Она на это смеётся. Не обидно, а наоборот.
Я, говорит, уже во всём убедилась. Ты, Маша — уникальный маг с поразительными способностями. Так и сказала: С ПОРАЗИТЕЛЬНЫМИ. — И поэтому я хочу пригласить тебя в Англию, в свой замок.
Ну наконец-то.
Всю жизнь она мне свистела: в моём замке то, в моём замке сё… И лошади у неё там крутые, и оранжерея с настоящими мангустинами, и бассейн с золотыми рыбками.
Я уже думала: брешет, чтобы впечатление произвести. А иначе, чего бы не пригласить, чтобы я своими глазами увидела?
— Ух ты, — говорю. — Давно пора. И как мы туда попадём?
— А с помощью моего кулона, — улыбается и подмигивает. Ну прямо сама милота, ямочки на щечках… — Помнишь, как мы с берега сразу на яхту шагнули? Вот так и на остров.
Я поёжилась.
Одно дело — вот он, Финский залив, весь, как на ладони. А Англия — это ого-го, как далеко. А вдруг промахнёмся?
А может, говорю, по старинке? На самолёте… А то засекут старички возмущения эфира, и поймут, куда мы сквозанули.
Это я только щас придумала.
— Может, ты и права, — кивает Аннушка и поджимает губки.
АГА!
— Найдут точку входа, прыгнут за нами и не дадут повеселиться, — продолжаю ковать.
На самом деле, не то, чтобы я испугалась. Разницы-то никакой: на два километра шагать, или на две тысячи.
Да только кулона-то у меня нет, и если Аннушка потребует его отдать… То лучше мы уже будем в самолёте, а ещё лучше — по другую сторону Ла-Манша. Там она меня точно не прогонит, и я узнаю, где Сашхен.
— Хотя нет, — качает головой крёстная. — В самолёт тебя без паспорта не пустят. А домой возвращаться некогда… Давай сюда кулон.
— Но ты же умеешь глаза отводить, — хватаюсь за соломинку. — Вот и стюардессе отведи, и чувачку тому, который билеты проверяет… Делов-то!
— Не получится, — поглядывает на меня уже с подозрением, но педальку давит. — Людям я глаза отведу, а фейс-контроль? Аппарат, который сетчатку сканирует, не обманешь — у него воображения нету. Так что, давай кулон.
Блин. Ну ладно, видать, день сегодня такой. Признания в косяках.
Я делаю вид, что лезу в карман, что шарю там, приходя во всё большее недоумение…
— Что? — точно подозревает. Голос, как у гарпии, чесслово.
— Найти не могу, — говорю. — Видать, выронила, когда в машину садились.
И тут она дала по тормозам.
Если б не подушки — точняк бы угробились, нас так юзом закрутило, что в бок другой машины принесло.
Грохот, мужики матерятся…
— Идём, — не моргнув глазом, она сминает подушку, хватает меня за руку и тащит из мини-купера. Ремень не поддаётся, и тогда Аннушка отращивает здоровенный коготь — ей богу, не вру — и одним махом режет этот ремень нафиг. А потом опять хватает меня за руку и буквально выдёргивает на проезжую часть.
— Вы целы? — спрашивает какая-то тётенька.
Но Аннушка машет вокруг рукой, и мы с ней погружаемся как бы в сумрак.
Вокруг всё то же: тачки, народ из них повыскакивал, но все застыли, рты раззявив, и только пучатся, а сказать ничего не могут.
А мы идём.
— Держи меня за руку, — тихо командует Аннушка. — Ни в коем случае не отпускай.
А мне интересно — жуть. Как это она так сделала? Надо будет спросить. Я тоже так хочу.
Выбрались мы таким макаром из пробки, нами же устроенной, вышли на тротуар, а потом зашли в какой-то магазин.
И всё вернулось.
Оказалось, мы не в магазине, а в кафе: Аннушка уже села за столик, я рядом с ней, и командует официантке: два капуччино, пор фавор.
А потом смотрит на меня, только не злобно, а как бы… Расчётливо.
— Настала пора открыть тебе ещё одну тайну, — говорит крёстная. — Дело в том… Что кулон для путешествий Путями не очень-то и нужен. Мы можем попасть в мой замок прямо отсюда.
— Да ну на хрен!
Она даже не обратила внимания на то, что я ругаюсь. Просто кивнула и продолжила:
— Для этого тебе нужно знать, как выглядит место, в которое ты хочешь попасть, а потом чётко представить это место.
— Мне?..
— Ты — крутая, — говорит Аннушка. — Круче всех, кого я знаю. И если постараешься…
Я в курсе, как выглядит лесть. И вот сейчас крёстная не просто сахарком посыпает, она ТОПИТ МЕНЯ В БОЧКЕ МЁДА С ГОЛОВОЙ.
Но я не обижаюсь. Потому что хочу того же, чего и она: войти в портал и отыскать Сашхена.
И я мило краснею. Хлопаю ресничками, и лепечу, как дурочка:
— Нет, правда? Ты так думаешь?..
— Я не думаю, я знаю, — она роется в сумочке, достаёт мобильник и выводит на экран фотографию. — А теперь, золотко, хорошенько запомни это место, а потом закрой глазки, и представь, что мы уже там.
Глава 24
Он был хитёр и силён, а его мускулы походили на металлические, обтянутые резиной жилы.
И он не сомневался, что убьёт меня.
Я видел это в его глазах: торжество. Уверенность в том, что он умнее, быстрее, что он ЛУЧШЕ меня.
Сумев подобраться вплотную, он схватил меня за пояс, раскрутил над головой и послал по широкой дуге спиной вперёд, в ствол пальмы.
От удара растение надломилось, послышался громкий протяжный стон. Я думал, это сломанное дерево, но оказалось, мой позвоночник.
Я не мог больше пошевелиться.
Кроной пальма обрушилась прямо на один из модулей госпиталя — я увидел это, скосив глаз. Крыша лопнула, разрывая модуль пополам, брызнули обломки, осколки и блестящие, словно живые, хирургические инструменты.
— Что ты наделал, Владыка?
Я опешил: эта Тварь могла говорить.
— Ты лишил меня одной из лабораторий, — с ловкостью обезьяны он вскочил на поваленный ствол, и помогая себе удлинившимися передними конечностями, быстро побежал ко мне.
Я походил на пришпиленное булавкой насекомое. Я чувствовал сломанные рёбра, характерное клокотание — одна щепка проткнула лёгкое — но останавливать дыхание не стал.
Вдруг я понял, что задевало меня больше всего: Сказочник считал меня СВОИМ. Таким же, как они. Тварью.
Но прежде всего я — человек. Что бы там некоторые не говорили…
Мы с Машей как-то смотрели старый фильм: приключения Электроника. Сказка о Пиноккио, который хочет стать настоящим мальчиком, рассказанная на новый лад. Так вот там был один персонаж, двоечник и хулиган, который сказал простую вещь: хочешь быть человеком? Ну так будь им!
Для меня это стало потрясением.
Сидя в темноте, рядом с Машей, я вдруг почувствовал, как по щекам течёт влага: я плакал.
Не от излишней сентиментальности. Её я, слава Богу, давно лишился.
От злости на себя: столько времени потеряно впустую, в бессмысленных сожалениях о своей несчастной судьбе…
Надо было давно забить. И просто БЫТЬ тем, кем хочется, а не мечтать об этом.
И я изменился.
Мешают эмоции? Отключим их, не будем пользоваться. Остановим сердце, перестанем дышать — и мы ничего не будем чувствовать. Ведь так проще. Так можно жить очень и очень долго… Захар бы меня понял.
Собственно, он-то и послужил примером для подражания: вечно молодой, вечно пьяный…
Но сейчас, лёжа с переломанным хребтом и порванным лёгким, я ОТЧАЯННО захотел вернуть то, от чего отказался: свои чувства.
Решил, что если я хочу стать человеком, то сделаю это прямо сейчас.
И я не перестал дышать. Не приглушил зверскую боль, не остановил сердце. Ведь быть человеком, в основном, довольно хреново.
И суперсила каждой отдельной личности в том, чтобы жить, несмотря на этот непреложный факт.
Нависнув надо мной, Сказочник широко улыбнулся — зубы в его рту изменились, стали острей, их сделалось больше.
— Ну же, Отец, — проговорил он слегка шепеляво. — Ты доволен Своим Сыном?
На моих губах вздулся пузырь.
— А ведь я только сейчас понял, — присев надо мной на корточки, он разразился гулким ухающим смехом. — Мы — новая Троица! Ты, Анна и Я…
Его причиндалы болтались прямо около моего лица. Он был гол: тонкая ткань хирургической пижамы осыпалась хлопьями при метаморфозе.
И вот теперь я был вынужден смотреть на эти отвратительные причиндалы и нюхать его вонь…
Страшно напрягшись, сконцентрировавшись только на этом движении, я пошевелил одной рукой. А затем поднял её и изо всех сил сжал пальцы на его мерзких тестикулах.
Тварь издала пронзительный, на грани переносимости, визг. А потом дёрнулась, пытаясь освободиться — с чувством самосохранения у неё было так себе…
Но я держал крепко, и продолжал сжимать руку, вкладывая в это усилие всё, что у меня ещё оставалось.
Согласен: картинка неаппетитная. Да и способ победить, мягко говоря, ниже пояса.
Но играть в благородство я не собирался: цель ещё не достигнута.
Настоящий Сказочник на свободе: уверен, не этот горе-экспериментатор был мозгом всего проекта.
Почувствовав, что вторая рука тоже вполне мне подчиняется, я потянулся к шее Сказочника и сломал её. Но сломал так хитро, что Тварь, недавно бывшая человеком, осталась жива.
Аспид обмяк, шмякнулся на меня — шевелить он мог лишь глазами. Я столкнул его и поднялся.
Больно было адски — особенно, когда я снимал себя с длинной иззубренной щепы, проткнувшей грудную клетку почти насквозь. Но кровь Владыки делала своё дело: несмотря на физические муки, я восстанавливался.
Аспид валялся в густой траве. Сейчас он походил на гигантскую белёсую личинку, не вызывая ничего, кроме омерзения.
Раздавить ногой, размазать склизкую тварь — вполне закономерное желание, как по мне.
Но очень скоро он восстановится — также, как и я. А ко второму раунду я всё-таки не готов…
Оставив его в траве, я побрёл к разбитому корпусу госпиталя.
Влез в него через дыру и через минуту вылез, неся в одной руке объёмистую кювету для сбора образцов, а в другой — одноразовы