Знаний, конечно, не хватало: теоретическую физику в школе не преподают. Так, ерунду всякую, про правило буравчика и разные полюса у магнитов.
Да, в этом смысле образование у нас хромает. Ну кто мешает рассказать о по-настоящему интересных вещах, о чёрных дырах там, сингулярностях и растяжении времени? Так нет же: учи дурацкие формулы «е равно эм-цэ квадрат», и хватит с тебя.
И когда Прохор поведал об этих самых Путях, я себя поздравила: — Йес! Я была права.
Только вслух я этого говорить не стала: Алекс терпеть не может «вульгаризмы», и делает такое лицо, что… В общем, лучше при нём «йес» не говорить.
Единственное, о чём я жалела: надо было спросить, являются эти «Пути» односторонними, или нет? Ну в смысле, можно через них проникнуть «туда» — в обратную сторону…
Я что хочу сказать: если собраться, хорошенько вооружиться и ломануться сквозь этот портал, то как раз и можно выйти на Сказочника!
Ну, и навешать ему по самое не балуйся, чтобы перестал Тварей клепать. А то какой-то Урфин Джус получается, только солдаты у него не деревянные, а… Да. Из чего он их делает?
Насколько я знаю, вырастить кого-то из стволовых клеток, на коллагене из акульих хрящей, пока невозможно. Это всё ещё фантастика.
Интересно, что Сказочник выдумал?
На выходе из библиотеки мы остановились. Столпились сиротливой кучкой — холод собачий, ночь на дворе, а ночи в Питере сырые, это вам не Крым.
Иногда я скучаю по детдому. Нет, честно: ну какие тогда у нас были проблемы?.. Шоколадку раздобыть? С подружкой помириться? О родителях помечтать? Детский сад, честное слово.
— Куда теперь? — спросил Алекс у Прохора.
Сашхен пошел за Хамом, его во дворе бросили, а мы-то с другого конца вышли, и до машины чуть ли не километр топать.
Прохор пожал плечиками — вечно от выглядел, будто у него вместо рук две вешалки, причём сломанные.
— Куда ехать, совершенно без разницы, — заявил Семёныч. — Мы ничего не знаем о противнике, поэтому всё просто: нам или повезёт, или нет.
— Смотря что считать везением, — хмыкнул Прохор.
— Мы ДОЛЖНЫ найти портал, — надавил Алекс. — ДЕЙСТВУЮЩИЙ портал.
Прохор посмотрел на Алекса, как инквизитор на ведьму.
— Что-то ты, Алексашка, не договариваешь, — проговорил он тихо.
Алекс многозначительно покосился на меня.
— Ой, ну конечно, — я фыркнула. — Брать детей на охоту — это значит нормально, а хрен ли? Но вот делиться стратегической информацией…
Алекс фыркнул.
— Ну ты и загнула, Звезда моя. «Стратегическая информация», — сказал так, чтобы было понятно: дразнится.
Я набрала воздуху: ну щас я его припечатаю…
— Да нет у меня никакой информации, — Алекс мягко тронул меня за плечо. — Так, одни домыслы.
— Гоплит, поди, о ваших путях всё-ё-ё знает, — ядовито сказала я. — Чего бы у него не спросить?
Они переглянулись так, словно я только что доказала, что дважды-два — вовсе не четыре, а семь с половиной.
— Вы забываете о гигантах, — напомнил Семёныч. — Годзилла успел разрушить порт во Владике, прежде чем его подбили ракетами.
— Годзилла? — переспросила я.
— Рабочий псевдоним, — пояснил Семёныч.
— Как ураганы, которым дают женские имена, — я кивнула со знанием дела. — Катрина там…
— А вот японцы женские имена ураганам не дают, — наставительно сказал Алекс. — Потому что считают их КРОТКИМИ и НЕЖНЫМИ.
Я фыркнула.
И чего он ко мне привязался? У самого девчонки — оторвы, а мне, значит, нельзя.
— Ну где он там? — Алекс потёр руки одна о другую. — Холод собачий, а Сашхен там телится.
— Ты совершенно прав, — мрачно кивнул Семёныч. — Его нет слишком долго.
Они ещё не договорили, а я уже шла к арке, через которую должен был выехать Хам.
Услышав за спиной шаги, я ускорилась, затем — побежала.
И только сейчас почувствовала характерный кислый привкус во рту: от волнения я прикусила язык…
Во дворе было пусто. Хам сиротливо глядел на нас потушенными фарами, дверцы его были заперты.
Сашхена нигде не видно.
— Что за чертовщина? — громко вопросил Алекс, а потом покосился на Прохора.
Тот не обратил внимания.
Он смотрел на что-то, скрытое от нас корпусом Хама, и только тощий хвостик на затылке чуть подрагивал.
Я успела первая. Как бежала, так и застыла, ухватив Прохора за руку, чтобы не упасть…
Гора Тварей была выше Хама. Как мы её не заметили — хрен знает, может, из-за того, что была ночь, а во дворе не светил ни один фонарь, и в окнах света не было, и луна за тучи зашла…
Но запах? Но эманации?… И вообще: КАК я могла не почувствовать, что с Сашхеном что-то не так?
А почему я думаю, что с ним не так?
Да потому что я его не вижу, вот почему.
Первым делом, оглядев пустой двор, я схватилась за ладанку на шее. Обычно так: стоит прикоснуться к серебру, и я уже знаю: где он, что он…
Стараюсь делать это пореже. А то вклинилась как-то в их с Аннушкой бурные игрища, меня потом до утра тошнило.
Но сейчас — иной случай, так что за ладанку я схватилась сразу. И — ничего. Ноль без палочки. Словно его никогда и не было, а ладанка — это так, побрякушка пустая.
— Думаешь, он может быть там, внизу?.. — тихо спросил Прохор, указав подбородком на кучу из Тварей.
— Однозначно нет, — я шагнула к куче и принялась разглядывать отдельные э… фрагменты. Мне для этого даже нагибаться не пришлось — всё было на уровне глаз.
Отрубленные лапы, перерубленные морды, слизь — чёрная, склизкая, в ней тут перемазано всё.
Протянув руку, я вытянула из кучи коготь: длинный, изогнутый, как полумесяц, и тоже с ровным срезом.
— Ассегаем рубил, — пояснила я Прохору. — Видишь?
— А у тебя хорошие нервы, — с какой-то даже завистью сказал тот, с отвращением рассматривая коготь.
— Это ещё что, — коготь я завернула в платочек и сунула в карман джинс. Геньке подарю. Ему будет приятно. — Вот тебе приходилось есть по утрам манную кашу? Несладкую. Холодную. С комками?..
— Это в детдоме, да? — в глазах его появилось что-то такое… жалостливое.
— Скажешь тоже, — я фыркнула. — В детдоме у нас тётя Глаша знаешь, как готовила? А вот манка, сваренная ядерным физиком с двумя докторскими — это, я тебе скажу…
— О чём диспут? — к нам деловито подгрёб Алекс.
— О манной каше, — саркастически поведал Прохор. — И о её вкусовых качествах в зависимости от количества диссертаций.
Алекс смотрел на нас пару секунд, затем отмёл всё, что услышал — буквально, махнув рукой, — и спросил у меня:
— Ты что-нибудь чувствуешь?
Я поняла, о чём он. И молча покачала головой.
Вот только что Прохор похвалил мои нервы.
Знали бы вы, чего мне это стоило!..
Сашхен пропал.
В двух шагах от меня, на ровном месте. А я ничего не почувствовала, не заподозрила, не предотвратила…
Сашхен пропал.
Ну что мне стоило пойти за Хамом вместе с ним!..
Сашхен пропал.
А я стою тут, как дура, и рассуждаю о манной каше.
— А он мог просто удалиться… — Семёныч покрутил пальцем в воздухе. — На недосягаемое для твоего Дара расстояние?
— Нет.
— Однозначно, нет.
Мы с Алексом сказали это вместе.
— Если я его не чувствую, значит… — я судорожно вздохнула. — Его нет нигде.
Алекс посмотрел на меня так, словно хотел спросить:
— Ты уверена?
Но не спросил. Знал, куда я его пошлю, невзирая на чины и различия.
— То есть, получается, на него напали, — это сказал Семёныч.
Сказал, и замолчал, задумчиво глядя в арку.
Защемило сердце: Сашхен! Вот сейчас он выйдет оттуда, как ни в чём ни бывало, живой и здоровый… А мой дар — это ерунда, поросячий хвост, на помойку его.
С той стороны арки характерно затарахтел двигатель, а потом нас ослепили фары.
— Как раз вовремя, — Алекс направился к пикапу, на котором обычно приезжала бригада зачистки.
Из пикапа выпрыгнули техники в синих комбезах химзащиты и принялись расшпиливать брезент над кузовом.
Алекс поскакал распоряжаться.
А я подумала: как он может? Сашхен пропал, и надо носом землю рыть, чтобы понять, что случилось. Но вместо этого он…
В глубине души я всё понимала: Твари сами себя не уберут, и нужен кто-то, чтобы объяснить людям, что нужно делать.
Но всё равно: Сашхен пропал.
— Ты как? — ко мне подошел Прохор.
— Нормуль.
— Врёшь поди. А мне врать нельзя, я лицо духовное.
— Не наглей, не на исповеди, — отбрила я и отошла подальше, встав с другой стороны кучи.
Чёрная лужа пропитала дорожную пыль вокруг, но не успела засохнуть. Да и срезы совсем свежие…
Из пикапа, кабину которого мне было видно, выпрыгнул Чародей.
Это меня отвлекло.
Чтобы Чародей по собственному почину выбрался из своей провонявшей формальдегидом анатомички…
У него там целый музей. Особенно интересные конечности или головы он оставляет себе на память: спиртует, препарирует и… В общем, чучела делает — не помню, как это по-научному называется.
И чтобы Чародей вылез из своей норы среди ночи — это нонсенс. По-моему, он темноты боится. Во всяком случае, у него свет всегда горит — синий такой, противный. Как у ацетиленовой горелки.
Сейчас Чародей был в клеёнчатом фартуке — чем-то он напоминал плащик Семёныча, в перчатках с раструбами до локтей и в смешной панамке.
Панамка — круглая, с простроченным краем, в весёленький розовый горошек, на фоне кучи трупов смотрелась ОСОБЕННО кринжово.
Но я ни разу не видела, чтобы он куда-то ходил без неё. Даже когда надевал стильный костюмчик от Армани, панамка — всегда при нём.
Все уже забили, и не обращали внимания, но сейчас эти розовые горошины на белом фоне вызывали тошноту.
Словно кто-то плюнул ему на голову кровью, оставив несмываемые пятна.