Крёстная тоже быстро освоилась. Улыбнулась, и покачивая всем, чем можно — задницей, грудями, плечами… Пошла к нему навстречу, широко раскинув руки.
Обняла, прижалась всем телом… И улыбнулась. Глядя мне в глаза.
Вот сучка.
Стошнить бы прямо на неё…
Но тошнить было нечем, и пришлось просто показать язык — в тот момент, когда колесо повернулось к ним.
.
Сашхен — вот гадство! — тоже её обнял, погладил по голой заднице, и даже зашептал что-то на ушко… Ненавижу его! Убила бы, если б могла.
Аннушка ему что-то ответила, и они вместе рассмеялись. А потом, обнявшись, подошли к столику с ножами.
Сашхен выбрал один, спокойно посмотрел мне в глаза и метнул нож прямо в сердце.
Так мне показалось, потому что на самом деле нож воткнулся в верёвку, которая обхватывала мою шею.
Аннушка дёрнулась. Глаза её злобно сверкнули, она попыталась схватить нож…
Но Сашхен удержал её одной рукой, а другой, не меняясь в лице, послал ещё четыре стилета в меня.
Я упала на камень и больно рассадила подбородок — руки не слушались, и смягчить удар не получилось.
Краем глаза я успела увидеть, что Аннушке удалось вырваться, она что-то закричала, и на Сашхена набросились Твари…
Упала я неудачно: лицом к стене, затылком к всему остальному. Я слышала, как рычат и взрёвывают Твари, как Сашхен раздаёт им влажные и хрусткие удары, как он при этом тяжело дышит, а ещё хекает, как мужик, который колет дрова…
Потом я почувствовала, как меня переворачивают на спину, и увидела перед глазами перекошенное Аннушкино лицо.
Оно было в крови: частично той, что брызнула из меня, частично — измазалась о Сашхена, когда обнималась.
В руке Аннушки был самый большой нож, и она занесла его надо мной.
— Маленькая сучка, — прошипела она. — Не мечтай, что он тебя спасёт. Столько лет! Столько лет я тратила на тебя своё время, сносила твой дебилизм… Наконец-то я могу убить тебя.
А я и не могла ничего сказать. Не могла крикнуть, или хотя бы отползти — да я даже камня, на котором лежала, не чувствовала.
Я просто смотрела на неё, и не могла понять: у неё что, СОВСЕМ крыша съехала? Нет, я понимаю: дело в моём магическом даре. Она хочет его себе, и всю эту лабуду затеяла из-за него… Но ведь Аннушка могла ПРОСТО ПОПРОСИТЬ! В любой момент — и я отдала бы ей этот дар, не задумываясь.
Ну да, я в курсе, что это довольно редкая штука — мне Настасья все уши прожужжала, и Алекс прожужжал, и Гоплит — носились со мной, как с фарфоровой куклой, и самое в этом противное знаете, что?
НОСИЛИСЬ они на самом деле не со мной.
А с этим Даром.
Если б не он — они бы меня даже не заметили. Просто не узнали о моём существовании. Никогда.
А вот Ави — наоборот.
Я ТОЧНО знаю, что не будь у меня этого Дара — она была бы куда более счастлива. И я тоже.
Обычная мама, обычная дочка — о чём ещё можно мечтать?..
И вот я и подумала: Аннушка сошла с ума. Сбрендила. Чокнулась, как старуха Шапокляк из древнего комикса. Потому что ЗАЧЕМ убивать за то, что тебе отдают просто так?..
Но сказать я ей этого не могла — язык не слушался, слюна текла из уголка рта, как у младенца, и я даже не могла толком сглотнуть, Аннушкин нож был уже в самой высокой точке, а потом он начал долгое падение на мою грудь… Прямо в ослика Иа на футболке.
Время растянулось — оно это умеет — а я всё смотрела на кончик этого кинжала, и не видела, как к нам подлетел Сашхен и одним плавным движением ассегая, который был продолжением его руки, снёс Аннушке голову.
Дальше я вспоминать не люблю.
Как вспомню — сразу начинаю икать, и к горлу подкатывает так, что на языке становится горько, и приходится часто сглатывать.
И вот что обидно: нет бы мне потерять сознание! Отключиться, и ничего не помнить, и очнуться уже дома, в своей кровати, и рядом сидит Ави и шпигует меня, как гуся, невкусной манной кашей.
Но не-е-ет.
Сначала я вижу, как отлетает Аннушкина голова с пучком растрёпанных чёрных волос, как из обрубка шеи начинает толчками выходить кровь — прямо на меня, попадает в глаза, в нос, в рот, хотя я стараюсь сжать губы, и я чувствую эту кровь на языке, она кисло-сладкая и противная, и меня наконец-то скручивает в судороге рвоты, и паралич начинает отпускать…
Сквозь розовую плёнку на глазах я вижу, как прямо в центре замкового двора открывается большой проран, и из него, похожие на гигантских насекомых из-за ночников на шлемах, один за другим выходят люди полковника Котова, в брониках и с автоматами. Они рассыпаются по двору, тут и там сверкают вспышки выстрелов, а к ним бегут чёрные гигантские Твари…
Но в этот момент Сашхен берёт меня на руки — вот глупо, словами не передать, вместо того, чтобы обнять его за шею и положить голову на плечо, я повисаю, как тряпочка, и тут понимаю, что джинсы у меня тоже мокрые — и это САМОЕ страшное, что могло со мной случиться…
…А? — я вздрогнула, приходя в себя. — Прости, ты что-то говорила?
— Я подумала: раз ты уже выросла, и тебе уже кое-кто НРАВИТСЯ, то ты захочешь надеть платье.
— Мам, я…
— Думаю, Герман обязательно заметит… Да нет, он просто ОБАЛДЕЕТ, когда увидит, какая ты красавица!
Герман.
Облегчение омыло меня, как тёплый бульон.
Ави думает, что мне нравится Генька, она поэтому и тыкает в меня этим своим платьем…
Но Генька на выпускной не идёт: прыгая с крыши, он очень удачно сломал ногу пару недель назад, когда мы с ним охотились на взбесившегося лугару…
Ави об этом не знает. Ведь не знает, да?..
— Ладно, — я решительно вырвала из её рук шелковую тряпку. — Если ты думаешь, что Геньке понравится…
— Надень.
Я послушалась.
Стащила майку, джинсы, и…
Платье скользнуло как змеиная кожа — Ави лишь чуток помогла. А потом застегнула молнию и подвела к зеркалу.
— Ну как?
— Офигеть не встать.
— У меня и босоножки подходящие есть.
— А перчаток у тебя нет? Подлиннее? — я показала запястья.
— Я дам тебе шаль. А впрочем… И так всё прекрасно. Ты очень красивая, Маша.
— Нет, правда?..
— Конечно правда. Ядерные физики не лгут, ты же знаешь.
— Ми-и-р вашему дому…
Он впервые на моей памяти взял гитару.
Просто так, никто об этом не просил. Но когда зазвучал первый аккорд, все замолчали, притихли и принялись завороженно слушать.
В горле стоял привкус Аннушкиной крови: когда я снёс ей голову, брызги попали на лицо, и я облизнулся — невольно, инстинктивно. Лучше б я этого не делал. Этот вкус теперь будет преследовать меня всю жизнь.
— Спасибо, — сказал лорд Бэкон, когда мы с Машей вернулись.
Котов со своей группой остался зачищать территорию, собирать записи безумных экспериментов Сказочника и выпускать на волю оборотней — тех, кого ещё можно было вернуть к нормальной жизни; об остальных будет заботиться Гоплит, он добровольно взял на себя эту миссию.
— Спасибо, — сказал лорд Бэкон. — За то, что не отдали мою дочь Совету. Я знаю, что она была далеко не ангелом — сам не такой. Но всё равно спасибо. Вы даровали ей то, о чём мечтаем, так или иначе, все мы: быструю смерть.
— Скажите, — попросил я. — Если б вы знали, чем она занимается… Чем ОНИ с Аспидом занимаются… Вы бы попытались её остановить?
— А я что, по-вашему, делал? — его собачье лицо брюзгливо обвисло, без парика сэр Фрэнсис казался совсем старым. — Я ведь пришел к вам, моим старинным врагам. И вручил свою судьбу и судьбу своей дочери.
«Но тот, который во мне сидит, считает, что он — истребитель…» — Пел Семёныч.
А я усмехнулся: слова песни удивительно гармонировали с мыслями в моей голове…
К сожалению, загадок осталось больше, чем разгадок.
Но на остров отправился Чародей, что внушает.
В составе исследовательской группы, разумеется — Котов его всё ещё недолюбливал. И там, в лабораториях, они обнаружили горы записей, лабораторных дневников и даже видео — Аспид скрупулёзно фиксировал все свои леденящие душу «достижения».
Надеюсь, удастся выяснить, почему Твари выходили из лагуны, каким образом эмбриональные мешки за считанные минуты превращались в взрослых Тварей…
На это уйдут месяцы — если не годы.
Кроме прочего, там были огромные чаны с кровью: Чародей заверил, что она искусственная, и брался восстановить технологию.
Для меня, и остальных стригоев это открывало ОГРОМНЫЕ перспективы — ни на вкус, ни по качествам эта кровь не уступала настоящей.
Я же на острове побывал ещё только раз: отыскал на берегу озера остатки тела Уны, вырыл глубокую могилу и похоронил девушку. А потом вернулся в клуб и пил, не просыхая, три недели…
Теперь уже конец мая.
В Багдаде всё спокойно — не считая обычных наших реалий и того, что Мириам подумывает открыть школу охотников на нечисть, а Алекс этому сопротивляется, считая, что ремеслом должны заниматься лишь те, кого оно само ударит по кумполу.
Мириам на это отвечала: Сашхена вот ударило — и что из этого вышло?.. И Машу.
Шефу крыть было нечем. Да и сопротивлялся он, лишь потому что в директора новой «де-сиянс академии» она прочила именно его, Алекса.
Но он согласится. Во-первых, потому что существование такой академии просто назрело — как фурункул на заднице, уж простите мой французский.
А во-вторых, потому что шеф просто ОБОЖАЕТ учить. А уж опыта у него столько, что черпать можно экскаватором.
…На пороге клуба появилась Маша.
«Я в прошлом бою навылет прошит, меня механик заштопал. А тот, который во мне сидит, опять заставляет в штопор…» — билось в голове.
— Ты… Выглядишь великолепно.
Вот и всё, что я смог сказать. Язык прилип к гортани, сердце глухо забухало, ладони вспотели.
— Это всё Ави, — Маша очень мило покраснела и шаркнула ножкой.