– Не хотели беспокоить вас, уважаемый Рафаэль, – с улыбкой сказал Илюшин.
– Я вообще-то Рвтисавари, – понизив голос, сообщил хозяин. – Но как эти обезьяны мое имя коверкают – это стыд и позор, слушай! Рад тебя видеть, дорогой! И тебя, Сергей!
Не переставая болтать с сыщиками как со старыми знакомыми, Рафаэль повел обоих в дом.
Особняк внутри оказался роскошным. До того роскошным, что Бабкин воскликнул про себя: «Лопни мои глаза!» Ему захотелось сбежать обратно в сад. Однако хозяин так явно гордился всем этим коврово-золотым великолепием, что Сергей понимал: своим уходом он нанесет толстяку моральную травму.
Они и глазом моргнуть не успели, как их усадили за стол. Запахло жареным мясом.
– Ребятки мои сей момент все подготовят, – извиняющимся тоном сказал Рафаэль и приложил ручки к груди. – Пять минут, мамой клянусь!
Между колоннами перемещались какие-то тени. За стеной раздавались телефонные звонки, двое темноволосых мужчин словно невзначай проследовали через комнату, кивнув Илюшину и Бабкину.
Сергей проводил их внимательным взглядом.
– Ага. Охрана есть.
– Да здесь вообще полно народу, если ты не заметил.
Макар утянул с тарелки лист какой-то травы и с аппетитом сжевал.
– А ты хоть знаешь, где мы оказались? – понизив голос, поинтересовался Бабкин.
– Откуда? Я просил помощи, мне ее предоставили. Выведать подробности, извини, не успел. Зная Перигорского, могу только догадываться, что это чья-то «крыша».
– Это я и сам понял, – раздраженно отмахнулся Бабкин. – А почему у этой крыши хозяин грузин?
– А ты хотел бы, уважаемый Сергей, чтобы это был итальянец?
Бабкин обернулся. Толстяк, услышавший его последнюю реплику, ввалился в комнату, собственноручно таща огромный серебряный поднос. На подносе лежало мясо. Груды мяса – поджаристого, ароматнейшего! Пучки пахучих зеленых трав обрамляли кроваво-красную помидорную мякоть, призывно темнел баклажан, белоснежная луковица исходила на разрезе прозрачной слезой.
– Зачем обижаешь, дорогой! – сказал Бабкин и сглотнул.
– Наших тут хватает, – говорил Рафаэль, отпивая из бокала вино и закатывая глаза с видом величайшего наслаждения жизнью. – Жаловаться грех, живем неплохо.
Сказав это, он немедленно принялся жаловаться на ленивое местное население, паршивый венецианский климат и ежегодную аква альта, от которой у него прострелы и радикулит.
По словам Рафаэля, город контролировал кто угодно, кроме самих итальянцев.
– Расслабленные они, слушай! Скажешь идти и сделать – пойдет и сделает. Послезавтра! А надо было сегодня!
За дальним концом стола пристроились двое мужчин: судя по всему, кто-то вроде ближайших наперсников хозяина. Первый, бесцветный и тощий, как моль, почти не ел и внимательно слушал Рафаэля. Второй, с нижней челюстью, похожей на ковш экскаватора, медленно пережевывал мясо, глядя перед собой припухшими красными глазками. Определить их национальную принадлежность Бабкин не смог: ни тот, ни другой не произнесли ни слова.
– Щипачи здесь все хорваты. – Рафаэль положил еще кусок мяса и презрительно махнул рукой: – Нашим не чета. Балованные! Турист идет доверчивый, варежку раззявит – на карман ему сесть проще, чем у ребенка формочку забрать из песочницы. На терминалах индусы. Мозговитые они, а!
– Как? – переспросил Илюшин. – На терминалах?
– Ну, скиммеры клеят.
– Поддельные считывающие устройства на банкоматах, – перевел Бабкин.
Рафаэль одобрительно кивнул:
– Лох свою «Визу» тырк, – он изобразил, как вставляют банковскую карту, – пин-код тык-тык-тык, и готов доступ. Ну, порошок – это к албанцам. Травкой разжиться можно у любого черного. Кстати, не требуется?
Бабкин с Илюшиным хором заверили, что ни травка, ни порошок им не требуются.
– Если что – только скажите! Девочки тоже есть, всякие. Арабы девочек держат, но что-то у них резня недавно с местными вышла, не поделили место. Всякое бывает!
Рафаэль тяжело вздохнул.
На этом фоне его собственный бизнес выглядел почти законно. Рафаэль контролировал всю торговлю подделками.
– Вот женщина красивая! – объяснял он, горячась и руками обводя в воздухе, насколько красивая. – Сумку желает! «Шонэль»! В магазин заглянула – вай, две тыщи евро! Она идет, плачет: где взять две тыщи евро! Разве мыслимо – такие деньги за сумку, а!
Рафаэль покачал головой.
– Разве может мужчина спокойно смотреть на слезы женщины? – проникновенно вопросил он. – Или я зверь бесчувственный? Вынимаю точно такую же сумку – шовчик к шовчику, кармашки на месте – и протягиваю ей. Тридцать евро! Для тебя, красивая, – двадцать пять! И она прижимает к себе свою «шонэль» и идет дальше, смеясь, потому что стала счастливая! Мир стал счастливее! – Рафаэль широким жестом обвел окружающее пространство. – Разве плохо? Скажи, Сергей!
Сергей вынужден был признать, что хорошо.
– Вот именно! – воскликнул Рафаэль. – Эта страна должна мне премию выдать! Орден! Жизнь держится на женщинах, а женщины держатся за мои сумки! Что ты смеешься, Макар, дорогой?
Поев, хозяин откинулся на спинку кресла, отдуваясь и пыхтя. По его знаку расчистили стол, принесли сигары. Он раскурил одну – и Бабкин понял, что это сигнал к началу серьезного разговора.
– Рвтисавари, уважаемый, – начал Сергей и по короткому блеску в глазах хозяина понял, что выбрал обращение абсолютно правильно, – у нас проблема. Без твоей помощи не справимся. Женщину ищем, туристку, русскую.
Когда Рафаэль отправился показывать гостям их комнаты, человек, во время разговора непрерывно жевавший мясо, встал. Нижняя челюсть его по-прежнему двигалась, просто в силу привычки.
Он ушел в глубь дома, огляделся. Достал телефон, набрал номер, не занесенный в телефонную книжку.
На другом конце города тот, кого называли Папой, ответил на звонок. Послушал три минуты, сказал «ясно» и положил трубку.
Обернувшись к своим людям, он повторил то, что сказал незадолго до него Сергей Бабкин:
– У нас проблема.
– Что? – вскинулся один из помощников.
– Двое. Тоже ищут ее.
– Кто такие? – быстро спросил другой. – Полиция?
– Нет. Русские. Приехали к Рафаэлю.
Мужчины, сидевшие вокруг, понимающе закивали. Если к Рафаэлю – значит, уголовники.
– Надо бы с ними поближе познакомиться, – задумчиво проговорил Папа и оглядел свою группу.
Он знал, что украдет перстень дожа, с того самого дня, как кольцо обнаружили в рассыпавшейся галере. Именно Папа инициировал шумную кампанию с требованием устроить выставку, но об этом мало кто догадывался, включая его собственных людей. Выставка была необходима. Возможностей его небольшой группы не хватило бы для ограбления музея.
Но выставка – дело иное!
Случайное помещение (первое, которое сочтут подходящим). Случайные люди в охране (он отлично знал, как легкомысленно подходит полиция к этому вопросу). В Венеции так давно не случалось громких ограблений, что все расслабились. Единственное, чего власти опасались всерьез, – это терактов. Теракт отпугнет туристов! Это значит, что половодная денежная река польется в широко подставленный карман другого города! Допустить этого, разумеется, было нельзя. И повсюду устанавливались рамки, вводились ограничения на размер сумок, а патрули обучались правильно реагировать на опасность взрыва.
Папу это все более чем устраивало. Когда боятся хорька, не замечают крыс.
Правда, зернышко, которое он собирался унести, было чуть больше обычного. «Будем считать меня крупной крысой», – посмеивался Папа.
Это дело должно было стать последним в его карьере. Покупатель на перстень нашелся легко, по стечению обстоятельств как раз из России. Папа улавливал мрачную иронию в том, что именно из этой страны появились люди, способные создать ему новые нешуточные проблемы.
И оттуда же прибыла женщина, благодаря которой он уже по макушку в грязи.
Чертовы русские!
Если бы все шло как задумано, он уже получил бы свои деньги! Но дело было даже не в них. Деньги символизировали собой лишь конец этой истории, подпись на картине, в которой он продумал каждый мазок. Вот что больше всего бесило и злило Папу. Деньги можно заработать. Но нельзя переписать заново полотно событий, уже испорченное случайной дурой.
Папу считали открытым, дружелюбным и приятным человеком. Он таким и был. Причина заключалась в том, что всех людей Папа расценивал как носителей ресурса. Конечно, не в прямом смысле. У одного он использовал ум, у другого – обаяние, у третьего – способность нравиться женщинам. Самыми бесполезными для себя Папа считал слабоумных и стариков.
Единственное, что всерьез выводило его из себя, это нарушенные планы. Папа ненавидел, когда что-то выходило из-под контроля.
– Я слишком стар, чтобы мог без сожаления жертвовать драгоценное время на каких-то мерзавцев, – тяжело проговорил он.
Воцарилась тишина. Шесть пар глаз уставились на него. Его люди были исполнены, без преувеличения, сыновней почтительности.
Он знал, что они возражают про себя: ты вовсе не старик, ты крепок и умен, ты дашь сто очков форы тем, кто моложе. Все это была правда – и в то же время ложь. Внутри он ощущал себя столетним, вот что печалило его. Ты стареешь, когда начинаешь проигрывать там, где раньше выходил победителем.
«Но я еще не проиграл!»
«Все уже пошло не так, – возразил он сам себе. – Прежде такого не случалось».
– Русские каким-то образом узнали, что перстень у женщины, – вслух проговорил Папа очевидное. – Кто их навел?
– Рафаэль, – подсказал один из его мальчиков. Он всех их называл мальчиками, даже тех, кому было под сорок.
– А Рафаэля?
Молчание.
– Что рты захлопнули? – усмехнулся Папа. – Это Бенито. Его рук дело, больше некому. Из дурного щенка добрый пес не вырастает.
– Зачем русским искать тетку? – спросил один из его людей. – Если она с Бенито, он сам приведет ее…