Охота на либерею — страница 11 из 56

— Ну, если и встретим — что ж тут такого?

— Страшно.

— Что страшного? Он лес охраняет, мы ему к чему?

— Говорят, если ему кто не понравится, может обидеть. Нечисть ведь всяким колдовством владеет.

— А вот смотри, что у меня есть, — достал Егорка отцовский боевой нож, который Дашутка ещё не видела, — это ножик, заговоренный против всякой нечисти. Если леший к нам пристанет, я его ножиком ткну в левую пятку, он и уйдёт.

Дашутка, открыв рот, посмотрела на удивительный ножик, которого боится леший, и даже потрогала клинок пальцем.

— Теперь не боишься?

— Нет. Братик, а где ты его взял?

— Калики перехожие подарили. На, говорят, Егорка, волшебный ножик, будешь им от всякой нечисти отбиваться.

Врёт, конечно, Егорка. Вспомнил, как ещё совсем маленьким слышал сказку от соседского деда Кирилла. А сказка про то была, как калики перехожие дают волшебный меч богатырю, который, хворый ногами, тридцать лет сидел на печи, а потом чудесным образом исцелился.

Но Дашутка этой сказки не слышала, поэтому не поняла, что Егорка над ней подшучивает. Она теперь успокоилась и шла, не вздрагивая от каждого лесного шороха.

— Егорка, а когда у нас калики перехожие были?

— Что? А-а-а-а, в прошлом году. Шли они к святым местам да у нас остановились.

— А я не помню.

— Да они только одну ночь у нас и были. Пришли поздно, уже стемнело. Ты спала. Ушли — ты тоже ещё спала.

— Ясно. Слушай, а почему лешего ножиком колоть надо в левую пятку?

— А в какую?

— Ну, не знаю. Может, вообще не в пятку.

— А куда?

— Не знаю.

— В пятку, в пятку, не сомневайся. Знаешь, как говорят: "душа в пятки ушла"? Это вот как раз про нечисть и говорят. Вот в самую душу их колоть и надо.

— Егорка, ты меня обманываешь, что ли? Она же нечисть, у неё души нет. Так батюшка Илья говорил.

— Да? — смутился Егорка. Про то, что у нечисти отсутствует душа, он слышал впервые.

— Ты не знал, что ли?

— Как не знал? — уже уверенно произнёс Егорка. — Знал, конечно. Только знаешь, у них просто такой души, как у нас, нету. У них своя душа, нечеловеческая.

— Правда? — недоверчиво спросила Дашутка.

— Конечно. Ты не сомневайся.

В лесу уже светлело — приближалось утро. Егорка посмотрел на сестру: видно же, что устала, но держится хорошо. Понимает, что останавливаться сейчас нельзя. Но передохнуть всё же стоит. Иначе скоро свалится от усталости.

— Стой, сестрёнка. Давай перекусим.

Поели они полбы прямо из крынки. Сначала кинули туда несколько сухарей, а как те размякли — и поели. Крынку выскребли дочиста, потом Дашутка её ополоснула в ближайшем ручье — авось ещё пригодится в дороге. Егорка положил крынку в торбу заплечную, и они снова тронулись в путь.

В полдень в лесу даже лучше, чем на дороге. Там — пылища, жара, а в лесу прохладно и солнце глаза не слепит. Только вот мошки всякие одолевают, но это можно и потерпеть. Так и шли они почти весь день. Останавливаться больше не стали. Только в полдень съели по сухарику да запили водой.

Когда солнце уже клонилось к закату, они как раз проходили возле очередного ручья, которыми так богаты здешние леса. Егорка огляделся и сказал:

— Всё, сестрёнка, заночуем здесь.

Отошли они подальше в лес, чтобы с дороги огонь видно не было, и стали место готовить для ночлега. Дашутку Егорка отправил в лес — гриб-трутовик искать[37]. А сам взялся яму под костёр копать. Выкопал он лопатой ямку в полторы пяди[38] глубиной, сбоку — нору, вроде как поддувало у печки. Наломал мелких дров, потом дождался, пока сестра принесла трутовик, выбил кресалом искру — и готов костерок! Дым от такого не в небо уходит, а по земле стелется. В сотне шагов пройдёшь — и не заметишь. Если ветер, конечно, в другую сторону, и дыма нет.

Потом решил накопать на ужин корней лопуха, сейчас как раз самое время. В конце весны и в начале лета они толстые, а позже израстают, становятся пустыми и для еды не годятся. Знает Егорка, где лучше всего копать — там, где земля с песком, и вода рядом. То есть на берегу ручья. Там и корни будут сочные, и копать их легко. Оставил он сестру за костерком присматривать, а сам взял лопату и отправился за корнями.

Когда вернулся, пламя уже прогорело, и в костровой ямке тлели красные угли — в самый раз, чтобы корни запекать! Хоть и большую яму Егорка выкопал, всё равно за один раз все корни запечь не получилось, пришлось дважды костёр палить. Во второй раз уже опаска была — смеркается, костерок хоть и бездымный, огонь всё равно издалека виден. Ну, да бог миловал — никто на огонёк не пришёл.

Пока Егорка запекал корни, Дашутка отошла в сторону и вскоре вернулась, неся полную горсть жимолости.

— Смотри, братик, что я нашла!

Егорка обрадовался: кисловатые синие ягоды — хорошая прибавка к их скудной пище. Попробовал — понравилось: жимолость была сочной, спелой. Ещё немного — и отойдёт, срок уже выходит.

— Дашутка, там много ещё?

— Много. Хорошо бы с собой в дорогу нарвать, да только нести не в чем.

— А крынка на что? Только в дорогу мы завтра утром и нарвём, а сейчас хватит и пары горстей.

Когда солнце село, они поужинали печёными корнями и жимолостью, запили родниковой водой и легли спать. Где-то вдалеке по-прежнему угукал филин, что-то незримое шуршало вокруг, стрекотало и потрескивало, но Егорка на это внимания не обращал — уж больно устал за день. Про Дашутку и говорить нечего, за день так бедная умоталась, что заснула сразу, как только прилегла. А про лешего даже и не вспомнила. Да и что его бояться, когда у братика чудесный заговоренный ножик есть?!

Первая ночёвка в пути прошла мирно, без приключений. Не зря Егорка елового лапника нарвал, да и земля вокруг костра прогрелась, так что они не мёрзли. Наутро наскоро перекусили, запечённые корни сложили в заплечную торбу, потом вдвоём нарвали жимолости, сколько поместилось в крынку, и отправились дальше.

Ноги после вчерашнего долгого перехода болели у обоих. Это потому, что привычки к ходьбе нет — откуда ей взяться-то? Но делать нечего, позади рабская доля, впереди — воля. Если повезёт, конечно.

Это только поначалу идти было тяжело, а потом ноги у Егорки стали как деревянные, и он их почти не чувствовал. Как дубовые колоды переставляешь — бум-бум. Он даже испугался, что топает слишком громко, и его могут услышать с дороги, но потом успокоился: в лесу землица мягонькая, вся в прелой листве и рыжих иголках. Тут если кто-то и потяжелее Егорки пройдёт — шагов не услышишь.

Солнце уже перевалило за полдень, как услышали они впереди какой-то шум. Непонятно — то ли разговор, то ли повозка скрипит по дороге. Пошли осторожнее. Задумался Егорка: надо бы разведать, что там, а то мало ли какая опасность на лесной дороге может встретиться.

— Дашутка, — сказал негромко, — ты посиди здесь пока, а я пойду разузнаю.

Она кивнула молча и уселась под деревом, где стояла. Хорошая всё-таки у него сестра, умная. Без лишних расспросов всё понимает. Разве что в нечисть верит.

Пошёл Егорка на шум, спрятался за кустом и стал смотреть. Оказывается, дошли они до развилки. И как раз на том самом месте, где дорога раздваивалась, стояли три человека. Старик с длинной седой бородой, как у их соседа, деда Кирилла, женщина лет тридцати и маленькая девочка. Судя по одежде — крестьяне.

Они громко говорили, не зная, в какую сторону им теперь идти. Женщина показывала на ту дорогу, вдоль которой шли Егорка с Дашуткой, старик — на другую. А девочка просто прижималась к материнскому сарафану и ничего не говорила.

Вдруг она испуганно вскрикнула и взмахнула рукой в ту сторону, где сидел в кустах Егорка. Старик и женщина перестали спорить и тоже стали испуганно озираться.

— Мама, мама, там кто-то на нас смотрит! — громко сказала девочка.

"Вот же глазастая какая, — подумал Егорка, — или это я плохо спрятался?" Он вышел из-за куста.

— Мил человек, — сказал старик, увидев у Егорки лук, — нечего у нас грабить. Сами еле ноги унесли, пустые идём.

— Откуда идёте?

— Да из села Успенского. Вотчины боярина Никиты Васильевича Морозова. Татары село спалили, мы еле ушли.

А Егорка и не знал даже, что тут неподалёку есть такое село.

— Ночью налетели, мы впотьмах до леса добрались, тем и спаслись. Что было на себе — в том и идём. Ничего у нас нет.

— Я не разбойник, — ответил Егорка, — мы с сестрой сами от татар спасаемся.

О том, что они сбежали из кабалы, говорить не стал. Чем меньше народу будет об этом знать, тем лучше.

— А вы что раскричались-то? Мы шли по лесу, так вас издалека слышно. Хорошо, что я вышел. А если бы кто другой? Татары или разбойники?

Старик смутился: действительно, не подумал об этом.

— И куда вы теперь идёте?

— Да вот, — ответила женщина, — решаем, в какую сторону бежать.

— И куда решили?

— Дочка хочет в ту сторону, — старик показал дорогу к бывшему Егоркину селу, — а я в другую.

— Туда нельзя, — сказал Егорка, — мы оттуда пришли, и там тоже татары.

Хотя когда они из деревни ушли, никаких татар ещё не было, но если они в округе появились, то все сёла и деревни пограбят да пожгут, можно не сомневаться. Да и незачем этим людям туда идти, даже если там и всё спокойно. Вдруг расскажут кому-нибудь, кого по дороге встретили?

— Пойдёмте вместе. Веселее всё-таки. Только не по дороге. Мы с сестрой уже два дня через лес идём.

Старик почесал затылок:

— Да, пожалуй. Меня дед Кузьма зовут. Это моя дочь Анна и внучка Варенька.

— А меня Егор зовут. Сестру — Дашутка. Она в лесу прячется.

— Дедушка, Егор хороший, — вдруг сказала Варя, — пойдём вместе с ним.

Дед Кузьма внимательно посмотрел на внучку, но ничего не сказал, только кивнул. Потом так же внимательно глянул на Егорку и сказал:

— Пойдёмте в лес, нечего тут стоять, в самом деле.