ают к лишним вопросам. Сама подумай, что им там за дело до наших неурядиц? Да и придраться, по большому счету, им не к чему, ведь словить на улице пулю в наше неспокойное время может любой случайный прохожий, это уж как кому повезет.
— Ну ясно, — кивнула Женька. — Что ж, дай бог, чтобы все у него было хорошо.
— Дай бог, — согласился Корней, потом полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда несколько крупных купюр.
— Ты опять за свое? — отступая от него, спросила Женька.
— Ни в коем случае, — Корней протянул ей деньги. — Хоть здесь и глушь, а их я что-то побоялся оставлять на крыльце. Те, что ты не взяла, я вернул старику еще в машине. А эти послал Влад. Он сказал, что это не тебе, а собакам на мясо, так что ты должна их взять, если только совсем не свихнулась на почве своих принципов и не собираешься заставлять Тумана и дальше жить из-за этого впроголодь. Это не мои, это его слова. Но, на мой взгляд, сказано хоть и резко, зато справедливо. И я бы лично их взял, не ради себя, а именно ради собак. Тут ведь всего ничего.
— Хорошо. — Решившись, Женька протянула руку, чувствуя, как тоненькая пачка новеньких упругих купюр обжигает ей пальцы. Потом, скорее из вежливости, поинтересовалась у Корнея: — Ты, может, зайдешь к нам домой?
— Нет, спасибо, — как и ожидалось, отказался он. — Я и так много времени потерял, пока ждал твоего появления. Ну а теперь я за тебя спокоен, поручение выполнил, так что поеду.
Проводив взглядом его машину до тех пор, пока за поворотом не исчез отсвет красных габаритных огней, Женька отперла калитку и медленно направилась к дому. Деньги она все еще сжимала в руке, испытывая досаду и раздражение как от того, что все-таки согласилась их взять, так и от сказанного Владом. На расстоянии, через Корнея, но он все-таки сумел еще раз задеть ее своими словами. И по дороге к дому Женька мрачно гадала о том, что же еще может ожидать ее на крыльце. Успев понять характер Влада, она готовилась увидеть все, что угодно, от нормального вентиля к кухонному крану взамен ее, наполовину расколотого, до электрочайника; все, что угодно, на смену тем многочисленным вещам, которые он так охотно и беспардонно критиковал в ее доме. И еще не зная, что это может быть, Женька уже заранее ненавидела этот предмет, который наверняка заставит ее почувствовать себя так, как обычно чувствует случайный прохожий, вдруг с головы до ног облитый из лужи промчавшейся мимо машиной, везущей бесшабашную праздничную толпу. Но когда Женька все же ступила на крыльцо, она сразу изменила свое отношение к посылке Влада. Потому что это были книги. Две большие стопки книг. Забыв про все свои мрачные мысли, Женька подхватила первую из них и скорее понесла в дом. В комнате, наспех разложив книги по дивану, она с жадным нетерпением осмотрела их. Здесь были и фантастика с фэнтези, и детективы, и всевозможные приключения, и исторические романы, и неповторимый Джералд Даррелл. Оставив их и проскочив мимо намекающих на ужин собак, Женька кинулась за второй стопкой и в темноте едва не споткнулась о какую-то коробку. Отодвинув ее в сторону, Женька вспомнила про нее снова только после того, как занесла оставшиеся книги и накормила собак, проголодавшихся за время прогулки. Уже не так поспешно она вышла на крыльцо и занесла коробку в дом. А когда увидела, что там лежит, то не сдержала усмешки.
— Ты все-таки не мог изменить себе, — обратилась она к далекому теперь Владу. — Остался в своем репертуаре. Но я все равно очень благодарна тебе за твою посылку.
В коробке лежали современный фирменный электрочайник и новый кухонный кран.
Чайник Женька сменила в тот же вечер. Он действительно оказался очень удобным и закипал гораздо быстрее ее дребезжащего алюминиевого старика. Но все же с течением дней Женьке не раз приходилось жалеть, что она согласилась на замену. Не из-за чайника, а из-за того, что этот резко контрастирующий с остальной кухонной утварью предмет постоянно напоминал ей о Владе, тогда как она всеми силами старалась о нем забыть. Старалась и не могла. То одинокими вечерами ей неожиданно чудился его голос, окликающий ее из соседней комнаты, то в местной газете снова проскакивала знакомая фамилия.
— Перефразируя поговорку «хорошо там, где нас нет», можно сказать, что «хороши те, с кем мы не живем», — делилась Женька своими мыслями с Туманом. — Чем больше времени проходит, тем лучше он мне кажется в моих воспоминаниях. Скоро, наверное, вообще возведу его в ранг идеальных, в то время как едва выносила его, пока он здесь жил.
В таком настроении Женька обычно шла выбрасывать флакон одеколона, при генеральной уборке найденный под диваном — очевидно, Влад уронил его в последний день и, поскольку сам за ним нагнуться не мог, а Женьки в тот момент не оказалось рядом, просто про него забыл. Женька же, после того как нашла его, то принюхивалась к его аромату, вспоминая связанный с ним образ, то выбрасывала флакон в ведро, заявляя самой себе, что хватит глупых сантиментов. Но долго в ведре флакон никогда не лежал, потому что Женька каждый раз доставала его оттуда, и все повторялось снова. Иногда у нее мелькала мысль выбросить флакон в озеро, откуда его невозможно уже будет достать, но почему-то она не спешила этого делать.
Миновали последние осенние дни, в течение которых Женька трудилась в парке не покладая рук. Режущие ей нервы звуки бензопилы наконец-то смолкли, к великому ее облегчению. Пока они были слышны, Женька дважды пыталась, когда ездила в город за продуктами, дозвониться до соответствующей инстанции, но каждый раз получала там один и тот же стандартный ответ: «В соответствии с установленными планами…» Понимая, что больше сделать ничего не сможет, Женька каждый день выкраивала время, хотя бы час, на то, чтобы сходить в лес, где ее деревья тоже слышали эти звуки и воспринимали их так же болезненно. Женька понимала, что вряд ли сможет их успокоить, но была с ними в трудный час, сопереживая и сочувствуя им точно так же, как и они сочувствовали ей, когда она в этом нуждалась. Это была их общая боль. А когда пила наконец-то перестала издавать свои злобные вопли маньяка-убийцы, Женька тихим морозным утром ощутила, как весь ее лес облегченно вздохнул вместе с ней. Это было очень явное и сильное чувство. С самого рассвета деревья пребывали в напряжении, ожидая момента, когда вновь заведется проклятый механизм. Женька смотрела на них, застывших над схваченной первыми морозами землей, и вместе с ними тревожно прислушивалась к тому, что происходит вдали. Но время шло, солнце поднялось над горизонтом, а во всем лесном массиве стояла прежняя первозданная тишина. Женька слушала, боясь поверить в это счастье. И вдруг ощутила небывало мощную волну эмоций, исходящую от способных видеть с высоты своего роста гораздо дальше ее деревьев. Это было подобно тому, как если бы сотни существ вдруг разом стряхнули с себя непомерно тяжкий груз, выпрямились, больше не пригибаемые к земле, и впервые за долгое время втянули чистый живительный воздух во всю свою расправившуюся грудь. Женька почувствовала, как ее тоже охватывает эта общая волна облегчения и радости. И только тут со всей ясностью поняла, что пилы больше не будет. Ни сегодня, ни завтра — дай бог, чтобы больше никогда.
5
Едва Женька успела очистить последний уголок парка, как, словно дождавшись этого момента, начал падать снег. Зима в этом году вступила в свои права поздновато, но так решительно, что осень сдалась безо всяких споров. Не было ни слякоти, ни обычных для переходного времени перепадов температуры от морозов до оттепели. Просто выпал снег и продолжал падать с небольшими перерывами, больше не тая, пока не нарядил в зимние меха все вокруг — и землю, пригнув стойко торчавшие до последнего былинки, и кусты под Женькиным окном, и холмы, и деревья, и первое, еще тонкое ледяное стекло, покрывшее озеро. А вместе со снегом на парк и холмы опустилась еще более глубокая тишина. Теперь и случайный хруст ветки, и лай разыгравшихся Тяпы и Тумана разносился далеко вокруг. У Женьки создавалось впечатление, как будто морозная белая тишина вздрагивала от того, что ее тревожили, и не сразу могла успокоиться.
Больше не изводимые звуками работающей пилы деревья теперь дремали под снежным покровом и просыпались весьма неохотно. Женька старалась их лишний раз не беспокоить. Если и ходила в лес, то не как в гости к своим друзьям, а как в прекрасный огромный храм, только любуясь и не нарушая его торжественного безмолвия. Она и сама поддалась настроению окружающей ее природы. События минувших дней казались теперь далекими, почти нереальными, как будто и не пережитыми даже, а прочитанными в книге или увиденными во сне и просто глубоко затронувшими душу. Она теперь много читала по вечерам, ведь выбор книг в ее домашней библиотеке стал гораздо богаче, и там теперь было много таких книг, которых она не читала до этого вовсе. А снег все падал, словно задавшись целью засыпать весь мир целиком. Женька была на него за это не в обиде, несмотря на то, что, едва выпустив из рук грабли и метлу, взялась за лопату для разгребания снега и каждый день по несколько часов безостановочно, хотя почти безрезультатно, чистила главные дорожки парка. Несколько раз приезжал трактор, расчищать подъезд к дому отдыха. Если бы не он, Женька, наверное, осталась бы как минимум на неделю без хлеба, потому что от парка до автобусной остановки надо было идти около двух километров пешком, а снега на заметенной дороге было почти по пояс. Но Женька и за это не была в обиде на снег. Эти дни торжественного белого безмолвия врачевали ей душу, нежно стушевывая разлад, воцарившийся там со дня появления в ее жизни Влада.
Но рано или поздно всему приходит конец, и однажды, после окончания наиболее обильных снегопадов, в «Лесное озеро» снова наведался хозяин, чтобы предупредить Женьку об очередном нашествии «орды». Для Женьки это не стало новостью — по такой погоде всегда находилось немало охотников провести выходные в живописном уголке, в полной независимости от родственников и соседей. Кроме того, наступил ноябрь, и у многих в ожидании приближающегося Нового года было уже предпраздничное, располагающее к веселому отдыху настроение. В этот период, как Женька уже знала по опыту, гости станут приезжать очень часто, едва ли не каждую неделю, а гулять будут особенно шумно. И, отдохнув за подаренные ей природой дни снежной тишины, Женька была готова к этому.