— С вечера всё готово, — сказал Никита.
Увидев Егорку, сразу его узнал:
— Здравствуй, Егор. Как твоя рука?
— Здравствуй, Никита. Брату твоему буду век благодарен. Как будто и не ломал.
— На молодых заживает как на собаке.
— Ну, не скажи, — вмешался в разговор Кирилл, — в приборе Андрея Палецкого[107] одному молоденькому пареньку повозка ноги переехала, так хроменьким остался. В пушкари назначили, чтобы меньше ходить. Сейчас за лошадьми глядит.
— Всякое бывает, — сказал Никита, — брат, может, и вылечил бы.
— Да, Данила рядом не оказалось, в походе было дело.
— Хватит про каличных, — сварливо сказал Василий, — не для того мы здесь, чтобы пустое болтать. Показывай сороку.
— Так вот, — ответил Никита, — под навесом стоят.
— Две, что ли? — спросил Василий. — Про две уговор был.
Никита, не отвечая на вопрос, подошёл к навесу и гордо сказал, указывая рукой:
— Три!
— Три? — изумился Кирилл. — Не зря тебя Ухарем прозвали. Другим дай бог за это время две успеть сделать.
— Три сороки, у каждой двадцать один ствол в три ряда, — сказал Никита. — Хоть сейчас ставь на колёса да в бой.
— Хорошо, хорошо, — ответил Кирилл, — сейчас мы их и опробуем. Егор, тащи с телеги заряды да порох. Хорошо, я с запасом взял. Как знал!
Егор подошёл к телеге и схватил ближнюю к нему сумку. Она оказалась тяжёлой, так что от мысли в один присест принести обе он отказался.
— Разворачивай в сторону Яузы, — сказал Кирилл, — чтобы никого не зацепить ненароком.
Василий подошёл к телеге и, взяв лошадь под уздцы, подвёл к навесу. "Ну вот, — подумал Егорка, — сначала велят сумки нести, потому всё равно сороку на телегу ставят". Кирилл, Василий и Никита, не обращая на него внимания, с трудом подняли первую сороку и поставили её на телегу.
— Лошадь выпряги, — посоветовал Никита, — а то понесёт, если к огневому бою не приучена.
Василий молча кивнул и принялся выпрягать лошадь. После чего отвёл её подальше и привязал к дереву, чудом сохранившемуся после прошлогоднего пожара. Кирилл открыл сумки. В одной оказались пули, в другой — порох и войлочные пыжи.
— Смотри, Егор, как сороку заряжают, — сказал Василий, — во вторую будешь сам заряды забивать.
— Никита, шомпола выковал? — спросил Кирилл.
— По три на сороку, — ответил тот, — забыл принести. Сейчас.
Он ушёл и вскоре вернулся, неся охапку металлических прутьев. Егорка не раз видел у стрельцов деревянные шомпола, но думал, что в бою они неудобны. Мало ли — в спешке сражения, забивая пулю, и сломать недолго. После этого пищаль становится немногим лучше дубины. Сломанный шомпол ещё вытащить надо из ствола, а без него утрамбовать порох в стволе невозможно. А если порох не утрамбовать, то он может не загореться, и выстрела не будет. Только и остаётся, что махать пищалью, как дубиной.
Кирилл с Василием принялись заряжать сороку. Для этого в каждый ствол сначала засыпали положенную меру пороха, потом пулю и поверх всего — пыж, после чего тщательно утрамбовывали всё это шомполом. Возились они довольно долго, Егорка даже успел заскучать. И чему там учиться? Просто всё.
Наконец все стволы сороки были заряжены. Василий аккуратно насыпал порох в жёлоб, соединяющий затравочные отверстия стволов.
— Готово. Никита, уголёк не найдётся?
— Неужто без кресала пришли оружие проверять? — усмехнулся кузнец. — Эх, вояки.
— У меня есть, — сказал Егорка.
Кресало это ещё из дома. Как собрался в бега, так и таскал его с тех пор с собой. Неизвестно ведь, когда пригодится, а ноша нетяжёлая. Он протянул кресало Василию. Но тот отказался со словами:
— Вот ты давай и пали. Интересно небось?
Егорка кивнул, довольный, что ему доверили самому стрельнуть из сороки.
— Фитиль тоже забыли, — сказал Кирилл. — Моя вина.
— Ничего, — ответил Василий, — на один-то раз можно сухую траву зажечь.
Он нарвал у кузни высохшей от постоянного жара травы и протянул Егорке. А тот уже высек искру и раздувал трут.
— Подходи сбоку, — посоветовал Кирилл, — если все стволы сразу шарахнут — отдача будет сильной.
Егорка поднёс горящий клок травы к желобу. Огненная дорожка побежала к затравочным отверстиям стволов, оставляя за собой дымный след. Раздался первый выстрел, сразу вслед за ним вразнобой пальнули остальные стволы. Привязанная лошадь испуганно заржала, а сороку окутало плотное облако дыма, которое стало быстро рассеиваться. Егорка, не знавший, что при выстреле образуется так много дыма, кашляя, отбежал в сторону и некоторое время стоял с непроизвольно выступившими слезами, не в состоянии видеть ничего вокруг. Вскоре, проморгавшись, он вернулся к сороке.
Кирилл и Василий тоже подошли и стали осматривать стволы и даже засовывать пальцы в дуло. Довольный Кирилл обернулся к Никите:
— Хорошо сделано. Давай вторую.
Первую сороку они сняли с телеги, положили на землю и установили следующую.
— Давай, Егор, заряжай, — сказал Кирилл.
Егорка кивнул головой и принялся поочередно забивать в стволы порох, пулю, пыж и утрамбовывать всё шомполом. Порох, пуля, пыж. Порох-пуля-пыж. Порох-пуля-пыж, порох-пуля-пыж, порох-пуля…
Оказывается, одному заряжать сороку долго. Пока Егорка, пыхтя, работал шомполом, Кирилл, косясь на него краем глаза, беседовал с Василием и Никитой.
— На первый взгляд хорошо, — сказал Василий, — ну, да бой рассудит, хороша ли сорока.
Никита, кажется, даже обиделся:
— Я тебя не знаю, и ты меня не знаешь. А вот Кирилл знает. Я уже десять лет оружие кую и ни разу нареканий не слышал.
— Конечно, — ответил вредный Василий, — если оружие плохо сделано, его владелец уже ничего сказать не может, потому что убили его в сражении.
И он нахально улыбнулся, глядя Никите прямо в глаза.
— Ах ты… — уже всерьёз рассердился тот и сделал шаг вперёд.
Но Кирилл уже встал между ними:
— Драки не будет. Не для того мы здесь. Ты, Василий, язык свой попридержи и знай, где и что сказать можно. Тебя за язык неразумный уже и били, наверное?
Тот в ответ лишь усмехнулся. Егорка так и не понял, били его или нет. Скорее всего, били.
— И ты, Никита, в драку не лезь. Василий хоть на язык остёр и, случается, шлёпнет что-нибудь, не подумав, но человек он надёжный.
Никита, сердитый, отошёл в кузню посмотреть, не перестал ли помощник качать меха. Но тот всё так же топтался на месте, исправно подавая воздух в печь. Поскольку крица ещё не была готова, Никита вернулся назад, уже более спокойный. А Василий между тем продолжал зудеть:
— Неплохо было бы проверить, на сколько шагов бьёт сорока. А то вдруг плюётся, как пьяный себе на рубаху.
— Как же я тебе это проверю? — удивился Кирилл. — Это только бой покажет. Да и не проверяют никогда, на сколько шагов пули летят. Выстрелила — и то ладно.
— Тебе, может, и всё равно, а мне — нет. Я же буду из неё палить.
— Ну и что ты хочешь? — спросил Кирилл. — Как думаешь проверять-то?
— Давай вместе подумаем. Вот мы сейчас пальнули в сторону реки, а между кузней и рекой что?
— Да ничего нет.
— Вот и неправда. Есть.
— Что?
— Видишь, всё бурьяном заросло. Это ведь такая зараза, чуть в хозяйстве запустение, прёт вверх как опара. Выше человеческого роста. Вот у нас соседнюю деревню татары пожгли да всю в полон угнали — так в одно лето так бурьяном затянуло, что сейчас и не видно, где какой дом стоял. А если б люди остались, то, может, такого и не было бы…
— Ты мне давай не про татар рассказывай, а говори, что придумал.
— Я не про татар, а про бурьян. Видишь, между кузней и рекой тоже всё бурьяном заросло? Мы из сороки пальнули — только траву и посекли. А далеко ли пули полетели — и не видно. А давай-как травку-то эту скосим да по Яузе и пальнём. На воде-то хорошо видно, куда пуля упала.
Кирилл задумался:
— А ведь верно говоришь. Хорошо придумал. Косить-то умеешь? Тут травы не меньше полдесятины[108] будет. Надо всем браться.
Егорка заряжал уже последний ствол. Пули для сороки были раза в полтора крупнее обычных, пищальных, поэтому и пороху на заряд приходилось тратить больше. Интересно, сколько боевых припасов берётся в поход? Часто из сороки ведь не постреляешь — вон сколько времени уходит на заряжание.
— Готово! — сказал он.
— Косить умеешь? — спросил Василий.
— Умею, — ответил Егорка.
А кто не умеет? В деревне скотину все держали, даже тот, кто ремеслом себе хлеб зарабатывал. Парное молоко — вку-у-у-усное!
— Никита, косы есть? — спросил Кирилл.
— В хозяйстве есть пара. В работе нет — только оружие кую.
— Надо бы всем взяться. Косить много.
— Могу у соседей спросить. Только вы без меня, тут крица готова, сейчас ковать стану.
Дом кузнеца стоял рядом с Оружейным двором, поэтому ходил он недолго и вскоре вернулся, принеся три серповидные косы с короткими ручками[109]. И отправился в кузню ковать крицу.
— Становимся друг за другом в затылок и чуть левее, — сказал Кирилл, — пройдём один раз до реки и обратно. Этого должно хватить.
— Точно, хватит, — произнёс Василий, оценивающим крестьянским взглядом окидывая заросший бурьяном участок.
Он и встал первым, за ним Кирилл и последним — Егорка. Василий оказался умелым косцом. Кирилл с Егоркой едва прошли половину пути до реки, а он уже стоял у воды, и, тяжело дыша, поджидал товарищей.
— Навык потерял, — сказал, как бы извиняясь, он, — давно не косил. Всё война да война.
Егорка с уважением посмотрел на него: ясно же, что человек с крестьянским трудом знаком хорошо, вон как споро работает. Кирилл — сразу видно, человек воинский, такой если и косил, то совсем немного, чтобы только лошадь прокормить. А про Егорку и говорить нечего. Он толком и покосить-то не успел, всё больше отец, а он лишь учился. А когда отец умер — тут уж не до косьбы стало.