[43] — склочный, нехороший человек. Завидовал тем, кто лучше его живёт, и всё время норовил напакостить. Поговаривали, что это он и спалил валяльную избу, да только свидетелей нет, и никак ведь не докажешь, даже если это и правда. Выходит, сумел сбежать, когда татары деревню жгли. Лучше бы кто добрый спасся!
Елдыга мельком взглянул на Егорку, но ничего не сказал, взгляд на нём не задержал и потащил ведро дальше. Тут задумаешься. Узнал или нет? Чего доброго, сболтнёт, что Егорка кабальный холоп, а он ведь свободным сказался. Что теперь делать? А может, всё же не узнал?
Егорка в ту ночь долго ворочался на лежанке. Рана от удара плётки набухла кровью и ныла, не давая заснуть. Да и мысли всякие нехорошие в голову лезли. Только когда уже стало светать, он закрыл глаза. И в тот же момент, как ему показалось, кто-то толкнул его в бок. Егорка с трудом поднял веки: перед ним стоял Ларион.
— Ступай-ка, отрок, к отцу Алексию. Зовёт он тебя. Да поспеши. Дело у него к тебе. Долго спишь. Солнце давно взошло.
Егорка подскочил. Было совсем светло. Видно, что уже давно прошли и заутреня, и завтрак. Деда Кузьмы нигде не было. "На колокольне, конечно", — подумал Егорка. Он протёр глаза и побежал к отцу Алексию.
В келье того не оказалось. Егорка почесал затылок: где же он мог быть? Потом решил, что будет спрашивать у всех встречных — авось кто и подскажет. Первой ему попалась Варя. Егорка обрадовался: девочка после того памятного путешествия стала ему почти родной.
— Здравствуй, Варя. Как вы там поживаете? Как сестрёнка?
— Здравствуй, Егор, — серьёзно, как взрослая, ответила Варя. — Работаем. Народу, сам знаешь, сколько бежало в Сергиеву обитель. Всех накормить надо. Дарья сейчас маме помогает, толокно варит. А я вот на огород иду щавелю нарвать для борща.
— А как…
— Да хорошо всё у сестрёнки твоей. Никто не обижает. Отец Алексий строгий, баловать никому не даёт. Он, кстати, в кузню пошёл, если ты его ищешь.
— Ага, его, — растерянно сказал Егорка, — а как ты…
— Ой, ладно, — перебила его Варя, — заболталась я тут с тобой, меня же со щавелем ждут.
Она помахала ему рукой и побежала в огород.
Где находится кузня, Егорка знал. Задерживаться ему не хотелось, ведь в Сергиевой обители не любят, когда распоряжения старших выполняются медленно. Поэтому он припустил бегом и вскоре увидел отца Алексия, который стоял возле кузни и негромко беседовал с тем самым боярином с золотыми пуговицами и в собольей шапке, что прибыл вчера во главе отряда. Егорка остановился поодаль, ожидая, когда они закончат разговор.
— …прибилось всякое отребье. Государь сильно надеялся, что помогут обуздать высокородную дурь да выявят врагов внутренних. А они как власть почуяли — и ну сводить счёты со своими недругами. Сами ложный донос делают, сами же и суд беззаконный творят, и расправу. Да что говорить! Вокруг тебя много народу крутится, и сам не хуже меня знаешь, что творится.
Отец Алексий согласно кивал головой, лукаво щурясь:
— Так ведь и сам ты, Михайло, из людей государевых будешь.
— Верно, отец Алексий. Только ведь я не о собственном благе пекусь, а о державе. Но мало таких как я, мало. Вон, как татары к Москве подошли, из государевых людей только один полк и набрали. Остальные — кто хворью отговорился, кто просто без отговорок не пришёл. А из земских уездов — пять полков! Сразу видно, кто за отечество больше радеет. Привыкли, нелюди, привыкли беззащитных людей мордовать, а как почуяли, что сабли татарские близко — испугались, попрятались, как тараканы запечные. Вот государь сейчас и подумывает — может, разогнать эту шайку?
— Ты, Михайло, потише говорил бы. А то неровен час — услышит кто и донесёт.
— Не боюсь я, отец Алексий. И царю то же самое в лицо говорю. Потому и в чести у него. Вот и в Сергиеву обитель по делу государеву он меня направил.
— В чести-то в чести, да только нрав у царя переменчив. Не забывай об этом. Ну, да ладно. Тебе к наместнику, наверно, надо?
— Был уже. Только он всё больше делами духовными занимается, а я для другого сюда послан.
— О деле твоём знаю. Помогу, чем смогу. Чай, не впервой.
— Что с Москвой случилось, ты знаешь. Сейчас только кремль неприступной твердыней и остался, а весь город в пепел обратился. Чую, долго он ещё отстраиваться будет. Хотя людишки уже копошатся. Завалы разбирают, начали новые срубы ставить, да только небыстро всё это.
— И о том знаю.
— Да только на будущий год снова татары придут. И если не встретим их как следует — рухнет держава. Добьют всё, что нынче не сумели.
— Ну так встречайте. А мы поможем.
— За тем и пришёл. Надо новые полки набирать да оружие ковать. А у тебя тут много народу прибилось, и мастерские кое-какие есть.
— Ты скажи, что делать, а мы уж постараемся.
— Главное сейчас — пушки да пищали.
— На это дело железо нужно. У нас есть, только мало. Не хватит, на всё-то войско.
— Руду болотную привезём, а вот кузнецов, что оружейное дело знают, надо среди мужичков подыскать.
Отец Алексий задумался:
— Что ж, хорошо. Один мастер у меня есть. Он начнёт да других обучит.
— Вот и ладно. А ещё нужны мне люди в новые полки. Войск в Москве совсем мало, все в Ливонии стоят. Государь направил знающего человека ратных людей в немецких землях набирать, да только много не наберёшь ведь. Больно уж они дороги. Да и доверия наймитам немного. Чуть плату задержишь — на врага не пойдут. А то и вовсе перекинутся.
— За деньги в чужой земле бьются хорошо, но не отважно, — согласился отец Алексий, — так ты сам среди мужичков клич кинь. Злые они, У многих татары семьи побили или в полон увели. А кто сам, израненный, в обитель пришёл. Такие в бою твёрдо стоять будут.
— Оставлю-ка я здесь, отец Алексий, Осипа. Он воинскую науку лучше других знает. Пусть мужичков обучит как правильно воевать. А за пропитание ты не беспокойся. Государь о нуждах Сергиевой обители знает, на днях будет обоз с хлебом и разными крупами. И на мужичков хватит, и на братию.
Отец Алексий кивнул головой и, глянув на Егорку, поманил его рукой:
— Иди-ка сюда, отрок!
Егорка подошёл и склонился перед ними.
— Кто таков? — спросил боярин.
— Егорка я. Село татары сожгли, а мы…
— Пришёл в начале лета, — перебил его отец Алексий, — с тех пор при обители. Толковый и до работы злой. Знает валяльное ремесло, только оно в обители пока без надобности. А ты вот в Москве станешь оружейные мастерские восстанавливать — так прибери отрока. Авось пригодится. Сам потом благодарить будешь, что такого дельного помощника тебе нашёл. А я ещё в Москву кое-кому отпишу, пусть приглядят за парнишкой.
— Может, Ерпыль о нём позаботится? — спросил боярин. — А то недосуг мне.
— Ерпыль при дворе, а отрок пусть пока подальше от двора держится. А что дальше будет — бог весть.
— Отец Алексий! — взмолился Егорка. — Да как же я… У меня же сестра здесь. Кто о ней позаботится?
— Помолчи, — осадил его священник, — я лучше знаю, где тебе применение найти.
Егорка замолчал, огорчённый. Боярин внимательно посмотрел на него:
— Неужто и впрямь взять?
— Возьми, возьми.
— Ну, так и быть. В Москве сейчас рабочие руки сильно нужны. Кузнец с него, конечно, пока никакой. Но пусть в подмастерьях походит, науку узнает. А там видно будет. Если следующее лето переживём.
— Ступай, собирайся в дорогу, — сказал отец Алексий, — а о сестре не беспокойся, я прослежу, чтобы её не обижали. Тебе в Москве лучше будет.
И, когда Егорка уже повернулся, чтобы уйти, негромко добавил:
— И безопаснее.
Оглянулся Егорка: о чём это отец Алексий? Да только тот стоял, спокойно и доброжелательно глядя на него. Пояснять свои слова не стал, а спрашивать его не захотелось.
Когда Егорка объявил деду Кузьме, что завтра уходит вместе с боярином Михаилом Семёновичем Микулинским в Москву, тот не удивился:
— Езжай, езжай. Хуже не станет.
— Да ты что, дед Кузьма? Здесь же Дашутка остаётся. Как она без меня?
— Как до сих пор, так и сейчас будет. Отец Алексий верно поступает. Думаешь, я ничего не вижу? Я, внучек, скоро уже семь десятков лет живу, повидал кое-что и в людях разбираться умею. Думаешь, не заметил, как ты вчера смутился, когда с этим столкнулся, что с помойным ведром шёл? Ну, думаю, наверняка что-то он про тебя знает такое, что ты скрываешь. А поскольку мал ты, да злых дел поэтому вряд ли успел натворить, чтобы тебя за разбой искали, то, наверное, беглый холоп. Верно ведь?
Егорка молча кивнул. А что тут скрывать? Дед Кузьма не выдаст, это же ясно.
— А утречком, пока ты спал, видел я, как он подходил к отцу Алексию и что-то ему рассказывал. Ну, думаю, пришла к нашему Егорке беда.
Он помолчал немного и продолжил:
— Но Алексий-то наш добрым человеком оказался. Придумал, как тебя спасти. Доносчик, наверно, хотел за свой донос награду получить, но не вышло. Так что ты иди, иди, чтобы глаза ему не мозолить. А то вдруг ещё кому расскажет, а тот окажется не таким, как отец Алексий. Так что езжай, и как разбогатеешь, в церкви свечку за здравие отца Алексия поставь.
Вечером, во время ужина, к Егорке подошла Варя:
— Счастливого пути. Жаль, что уезжаешь.
— А ты откуда знаешь? — удивился Егорка.
— Мама сказала. Но мы с тобой ещё встретимся. Следующим летом.
И ушла, не говоря более ничего и не оглядываясь.
Когда уже укладывались спать, дед Кузьма приволок сильно поношенный кафтан из сермяги[44]:
— Держи. Это тебе отец Алексий передал. Скоро осень на дворе, а ты без верхней одёжки. В Москве-то неизвестно как будет.
Егорка тут же примерил обновку. Хотя какая это обновка, если разобраться? Обноски — так вернее. Кафтан оказался немного велик, но это ему на руку. Молод ещё, вверх тянется, а когда новый кафтан раздобудет — да кто ж его знает? А этот, хоть и ношеный, но если следить за ним да прорехи вовремя зашивать, ещё долго прослужит.