— Лучше вот такую реши: «Обменный пункт валюты расположен в трех метрах от пикета милиции, в котором постоянно сидит постовой. Вопрос: сколько денег получает этот постовой от кидалы, если известно, что в течение рабочего дня кидала зарабатывает пятьдесят тысяч рублей?» Вот это я понимаю, вот это задача. Максимально, так сказать, приближенная к действительности. А то какой-то муж на почве внезапно возникших неприязненных отношений… Тьфу!
— Слушай-ка, — вдруг обратился ко мне Филиппов, — тебя крысы не достают?
— Какие крысы? — не понял я.
— Какие, какие — живые, серые, с хвостом. Вчера оставил новый пакет с печеньем в столе, а сегодня на тебе. Гляди, что осталось.
Женька показал мне изгрызенный полиэтиленовый пакет.
— Чувствую, одна и та же ходит. Здоровая небось. Столько печенья сожрать ухитрилась.
— Прячь жратву в сейф, и капкан купи, — посоветовал я.
— А это не дефицит?
— Сейчас нет дефицита, забыл, что ли?
Я вышел от Женьки и направился к себе. Сунув руку в карман, чтобы достать ключи, я обнаружил лист, служивший мне затычкой в носу. Развернув, я внимательно его рассмотрел. Это оказалась ведомость на выдачу зарплаты.
Я зашел в кабинет, сел за стол и, уже больше не раскачиваясь на стуле, стал изучать ее. Ничего заработки. Я нашел в списках весь личный состав учреждения, даже убитого Осипова. А кроме того, я увидел в нем еще одну фамилию, про которую дражайший Станислав Игоревич даже не заикался. Какой-то Усельский Анатолий Вениаминович, состоявший в должности охранника. Любопытно. Этот охранник получал в пять раз больше бухгалтера. Он, наверное, какой-нибудь супермен, что ему такой оклад положили. Но сейчас мы узнаем, что это за охранник. Я снял трубку и набрал номер центрального адресного бюро, намереваясь установить возраст и адрес супермена.
— Слушаю, — раздался приятный женский голосок.
Я назвал пароль, свой телефон и попросил:
— Девушка, по неполным данным помогите, пожалуйста. Усольский Анатолий Вениаминович, больше ничего нет.
— Ждите.
Через несколько секунд голосок вновь вышел на связь.
— В городе только один человек с такими данными. 1935 года рождения, уроженец Ленинграда. Был прописан — Зеленый проспект, 208, квартира 105.
— Что значит был? А сейчас что, сидит?
— Нет. Скончался в 1990 году.
ГЛАВА 3
Признаться, я был несколько удивлен подобным оборотом событий. Нет, конечно, всякое бывает. Но чтобы умерший три года назад гражданин до сих пор получал зарплату, это чересчур. Стоп. Может, этот Усольский — зомби с Южного кладбища? Скучно лежать все время в гробу, вот он и халтурит по ночам в «Эспаньоле». Непонятно только, зачем ему столько денег. Гроб ремонтировать, что ли? Да, хотелось бы пообщаться с этим усопшим. Думаю, меня ждут незабываемые впечатления. Ну, хватит! Шутки в сторону! Займемся делом. Ух!
Какая связь может существовать между фамилией покойника и пропажей денег из машины? Может, и никакой. Мало ли в конторах такого рода всяких финансовых хитростей. Налоги там, конкуренты, не знаю что еще. Но мой никогда не подводящий меня инстинкт упорно барабанил по мозгам, утверждая, что связь должна быть. И установить эту связь, в принципе, не так сложно, надо лишь кое-куда съездить.
Зазвонил местный телефон. Меня домогался дежурный.
— Кирилл, тебя Грибанов искал, велел передать, чтобы ты, как только появишься, зашел к нему в кабинет.
— Передай ему, что мне трамваем ноги отрезало.
Я бросил трубку. Надо сваливать. Сейчас начнутся бумажные лекции, как я их называю. Потом последнее китайское и предложение искать место. Не, я лучше к зомби поеду, там гораздо веселее.
Я поднялся, взглянул еще раз в зеркало. К распухшей губе прибавился ставший похожим на сливу нос. Вика будет просто в восторге. Шрамы украшают мужчину, особенно полученные в тяжелом бою за дело правое. А уже ей-то про тяжкие бои я найду что наплести.
Одев куртку, закрыв кабинет и на цыпочках миновав коридор с дверью Мухомора, я вышел на улицу.
Спустя десять минут, прокатившись на троллейбусе, благо ехать было пару остановок, я стоял у дверей покойного, но работающего Усольского. Нажав звонок, я на всякий случай отошел от двери и снял пистолет с предохранителя, приготовившись к любым неожиданностям. От этих зомби всего можно ожидать. Но волновался я напрасно. Дверь отворилась, и на лестницу выглянула симпатичная особа лет двадцати, в облегающих джинсах и черном джемпере. На ее фоне скорее я выглядел зомби.
Девушка удивленно взглянула на меня и задала естественный вопрос:
— Вам кого?
— Девушка, — простонал я страдальческим голосом, — меня избили. У вас можно умыться?
— Нельзя. — Девушка попыталась закрыть дверь, но, разумеется, не смогла, так как моя нога уже переступила порог и заблокировала створку. Вот так, кстати, и совершается большинство разбойных нападений на квартиры. Но я ничего такого делать не собирался, а поэтому сунул в лицо девушке частицу красного знамени, а именно ксиву, и сурово провозгласил:
— Милиция!
— Милиция?! К нам?!
— Если вы имеете отношение к Усольскому Анатолию Вениаминовичу, то к вам.
— Это мой отец, но он умер.
— Вы уверены?
— Что значит уверена? Он умер в девяностом году. Есть свидетельство о смерти.
— Верю, верю.
Я уже прошел на кухню и сел на стул. Девушка проследовала за мной.
— Простите, а вас как величать?
— Наталья.
— Ничего, если просто Наташа? Так вот, Наташа, честно говоря, я и сам не знаю, что мне от вас надо. Извините за нетактичный вопрос: отчего он умер?
— Воспаление легких. Папа простудился сильно.
— Где он работал?
— Мастером на заводе.
— А вы кто?
— Я студентка, пятый курс.
Я чувствовал себя дураком. Придти с разбитой мордой и выпытывать неизвестно что.
— Такое название, как «Эспаньола», вам ничего не говорит?
— Говорит. Так корабль назывался в книжке про пиратов.
— Остроумно, но я не про корабль.
— Тогда не знаю.
— А отец не мог иметь к этому названию какого-либо отношения?
— Не думаю. Мы бы знали.
Я потрогал губу и взглянул на свое удостоверение, которое все еще держал в руках. И тут меня осенило.
— А он случайно документы не терял? Паспорт или еще что-нибудь?
— У него паспорт отобрали.
— Кто?
— Ой, эта целая история была. У нас машина есть, «Москвич» старенький. Папа ездил. Как-то в гололед он «иномарку» стукнул. Непонятно, кто там виноват был. В «иномарке» парни молодые ехали. Трое или четверо. На самом-то деле их машина не очень сильно пострадала. Отец хотел ГАИ вызвать, но они не дали, предложили так разобраться. А попробуй, откажись — ребята-то здоровые были. Естественно, отец крайним оказался. Забрали они у него паспорт, сказали, отдадут, когда рассчитается. А сумму назвали — нам такую за целый год всей семьей не собрать. Отец подумал, в милицию сходил посоветоваться, а потом решил денег не платить. Ну, они звонить стали, угрожать. Отец опять в милицию. А там — это ваше дело, надо было ГАИ вызывать, так что нас сюда не впутывайте. Объяснили только, как засечку телефонную сделать, если звонить снова будут. Отец тогда сам не свой ходил. Парни это снова звонили, деньги требовали, даже счетчик включили. Телефон отец засек, да что толку! Не доказать ведь, что он в аварии не виноват. Потом, правда, прекратились звонки. Наверно поняли, что с отца просто взять нечего. Отец успокоился, аж помолодел; а потом на рыбалке простудился. Не одно, так другое.
Наталья замолчала и посмотрела в окно.
— Мать до сих пор в трауре. Они по любви женились.
Я пожал плечами. Не потому, что нечего было сказать, просто жестами эмоции иногда легче выразить, чем словами.
— Вот, собственно, и все. А паспорт отец потом в милиции восстанавливал, старый ему так и не вернули.
— Наташа, а телефон, ну, тот, что он засек, случайно не сохранился?
— Я не знаю. Надо поискать. Мама все записи папины хранит. Пойдемте.
Мы прошли в комнату, Наталья открыла секретер, достала картонную коробку и начала рыться в бумагах.
— Кажется, этот. Видите, написано — засечка.
Я взял листок и переписал номер к себе в блокнот. Абонент находился где-то в сфере жизненных интересов нашего отделения, проще говоря, на обслуживаемой нами территории, не исключено даже, что на моей земле.
Вернув Наталье записку, я попрощался и вышел из квартиры.
Ну, все понятно. Тот, кто воспользовался данными Усольского, просто не знает, что он умер. И этот некто исправно получает за него бабки в «Эспаньоле». Скоро мы узнаем, кто этот дармоед.
В отделении я вновь зарулил к Филиппову. Он, стоя у окна, курил, курсант Рома сидел за столом и писал какие-то бумаги. Прямо над ним в грозной стойке застыл Ван Дамм, демонстрируя с плаката литые бицепсы и суровый мужской взгляд. Стебок Женька прицепил к секс-символу Америки пару значков на майку и теперь Жан-Клод по совместительству являлся еще и отличником советской милиции и кавалером юбилейной медали «70 лет уголовному розыску России».
Кстати, еще неизвестно, что лучше — быть секс-символом или отличником МВД. Женька, как человек, обладающий чувством юмора, наверняка бы выбрал второе. А про себя я вообще не хочу распространяться, секс — это интимное дело каждого, как и заслуги в боевой и политической… В общем, все от желания зависит.
— Не знаешь, зачем меня Мухомор искал?
— Не знаю. Наверно дела проверять. Представляешь, он у меня месяц назад тоже пару папок на проверку взял. Естественно, без расписки. Не буду ж я с него расписку брать — вроде как начальник. А сегодня меня выдергивает и опять про эти дела спрашивает. Я ему — так они ж у вас. А он — ничего у меня нет. Во, гад.
— Не бери в голову, — ответил я. — Это говорит только о том, что ты умный человек и ценный сотрудник.
— Это почему? — удивился Женька.
— Потому что Мухомор заимел на тебя маленький компромат. А на дурачков компра не нужна. Дураков и бездельников много, да и искать на них ничего не надо. Дурака всегда так можно выгнать, а умного человека надо держать на веревочке. Это политика многих руководителей, Мухомор здесь не оригинален. Стало быть, ты умный человек.