Он снял со столика крышку, под которой оказались ломти сырокопченой колбасы, сыра и какой-то неизвестной Женьке рыбы, и куски разнообразного жареного мяса, и фаршированные кальмары с черной икрой.
— Влад… — начала было Женька, но он не дал ей договорить, пригрозив:
— Будешь отказываться, силой впихну. Хватит с меня этих твоих диких повадок. А ты меня знаешь.
Да, Женька знала его, поэтому, не дожидаясь, пока он выполнит свою угрозу, сама взяла кусок мяса.
— Молодец, — похвалил он. — А теперь — за работу. И не думай, что ты от меня отделаешься этим несчастным кусочком. Нечего изображать из себя бесплотное существо, питающееся святым духом. Я-то все равно знаю, что это не так и что ты сейчас хочешь есть.
Подавая ей пример, он сам с аппетитом принялся за еду. Поглядывая на него, Женька по-хорошему завидовала его раскованности. Она, как ни пыталась, не могла держаться так же свободно и естественно, как он.
— Так, — вздохнул он, тоже успевая наблюдать за ней. — Устал я смотреть, как ты сидишь с таким видом, словно только и ждешь удара по затылку. Будем проводить сеанс химиотерапии.
Поднявшись, он открыл бар и, не спрашивая, налил ей что-то густое, кремового цвета. Потом, плеснув и себе на дно стакана виски, вернулся, протягивая Женьке ее стакан.
— Что это? — с опаской спросила она.
— То, что в тебя вольют, если откажешься пить, — ответил он в своей обычной манере. — Не бойся, делая выбор, я помнил о том, что для тебя и кефир — это алкогольный напиток. Но что же делать, если без ста грамм от тебя храбрости так и не дождешься? Давай за нас!
Коснувшись ее стакана своим, Влад одним глотком осушил его до дна и выжидающе уставился на Женьку. Она пригубила странную жидкость. Та оказалась очень вкусной, но, несомненно, весьма крепкой.
— Ну что ж, — вздохнул он, так и не дождавшись, когда она отважится на продолжение. — Приступаем к насильственному развращению невинной души.
Женька и ахнуть не успела, как он обхватил ее за плечи, а другой рукой поднес к ее губам отобранный у нее стакан:
— За маму. За папу. За бабушку, детка. Вот умница. А теперь за дедушку.
Женька вынуждена была глотать, чтобы не облиться. После того как стакан опустел, к ее губам приблизился рулет из кальмара:
— А теперь за мышку с репкой. И за Жучку с внучкой. Теперь за Али-Бабу, — последовали колбаса и рыба, просто растаявшая на языке, — и за сорок его разбойников.
— Да не могу я сразу за сорок, отстань! — неожиданно для самой себя рассмеялась Женька, раскусывая приставшую к губам икринку. Все вдруг стало просто и легко, и спальня вдруг словно наполнилась розовым светом.
— Смеешься, — с довольной улыбкой отметил Влад. — Где бы это записать? Ты смеешься, второй раз за сегодняшний день. Ну что ж, посмотрим, на что ты еще можешь быть способна.
Как выяснилось, способной Женька могла быть очень даже на многое. Сама в это не веря, она не только оказалась в состоянии ужинать с другим человеком, но еще и отпускать при этом какие-то свои замечания, смеяться и шутить. Потом, когда с ужином было покончено, Влад учил ее эротическим играм. А потом она отвечала ему по мере своих возможностей, когда он уже не в состоянии был ограничиться только этим.
Время же летело незаметно. Когда зазвонил и осветился принесенный Владом от бассейна телефон, Женька едва ли не с ужасом увидела, что стоящие рядом на столе часы показывают начало четвертого.
— Да? — ответил Влад, дотянувшись до трубки.
— Владлен Валентинович, вам тут посылку привезли. Утверждают, что вы ее ждете.
— Жду, — подтвердил Влад. — Все в порядке, Коль, отнеси ее в вестибюль, я за ней сейчас спущусь.
— Охрана? — поинтересовалась Женька, когда он дал отбой.
— Она самая. — Влад поднялся. — Полежи, я сейчас вернусь.
— Да некогда мне уже лежать. — Женька указала на обнаруженные часы. — Пора собираться.
— Успеешь. Я быстро, только заберу то, что мне привезли.
— А можно поинтересоваться, что хоть такое тебе привозят в три часа ночи? — спросила Женька, глядя, как он одевается.
— Можно, — ответил он, пряча усмешку. — Долгожданный труп докучливого соседа.
Женька, конечно, не поверила, но в принесенном Владом пакете действительно вполне свободно могло бы поместиться человеческое тело. А когда, выйдя из душа, она увидела его содержимое, то даже растерялась.
— Ну, чего стоим? — Опустившись на край кровати, Влад притянул ее к себе. — Одевайся, если все еще не передумала.
— Не передумала, — с сожалением вздохнула Женька. — Но это… А где мои вещи?
— Вот твои вещи. А про те тряпки забудь, сделай одолжение. В общем, — добавил он, видя, что она снова колеблется, — либо ты едешь в них, либо голой. Я бы, конечно, был не против последнего варианта, но подумай, как холодно будет садиться в машину.
Выбор у Женьки был и впрямь невелик. Она пыталась что-то еще объяснить Владу, но он не стал ее слушать. Поэтому все, что ей осталось, — это принять очередной его подарок и поблагодарить.
Расставшись с Владом у крыльца и проводив взглядом его машину, Женька шагнула за порог, где ее встретил укоризненный взгляд Тумана.
— Знаю, — тихо сказала ему Женька, привалившись спиной к косяку и пытаясь прийти в себя; после огромного дома ее собственные комнатки вдруг будто ссохлись, уменьшившись в размерах, а голова все еще легко кружилась от выпитого. — Меня не было целую ночь, от меня разит спиртным, и вообще… и вообще, — продолжила она, опускаясь на корточки и в порыве чувств обхватывая овчарку за шею, — это все — как сказка! Самая прекрасная сказка из всех, мне известных. Словно это все и не со мной…
Она позволила себе провести еще несколько минут в почти полной неподвижности, лишь поглаживая одной рукой Тумана, а другой — Тяпу, принюхивающегося к ее обновам. А потом, выходя из своего состояния блаженного оцепенения, заставила себя подняться.
— Вы посидите здесь еще, — сказала она собакам. — А мне пора. Надо бежать, чтобы успеть до рассвета. Может, и не успею, но надо хотя бы попытаться, потому что еще одна пропущенная ночь слишком дорого будет стоить деревьям.
Говоря это, Женька торопливо, но бережно сняла с себя и повесила в шкаф свою новую зимнюю кожаную куртку на меху, снаружи отделанную пушистым голубым песцом. Туда же она поместила и теплые зимние сапоги из мягкой кожи, и фирменные джинсы, и мягкий-премягкий шерстяной свитер с высоким горлом. Ей оставалось только гадать, где мог Влад взять эти вещи в три часа ночи и как сумел узнать ее размер. А еще оставалось какое-то сожаление из-за того, что она все-таки вынуждена была их принять. И Женькина гордость в этот раз была совсем ни при чем. Просто ей хотелось бы, чтобы Влад твердо знал: она встречается с ним вовсе не из-за его подарков, и вообще ей от него ничего, абсолютно ничего не нужно, кроме него самого.
Едва раздевшись, Женька снова принялась одеваться, чтобы отправиться в свой ночной поход. Часы показывали десять минут пятого, и в запасе у нее оставалось не так уж много времени на то, чтобы успеть добежать до вырубки и осуществить там задуманное. Поэтому, зная, что придется не идти, а почти всю дорогу бежать, оделась она легко. Лишь, помня о недавней болезни, перевязала горло и грудь шерстяным платком.
— Ну все, — сказала она собакам, надевая перчатки и поднимая собранную еще накануне сумку. — Ждите меня. А я побежала. Надеюсь, что успею все сделать до рассвета. Возвращаться, конечно, придется засветло, но это уже мелочи.
Оказавшись на улице, Женька сразу ощутила, как ее охватывает дрожь. И не только от мороза, но и от мысли о том, что ей предстоит в ближайшем будущем. Уже привычно пытаясь игнорировать это явление, Женька постояла, прислушалась. Разгул возле особняка стихал. Еще слышались голоса, но это уже были не восторженные вопли веселящихся по полной программе гуляк, а ленивая пьяная перекличка, предшествующая отходу ко сну. Над озером же стояла полная тишина, и не чувствовалось даже запаха дыма. Это означало, что все лесорубы давным-давно спят. И лишь два охотника, возможно, сегодня снова подстерегают свою добычу, опять устроив засаду на холмах. Помня об этом, Женька не стала спускаться к озеру, а направилась по дороге в сторону города. Отбежав метров на двести, она высмотрела намек на одной только ей известную тропинку, ведущую в нужную ей сторону, но в обход холмов. Узкую, заснеженную тропинку. Идти по ней, с сожалением подумала Женька, будет гораздо труднее, чем по давно проторенному пути, и времени это займет больше. Но делать было нечего. Присев, Женька быстро и ловко приладила к ногам свои еловые снегоступы, не только оставляющие размытый след на снегу, но и не позволяющие глубоко проваливаться в него. А потом свернула с дороги в лес.
Вскоре дрожь отступила, изгнанная жаром интенсивно работающего тела. Больше всего Женька сейчас боялась, добравшись до вырубки, обнаружить, что уже светает и что поздно сегодня что-либо предпринимать, поэтому двигалась вперед со всей возможной скоростью, не жалея сил. Показалось ли ей или на самом деле в морозном лесном воздухе начал ощущаться едва уловимый привкус весны?
«Пора бы, — подумала Женька. — Пора. Начало бы в этом году все таять пораньше, и бездорожье хоть на какое-то время выгнало бы этих браконьеров из леса».
Но в то же время она прекрасно понимала, что даже если снег начнет таять прямо завтра, до настоящей распутицы все равно дойдет лишь недели через две, не меньше. Ведь снег в лесу и так таял гораздо медленнее, чем в городе, а на вырубке он был еще и укатан тяжелой техникой. А это означало, что Женьке необходимо действовать самой. Действовать без передышки, не надеясь на помощь погоды. Выискивать новые методы борьбы с браконьерами и выживать их отсюда во что бы то ни стало. Бороться же с ними становилось все трудней. И не только из-за бдительных сторожей, но и из-за того, что лесорубы сами находили способы противодействия ей, Женьке. Например, те же вбитые в стволы гвозди они научились определять с помощью магнитов, и теперь Женька уже не могла защищать свои деревья столь простым и действенным способом. В результате в своем стремлении противостоять расширению вырубки Женька день ото дня вынуждена была прибегать ко все более отчаянным мерам. В прошлый раз ей пришлось использовать кислоту, а сегодня… Сегодня у нее в сумке были пластиковые бутылочки с горючей смесью, которую хозяин привозил ей для того, чтобы она даже в сырую погоду могла без труда разжигать костры. И Женька даже представить себе пока не могла, что ей придется применить в следующий раз — идеи иссякали, в то время как возможности их осуществления не переставали усложняться.