— Какой?
— Очень простой — не надо было им этого делать.
— Кому? Первым или вторым?
— И тем, и другим. Мафия — мафией, но надо ж и совесть иметь. Я, конечно, ребятишек понимаю — кому охота всю жизнь шестерить или бани караулить. Боссы командуют, мы бегаем. А мы чем хуже? Дурачки. Они забыли закон кругооборота воды в природе. Сегодня они, а завтра их. А посему сиди и не высовывайся — целей будешь. Высунешься — получишь по носу. А то какой-то в последнее время подход примитивный к проблеме занятия достойного положения в обществе — патрон в патронник и по коням. Пять секунд — и я король. Не, так не интересно. Ну ладно, я отвлекся.
Поставив чашку на стол, я вытащил из машинки лист и еще раз перечитал его: «Начальнику милиции г. Санкт-Петербурга. Заявление. Я, Комаров Михаил Евгеньевич, проживающий там-то сям-то, находясь в здравом уме и твердой памяти, сообщил, что такого-то сякого-то стал невольным свидетелем убийства товарища Климова Михаила. Убийство произошло в бане на Лиговском проспекте, где я работал сторожем. Климов был приглашен туда своей бывшей любовницей Татьяной, являющейся заведующей баней…»
Далее шло описание убийства, которое моя больная фантазия изобразила очень живописно. А в конце я указал, что заявление написано на случай преждевременной кончины автора. И конечно, число и подпись. Настоящая, подлинная. Любая графическая экспертиза установит этот факт. А раз так — у меня в руках неопровержимые доказательства на ребят, убивших Клима.
Второе заявление от Максимова было аналогичного содержания. Конечно, плохо, что мне нечем доказывать убийства самих писателей, но это и понятно — не могли же они знать, кто их пришьет. Предполагать могли, но увы, знать наверняка — нет. А я знаю.
А поэтому надо применить в жизнь ленинский принцип о неотвратимости наказания, для чего я вытащил из Викиной канцелярии парочку конвертов и заклеил в них только что напечатанные заявления. Затем на одном я написал: «Начальнику милиции, Литейный, 4». (Такой должности нет, но ребятам-то того знать и не положено.) А на втором — «Просто Марии».
Да, забыл уточнить маленькую деталь — в первый конверт я положил фотографию климовской гайки, а ко второму прицепил саму гайку. На память Машке от Мишки. Разумеется, я не собирался бросать такую бандерольку в почтовый ящик, вы вообще обо мне невесть что думаете. Нет, я отвезу ее на трамвайчике в гостиницу и суну под дверь номера Марии. Будем надеяться, что какая-нибудь горничная не прихватит ее себе как бесхозно валяющуюся и она дойдет по назначению. А уж выйдя из гостиницы, я опущу второе письмо в почтовый ящик. После чего я махну рукой, дам старт и засеку время. Кто быстрее сцапает ребяток — наша славная милиция, или наша славная коза ностра? Думаю, что как всегда в подобных соревнованиях милиция окажется на втором месте. Только на составление плана задержания и его согласование с руководством уйдет пара недель. Но меня это касаться уже не будет, потому как начальству, похоже, надоели мои художества и после Нового года я вылетаю из милиции. У нас-то тоже действует правило: «Не высовывайся». Твое дело — шестое, выполнять, что скажут. Положено бумажки писать — сиди пиши, положено водку пить — пей. Положено быть Шуриком Антиловым — будь Шуриком Антиповым. Играй свою роль. Неважно, что пьеса — дерьмо, это не тебе решать. Ты не режиссер. А если ты вдруг решил самодеятельностью подзаняться, мы тебя быстро на место поставим. Поэтому будь, как все, сиди и смотри «Поле чудес». Жизнь под копирку.
Я вздохнул, надел тулупчик, чмокнул Вику и вышел.
Вечером, успешно завершив намеченные мероприятия, я вернулся в отделение, Татьяна Васильевна уже сидела в камере. В связи с тем, что я был человеком слова и обещал уберечь бедняжку от преступных разборок, определив ее на женскую зону в Саблино, и так как письмо мое (точнее, Комарова) в Большой дом еще не дошло, придется отправить ее на Каляева, суток на пятнадцать, за мелкое хулиганство. Доказательства того хулиганства пребывали у меня на лице. Раны от ее когтей приносили мне неописуемые страдания, особенно на морозе. Одним словом, написав рапорт и оставив его у дежурного, я пошел к себе.
Отопление так и не включили, обогреваться придется теплом собственного организма. Бумаг и заявлений тоже не убавилось. А что если Шурику отстегивать по три тонны, чтобы он их за меня писал? Вроде как халтура. Надо будет предложить. Я думаю, он согласится.
Но тут дверь моего кабинета распахнулась, и на пороге проявилась долговязая фигурка Женьки Филиппова с улыбкой во всю физиономию.
— Наш привет передовым борцам за дело рабочего класса!
— Судя по зычному голосу, ангина ослабила свою смертельную хватку на твоем недоразвитом горле. А за то, что ты, козья морда, профилонил неделю, а я отдувался, перекрывая твою территорию — заведешь за меня пару дел оперучета. И побыстрей. До возвращения Мухомора из РУВД.
— Ладно. Что тут у нас новенького? Я слышал, мокруха у меня? Как там, зацепки есть?
— Глухо, как в танке. Похоже, мафиозные разборки. Киллеровский вариант.
— А, ну, тогда вряд ли докопаемся. Ты глянь, что я сейчас у одного мафиозника изъял — справочку. Ха, ну ребята дают. Артисты. Я этого человека уже целый месяц пасу. За ним подвигов всяких — не сосчитать. А тут узнал, что он со стволом ходит, ну и прихватил. Думал, сейчас за ствол зацеплюсь, да орла этого на нары упрячу, а дальше уж потом крутить буду. А он мне во — справочку.
Я взял протянутый Женькой листок и прочитал: «Справка. Дана настоящая гр-ну Кудрявцеву Анатолию Сергеевичу в том, что он только что нашел на улице пистолет системы „Вальтер“ и везет его для добровольной сдачи в территориальное отделение милиции. Начальник такого-то отделения милиции, майор милиции Иванов.»
— Да, оригинально.
— А ты хочешь, чтобы мы с ними справились. Нет, я не Дон-Кихот.
Женька погасил о стену окурок и вышел из кабинета.
Я поднялся, поежился, накинул тулупчик и подошел к окну. Пожалуй, я правильно сделал, послав Марии одно из писем. Страховочный вариант, так сказать. Они быстрее решат проблему правосудия. Нам до них далеко, они «Поле чудес» не смотрят и бумажки не пишут. Они действуют.
К отделению подъехал уазик. Из него осторожно вылез Мухомор, за ним — Шурик Антипов, и оба, о чем-то переговариваясь, направились к дверям. Ну все, сейчас начнется. Осторожно, двери закрываются, следующая станция конечная. Товарищ Ларин, ваш выход, не забыли?
Охота на крыс
ГЛАВА 1
— Урод! Козел! Червяк усатый! Ментяра! Идиот! Мудила тряпочный! Маромой! Чмо! Чтоб тебя…
Прошу не волноваться. Указанные комплименты прозвучали не в ваш адрес, а только в мой. Самое обидное, что этот благозвучный наборчик вылетел из уст такой симпатичной милашки, что аж дух захватывало. Ах! Чего стоят одни ланкомовские губки, плавно изогнутые в слове «козел»! А эти мраморные зубки, слегка подпорченные нежным налетом никотина, а эти чудные кудряшки, подкрашенные хной! А глаза! Боже мой, такие встретишь только на обложках самых престижных журналов.
Признаться, я был огорчен до глубины души. Не оскорблен, а именно огорчен. Женщина, а в особенности женщина симпатичная, не может оскорбить настоящего мужчину. А я что ни на есть настоящий. Правда, никак не пойму, почему мне приписали эпитет «усатый червяк» — у меня вроде усов нет, и на червяка я ничуть не похож. Но переспрашивать, а тем более уточнять, у меня желания не возникло. Тем более, что уже было не у кого. Крошка, хлопнув дверью, выскочила в коридор.
Я глубоко вздохнул и откинулся на стуле, покачиваясь на его скрипучих ножках. Ну что за ерунда? Не найдешь преступника — козел, найдешь — опять козел. Можно подумать, я заставлял муженька этой симпатяжки кидаловом, ой, простите, мошенничеством заниматься. Я ему, что ли, деньги на ксероксе печатал и в руки совал? Ага, а потом я же привел его в универмаг и бумажки эти стал, вместо долларов, доверчивым гражданам подпихивать. Нет, похоже, это был не я. Я, к его несчастью, имел глупость вмешаться. Но он тоже хорош, совсем оборзел. У него уже и ксерокопии кончились, так он обычную бумагу на валюту менять начал. И откуда я мог знать, что он такой крученый-верченый, с кучей всяких связей, красоткой-женой и папой-депутатом? На тот момент от обычного динамщика он ничем не отличался. Хотя даже сейчас, когда он сидит в камере, определенное сходство с динамомашиной в нем есть. А женщина героическая меня обласкала даже не за то, что я муженька ейного туда определил, а из-за какого-то пустяка — не дал ей и ее приятелям поболтать с потерпевшим. Ну конечно, знаю я такие разговорчики. После них потерпевший весь такой стеснительный, пугливый. Может такую чушь нести, что просто неудобно становится. Вплоть до того, что он специально бумагу за валюту покупал, правда, сейчас уже не помнит у кого, когда и где. А как он в милиции оказался, извините, забыл.
Так что, как говорят в армии: «Отставить разговорчики! Тут вам не здесь!» Вот проведет следователь опознание, допросит всех, арестует мальчонку, тогда и болтайте на здоровье. Я там уже ни за что не отвечаю, все вопросы к следователю.
А поэтому я и червяк усатый, и мудила, и не помню что еще такое. Да, ладно, пустяки, зато какая девчонка симпатичная. И что она в этом жулике нашла? А может, он и ее кинул? Может, до свадьбы с ней ксерокопия Бельмондо гуляла, а после он сам нарисовался?
Но все равно, в следующий раз, чтобы избежать напрасных оскорблений, прежде чем задерживать преступника, буду уточнять, кто у него родственники.
Я поднялся, глубоко вздохнул, набрав полную грудь кабинетной атмосферы, исполненной смесью «Пуазона» и «Кэмела», оставшейся после дамочки, и открыл форточку.
За окном весна. Отличное время. Свежая грязь, кое-где гололед, огромные мухи и остатки черного снега на газонах. Расцвет духовных сил и энергии. Любовь опять же, а как же без нее? Меня вот, к примеру, так начальство полюбило, что одному Богу известно, как я еще работаю в органах. Регулярно, примерно раз в месяц мне делают последнее штатское предупреждение, но до сих пор так и не выгнали. Но я-то знаю почему. Выгонят меня — надо будет искать замену, а на работу нашу желающих немного. Опер на земле, то есть в отделении, — не слишком престижная работенка и, главное, весьма неблагодарная. Да вы же слышали только что. Куда приятнее быть опером Главка или, хотя бы, райотдела. Так что Мухомор — виноват, Грибанов Георгий Павлович, мой шеф, — хоть и грозится меня вытурить, этого он никогда не сделает. Кем он тогда руководить будет? Кого воспитывать и направлять в правильное русло? А так — я всегда под рукой. Много «глухарей» — товарищ Ларин, в чем дело? Мало бумаг — товарищ Ларин, вы чем на работе занимаетесь? Ну и так далее. Вы только не подумайте, что я вам жалуюсь или в жилетку плачусь. Знал, куда иду. А что касается бумаг, то есть у меня грешок, не люблю писать. А особенно не люблю писать то, что никому не нужно. Действительно нужную бумажку написать не жалко, в нашем деле она на вес золота, но макулатуру собирать в сейфе никакого желания нет. Я уже не пионер, сдавать не буду.