблюдения! Кому нужен хирург какой‑то задрипанной больницы? – Влад опять рассмеялся и пошел, чуть качаясь, вниз по лестнице... Женя робко огляделась в однокомнатной квартире:
– А... как жея? В смысле...
– Пару пустяков! – успокоил ее Гек. – Игорь, давай кухонный стол сюда, в комнату. А кресло‑кровать – на кухню. Вот так! Спокойной ночи!
Глава XIСмерть по прозвищу "базука"
Выйдя из подъезда, Владислав полной грудью втянул в себя прохладный ночной воздух и поморщился. Атмосфера Донбасса, конечно, не райские сады, но отрезвила немного – и ладно. Из‑за угла ближайшего дома вывернула машина с зеленым фонариком над ветровым стеклом.
В сторону трассы – то, что надо! Влад поднял руку и, вспомнив предостережения Генки, тут же опустил ее, потом поднял снова.
Какого черта? Такси – не частник! И притом – спать зверски хочется, а не в детективы играть. Такси, по инерции проскочив пару метров, остановилось.