Вот я дура, а?.. Совсем забыла собрать гильзы, когда како-демон распался. А ведь это — УЛИКИ.
— Спасибо, — буркнула я, остывая. Генька ссыпал гильзы мне в руку. Сжав кулак, я сунула его поглубже в карман.
Генька — это ещё полбеды. Если все остальные будут думать, что я просто двинутая, раз таскаю с собой пушку-игрушку, то ещё ладно. Генька — могила. И расспрашивать не станет…
— Зачем ты стреляла в нашем подвале?
Блин.
Вопрос-то с подвошкой.
Генька и так про меня много знает — ведь глаза у него есть, и мозги на нужном месте.
Знает, что по ночам мы с Рамзесом лазаем по подвалам. И по чердакам тоже лазаем — он нас видел, но молчал. И я тоже молчала, и вроде как получалось, что ничего такого не было…
Но однажды утром я нарвалась на Жанку с Юлькой — хрен знает, как так получилось. Может, они бегают по утрам, или живут в том доме, где мы Тварь глушили… В общем, они такие две фифы нафуфыренные, шкандыбают на коблах, а я из подвала вылезла, вся в паутине и гнилой картошке.
Конечно, они всем растрепали, что на самом деле я — бомжиха, в подворотне живу.
История эта добралась до Антон Палыча, и у нас был РАЗГОВОР. Если подумать, почти все мои косяки заканчиваются такими вот РАЗГОВОРАМИ. Прям ораторское искусство, ёрш его налево.
Но по сравнению с пистолетом — это всё даже не цветочки. Пистолет тянет на отчисление, при всем терпении Антон Палыча, хорошего директора и в общем и целом отличного дядьки…
— Что, не скажешь?
— А?.. Что? — задумавшись о своём, о девичьем, на пару минут я забыла о Геньке.
— Зачем ты стреляла в подвале? Там же ничего, кроме старого барахла, нету.
А вот это уже идея.
— Потренироваться хотела.
— Чего?.. — вот теперь он ТОЧНО вылупился на меня, как на дуру.
— Понимаешь, мне этот пистолет дядюшка подарил. А он у меня такой… Со странностями. И старенький очень. — Аннушка учила: лгать мужчинам нельзя — почуют. И перестанут доверять. Но и честными с ними быть нельзя: когда-нибудь они эту честность повернут против тебя… — Вот он и подарил мне пистолет. А я проверить хотела, стреляет он, или нет. И спустилась в подвал: увидала, что дверь не на замке… Я и целиться-то не умею. Так, пальнула в белый свет, как в копеечку.
— Могла бы меня позвать, — укорил Генька. — Я бы тебя поучил…
— А ты что, стрелять умеешь? — вот смеху-то. Ботаник Генька — стрелок.
— Вообще-то у меня разряд. Меня бабушка в секцию записала. Четыре года назад.
Упс…
— А ты об этом не говорил.
— Так ведь и ты про браунинг молчала.
Туше, — сказал бы Алекс. Раньше я не очень понимала, что это значит. Зато сейчас — стопроцентов.
— Ну пока, — сказала я, подойдя к нашей калитке. — Спасибо, что проводил. Хотя это было необязательно.
Просто на веранде я заметила Ави, с книжкой и сигаретами, а ей с Генькой встречаться нельзя. Не сегодня, точняк. Если она начнёт расспрашивать, а Генька возьмёт, да и вякнет что-нибудь — не специально, просто профукает… Не видать мне ночных стрельбищ с Сашхеном, как своих ушей. А от этого я отказаться не могу, и не просите.
Генька заметно сник. Ясен перец: собачку хотел приласкать.
— После обеда я обещала сводить Рамзеса в салон, — сказала я Геньке. — Хочешь с нами?
— Мне за вами зайти?
— Мы сами за тобой зайдём.
Салон был совершенно в другой стороне. И Рамзес наверняка станет ворчать, что пришлось делать такой крюк… Но выгнать Геньку вот так, без всякой надежды на встречу с собаченькой — нельзя. Не по-пацански.
— Значит, до послеобеда? — на всякий случай уточнил Генька.
— Точняк. Я тебе напишу, чтобы выходил.
И я толкнула калитку.
Фух. Кажется, сегодня и вправду мой день.
Всё разрулила: со школы не звонили — иначе Ави бы уже орала, как потерпевшая. Генькину бабушку успокоили — добрый внук поведал старушке, что я лунатик: засыпаю, и отправляюсь бродить, незнамо где. После пирожков меня разморило, — сказал он. — Вот и вырубилась прямо на кухне, и пошла себе бродить… А подвалы запирать надо, чтоб дети в них не пропадали.
МарьВанна поверила. Во-первых, от горы пирожков остался всего один — я уже говорила. А любой, кто сожрёт столько пирожков, непременно заснёт — сытое брюхо к учению глухо. Доктора посоветовала, по поводу лунатизма: есть, мол, знакомая бабушка. Так отшепчет, в жизни больше с кровати не встанешь.
И даже с Генькой всё вроде как норм. Про пистолет он никому не скажет, с Рамзесом мы погуляем — всё путём, всё прянично.
Тем более, что вечером…
Я представила, как мы с Сашхеном разносим в мелкие дребезги мишени в тире, и на душе стало тепло и уютно.
— Маша! Ну наконец-то. Почему так долго?
Упс… Оказывается, Ави на веранде не просто с хорошей книжкой сидит. Меня ждёт.
— Уроков много было.
— Мой руки и за стол. Я обед приготовила.
Обед?.. Для Ави приготовить обед — всё равно, что для меня — посуду помыть. Подвиг, как у Геркулеса с Авгиевыми конюшнями.
И в другой день я бы ни за что не отказалась — такие порывы надо ценить. И поощрять. Но сегодня я просто не могу. От волнения кусок в горло точно не полезет. Да и подготовиться надо…
— Спасибо, мам, а я не хочу, — как можно быстрее я просочилась мимо Авроры и рванула к лестнице.
Алекс мне тоже кое-что подарил: книжку с баллистическими таблицами. А я её ни разу не открыла…
Но раз сегодня меня в тир пустят, надо выучить всё назубок. Пускай не думают, что я дурочка легкомысленная.
— Что-то случилось? — Ави успела схватить меня за рюкзак. — Тебя кто-нибудь обидел? С подружками поссорилась? Месячные начались?
Аврора твёрдо верит: если человек отказывается от еды — значит, у него месячные. И надо это знаменательное событие так растрезвонить всем окружающим во всех подробностях, чтобы уж наверняка психологическая травма осталась, на всю жизнь.
— Меня Генькина бабушка пирожками угостила, — помните?.. Всегда лучше говорить правду… — Я после школы к Геньке зашла, за тетрадкой, а ты же знаешь МарьВанну: пока не накормит — ни за что не выпустит.
— Ладно, — кажись, смилостивилась. — Но вечером мы с тобой устроим настоящий ужин! И кино посмотрим, про пиратов Карибского моря, твоё любимое…
Во-первых, пираты — это моё любимое кино трёхлетней давности, сейчас я люблю нолановского Бэтмена — потому что он на Сашхена похож. Ну, не внешне похож. А как бы изнутри. Ну в общем, вы не поймёте…
А во-вторых, соваться на стрельбище с полным пузом…
— Мамочка!
Я всегда так Ави зову, когда подлизаться надо. Она это ценит.
— Мамочка… А давай мы завтра пиратов посмотрим? У меня сегодня уроков много. А вечером я обещала к Сашхену зайти. Он хочет мне одну книжку дать.
— Как знаешь, — всё-таки обиделась. — Но Сашхена всё равно дома не будет. Они с дядей Сашей на море уехали.
Поднимаясь в свою комнату, я топала по ступенькам громче обычного. Но на этом всё: Ави бдила моё душевное состояние с энтузиазмом Цербера, и лишний раз демонстрировать, что я расстроена — себе дороже.
Обязательно придёт утешать. Притащит мороженого, ещё каких-нибудь вкусняшек, подарит очередного плюшевого мишку… Почему-то она вбила себе в голову, что мишки мне нравятся.
Ну… нравятся, конечно.
Только это секрет. Если Генька узнает о мишках, это будет ещё хуже, чем с пистолетом.
Оружие я ещё могу объяснить. А вот любовь к мягким игрушкам — никак.
И вообще! Не хочу я, чтобы меня утешали.
Сашхен — предатель. Сам обещал, а сам уехал… Я теперь до конца жизни буду злится. Никогда его не прощу.
И обрез отобрал, который я на свои кровно-сэкономленные купила…
Рванув дверь, я захлопнула её за собой — чтобы Аврора ОДНОЗНАЧНО поняла: ко мне сейчас лучше не соваться.
Рюкзак полетел на пол, за ним — скрученная в жгут кофта.
Наконец-то меня никто не видит, и можно расслабиться.
Вот сейчас ка-а-ак…
— Хэлло, Мари.
Я подскочила. Но тут же успокоилась: это всего лишь Аннушка.
— Привет, тёть Ань. Каким ветром?
Ну, вообще-то она НЕ ЛЮБИТ, когда я называю её тётей.
Но я всё равно называю.
— Вообще-то я соскучилась.
Она сидела на моей кровати, подобрав ноги в тонких чулках и туфлях на таком высоченном каблуке, что я бы точно свалилась. Да-да-да, я пробовала.
Платье у неё было такое… Как чешуя, только мягкая. Серебристо-синее, в тон глазам. А серёжки сегодня маленькие, такие ещё гвоздиками называют. Настоящие бриллианты, между прочим, «Картье».
— Ну иди сюда! — она распахнула руки. И при этом не улыбалась — смеялись только глаза. — Обними свою крёстную…
Я с разбегу прыгнула на кровать и чмокнула её в душистую щеку.
Аннушка и правда была, как добрая фея. Нет, никаких дурацких тыкв, никаких хрустальных туфелек. Вы вообще представляете, как в них ходить? Все ноги повывихиваешь.
Она учила меня ЖИЗНИ. Как себя держать, как разговаривать с мальчиками… Это она научила меня, что нужно скрывать свои чувства.
Чем больше о тебе знают, тем более ты уязвима, дарлинг, — так она говорила. И как раз Ави доказала, что Аннушка права стопроцентов: стоило мне показать какие-нибудь чувства перед мамочкой, та раздувала ТАКОГО громадного слона из крошечной мухи… В общем, туши свет, бросай гранату.
— Ты к Сашхену приехала?
— К Сашхену, — хорошо, что она не стала обманывать. — И к тебе тоже. И даже больше — к тебе, Мари.
— А зачем? — я заглянула в её красиво подведённые глаза, с такими длиннющими ресницами, каких у меня никогда не будет.
— Ни зачем, — она легко пожала плечами.
Врёт, как дышит. Сроду Аннушка ко мне просто так не подкатывала.
— Просто захотелось устроить шоппинг, и я подумала, что тебе это должно понравиться. Купим пару платьев. Сделаем причёски в салоне…